Я слышу тишину - Маруся Карасева

   - Я не боюсь, - призналась я. - Что вы хотите делать?

   Он хмыкнул, точно озорной мальчишка.

   - Мне кажется, в этом платье вам трудно дышать, - заметил он. - Я заметил еще за ужином.

   Я улыбнулась в ответ.

   - В этом вы виноваты, а не платье.

   Джонатан поцеловал меня в висок.

   - Хотите наказать меня?

   - Нет.

   - Но кто-то должен быть виноват. Или что-то.

   С этими словами он подцепил широкую бретельку моего платья и щелкнул ножницами.

   - Не думаю, что это платье вам нужно, - Джонатан поддел узкий подол, и я ощутила прикосновение металла к коже. Повинуясь его движению, холод змеей поднялся до бедра. - Мой долг -- освободить вас, - ножницы скользнули по талии и снова щелкнули. Свободная рука Джонатана коснулась моей груди, и я едва сдержалась, чтобы не податься ему навстречу. Быстро поцеловав меня в шею, он резанул ткань на другом плече, и платье распалось на половинки. Прерывисто вздохнув, он властно развернул меня лицом к себе и внимательно осмотрел мою фигуру. - Боже, вы прекрасны, - сообщил Джонатан о результатах осмотра. - Но мне нужно видеть больше. - С этими словами он провел холодными ножницами по моей груди. - Вы не возражаете?

   Я с трудом могла бы возразить. То, что он делал, рушило все мои представления о любовном свидании. В этом было что-то извращенное, но невероятно, необычно волнующее.

   Ножницы снова раскрылись, блеснув в ярком свете люстры. На этот раз их жертвой стали бретельки моего лифчика. Чашечки все еще держались на месте, и Джонатан щелкнул ножницами между ними, а потом потянул растерзанную ткань вниз. Опустившись на колени, он обвел ножницами контур моей груди. Потом взглянул на меня.

   - Вам нравится то, что я делаю? - поинтересовался он. - Вы не боитесь?

   Мое тело горело так, словно его опустили в кипящую смолу. Прикосновения Джонатана вызывали жар и желание прижаться к нему, чтобы не позволить разорвать контакт.

   - Очень, - выдохнула я.

   Один уголок его рта дрогнул к самодовольной ухмылке.

   - Мне продолжать?

   - Да.

   Ножницы скользнули вниз по моему животу и зацепили ткань трусиков.

   - Я хочу делать с вами ужасные вещи, - признался Джонатан. - Вещи, которым нет оправдания. Но я не думаю, что вы к ним готовы...

   Я схватилась за его плечи, чтобы не упасть; ноги у меня подкашивались.

   - Я готова, - уверила я его. - Готова.

   Не отрывая от меня взгляда, Джонатан опустил ножницы еще ниже. От прикосновения металла между ног я вздрогнула. Зрачки Джонатана расширились и, казалось, заполнили место радужной оболочки: теперь его глаза были черными-черными.

   Ножницы скользнули назад, а затем вперед.

   - Вы точно хотите этого?

   Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

   Ножницы щелкнули. Я ожидала боли, однако Джонатан разрезал лишь ткань -- аккуратно и точно, не глядя, словно делал это не в первый раз. Скорее всего, так оно и было.

   Еще один щелчок - и из одежды на мне остались лишь чулки вместе с поясом, туфли на высоких каблуках и перчатки. Отстранившись, Джонатан с жадностью рассмотрел меня - каждый сантиметр открытой его взору кожи.

   - Идеально, просто идеально... - пробормотал он, поднимаясь.

   Ножницы со стуком упали на пол, и Джонатан сжал ладонями мои обнаженные ягодицы и прижал меня к себе. Сам он до сих пор был полностью одет - даже галстук не ослабил. Синхронно, точно в танце, мы сделали несколько шагов по направлению к кровати.

   Склонившись к моему лицу, Джонатан снова поцеловал меня, но на этот раз не ограничился невинным касанием: его губы раздвинули мои, а кончик языка скользнул ко мне в рот. Я замерла. Возбуждение, которое я испытывала до этого момента, внезапно схлынуло. Мои руки, обнимавшие Джонатана за плечи, вдруг словно по собственной воле уперлись ему в грудь.

   - Стойте, - прошептала я панически, прервав поцелуй. - Погодите...

   - Что такое? - спросил Джонатан, с трудом переводя дыхание. - Что...

   Но едва взглянув на меня, он все понял. На его лице появилось выражение, которое я не могла понять, а в глазах мелькнула боль. В следующий момент Джонатан отстранился.

   - Простите, - сказал он. - Я не... я все испортил, верно?

   Видеть его поражение было невыносимо.

   - Нет, дело не вас, - попробовала я исправить положение. - Это я во всем виновата. Давайте начнем сначала...

   Но Джонатан сделал еще один шаг назад.

   - Нет, - сказал он, проводя обеими руками по волосам. - Не нужно. Не стоило мне... Простите.

   С этими словами он отвернулся и, не прощаясь, быстро вышел из комнаты. Потрясенная, я опустилась на край кровати и, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, невидящим взглядом уставилась в стену. У меня было чувство, подобное которому случается, наверное, у мореплавателя, чей корабль неожиданно налетел на айсберг. Внутри у меня словно что-то закрылось -- не было ни сил, ни боли, ни сожалений. Я нашарила на тумбочке пульт, выключила свет в комнате и, как была в чулках, туфлях и перчатках, залезла под одеяло и свернулась клубочком, молясь, чтобы заснуть сразу же и не видеть снов.

   14

   Не знаю, как долго я лежала в тишине, вглядываясь в отсвечивающую неестественной белизной комнату. Казалось, я нахожусь в глубокой могиле, куда нет доступа ни единому звуку, похороненная заживо. Впрочем, заживо ли? Сколько я не прислушивалась к себе, ответом мне была лишь полная, всепоглощающая тишина. Ни одного чувства не осталось внутри -- все замерло, растворилось, покрылось ледяной корочкой. Наверное, реши я больше не дышать, мое тело бы даже не оказало сопротивления -- просто послушно отключило бы легкие и сердце, остановив ток крови в моих венах. Но даже на это у меня не осталось сил.

   Я лежала, неотрывно глядя на циферблат часов, пока онемение не начало проходить. Вслед за апатией навалилась тяжесть: на грудь мне словно положили могильную плиту, и я начала задыхаться. Сердце билось в груди так, точно мне не хватало кислорода, а перед глазами начали плясать огненные искры... Стены как будто начали сближаться, а потолок -- опускаться на меня, выдавливая из комнаты остатки воздуха.

   Охваченная внезапным приступом паники, я вскочила с постели и включила свет. От сияющей белизны комнаты заболели глаза, и я поняла, что больше ни минуты не хочу в ней оставаться. Набросив легкий шелковый халат, я завязала на талии пояс и осторожно открыла дверь. С момента ухода Джонатана прошло уже больше часа, и я надеялась, что дом к этому моменту погрузился в сон. Если мне повезет, я никого не встречу, а если с кем-то и столкнусь, скажу, что захотела выйти на улицу, подышать свежим воздухом, но заблудилась.