Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин

так… провод выписал, — нехотя ответил Павел. Столетников снял с вешалки плащ, подошел к Леснову, глядя на накладные, которые Павел торопливо засовывал в карман.

— Покажите, — попросил замполит. Павел медлил, потом, волнуясь, протянул накладные, исподтишка наблюдая за лицом Столетникова. — Все-таки добились своего?! — улыбнулся замполит и одобрительно потряс Павла за плечи, возвращая бумаги.

— Молодец, — похвалил он. — А я был вчера на вашем лесоучастке и видел, как звено дорожных рабочих заготовляло столбы. Хотел спросить, зачем торопятся. Теперь ясно. Но-оо… не будет ли ущерба для работы?.. Михаил Александрович согласен?

Павел молчал. Он не смотрел на замполита. Лицо его покрылось густым румянцем.

— Директор ничего не знает, — тихо проговорил он.

— А кто разрешил выписать десять тысяч метров провода?

— Скупищев…

Столетников удивленно и в тоже время недоверчиво посмотрел на Леснова.

Павел, чувствуя на себе пристально-внимательный взгляд замполита, растерялся. Он даже испугался, что задуманное может сорваться.

Когда директор ему отказал в проводе, ссылаясь на более неотложные дела, Павел решил взять ответственность на себя, но телефонную линию провести. Если и поругают потом, — не велика беда. Главное, будет связь. И, не думая о последствиях, он смело воспользовался дерзкой мыслью — приписал в разрешении начхоза к тысяче еще один нуль.

— Я, Александр Родионович… мне Скупищев разрешил выписать тысячу, а я… прибавил…

— Так вы подделали?!

Столетников нахмурился, бросил на диван плащ, стал ходить по кабинету. Вынул папиросу, начал сильно мять ее. Оболочка разорвалась, табак просыпался, но он ничего не замечал.

— Рассказывайте, — потребовал он, — садитесь.

Лицо Павла из бледного стало багровым, потом снова побелело… Он глядел на замполита виновато, покаянно.

— Хотел провести линию, она необходима… вот и…

— И считаете это нормальным?

— Нет, конечно… не подумал об этом, — признался Павел.

— Эх ты-ы, мальчишка! — гневно сказал Столетников. Он еще раз прочитал накладные, потом разорвал их пополам, еще на двое, еще и выбросил в мусорницу. — Иди получи дубликат, а эти накладные я порвал… нечаянно. Понял? — выразительно закончил Александр, впервые назвав Павла на «ты».

14

Окончив десятилетку, Александр Столетников послал документы в художественную студию, но смерть отца расстроила планы, и он поступил на работу, чтобы содержать себя, сестру и больную мать. Вскоре сестра вышла замуж, а его призвали в армию — направили в военно-политическое училище.

Прошли два напряженных учебных года, а затем младший политрук Столетников выехал в часть, расположенную под Ленинградом.

Спустя месяц, он подыскал небольшую, но удобную квартиру и послал матери деньги на дорогу. А через несколько дней телеграфировал, чтобы не выезжала: причиной была финская война и отъезд его соединения на фронт.

За день до перемирия Александр получил тяжелое осколочное ранение. Восемь месяцев пролежал в ленинградском госпитале, потом месяц отдыхал в Махинд-жаурском санатории под Батуми. Новое назначение было в Смоленск, и туда, наконец, приехала к нему мать.

Но недолго длилось его счастье. Началась Отечественная война. Пришлось разлучиться с матерью и эвакуировать ее к сестре в Свердловск.

В боях под Ельней Александр был ранен. Выписавшись из госпиталя, он с группой десантников попал в тыл врага в район Полесья.

Война кончилась для него при штурме Зееловских высот на подступах к Берлину. Ослепший, оглохший и потерявший речь в результате контузии, замполит полка майор Столетников шесть месяцев пролежал в госпитале. Постепенно, вслед за слухом, стали восстанавливаться речь и зрение.

Самое тяжелое пришло с выпиской: его демобилизовали. Столетников не представлял себе жизни вне армии, не видел для себя иного пути и погрузился в состояние какой-то апатии.

Неизвестно, сколько бы еще длилось его безразличие к себе и окружающему, если бы не повстречался он случайно с бывшим начальником, подполковником Нижельским.

А было это так.

Столетников шел по городу, равнодушно поглядывая на витрины магазинов, на очереди и прохожих, и только встречные офицеры вызывали в нем острую тоску и зависть. Он шел, машинально переходя на перекрестках улицы, сворачивая за углы, в тысячный раз обдумывая свое новое положение, и немало удивился, увидев перед собой красивое здание вокзала с массивными колоннами.

Пассажиры шумно выходили на площадь. Александра поглотила пестрая, разноголосая толпа.

— Товарищ гвардии майор! — раздался чей-то знакомый голос, но он не обратил на него внимания — мало ли на свете майоров и схожих голосов. — Столетников!.. Александр!.. Ты что, не узнаешь?

Опустив чемоданы, перед ним остановился Нижельский.

— Товарищ гвардии подполковник, вы ли это? — изумился Столетников, еще не веря своим глазам. — Вот так встреча! Как попали сюда?

— Гора с горой не сходится, Саша…

Они крепко сжали друг друга в объятиях и по-солдатски расцеловались, искренне радуясь встрече.

— Вот уж, действительно, — гора с горой не сходится… Ну, принимай однополчанина, показывай город.

— Да что показывать, я и сам-то здесь без году неделя.

— Тогда поехали в гостиницу, троллейбусом минут десять езды, говорят.

Они взяли по чемодану и, оживленно разговаривая, двинулись в путь.

Хмурые тучи жались к земле. Холодный ветер визжал, цепляясь за телеграфные провода, потрескивали под ногами тоненькие корочки льда, вместе с мелким дождем сыпались острые крупинки снега.

В номере гостиницы было тепло. Столетников впервые со дня демобилизации говорил откровенно, не таясь, и в каждом его слове Нижельский чувствовал грусть и тоску, отчаяние и безнадежность.

— И вот я приехал в Свердловск… на иждивение сестры… Ну, встретили, накрыли стол. Кое-что купили в коммерческом магазине и на рынке, кое-что получили по карточкам. Известно, нелегко сейчас с продовольствием. Но дело не в этом… Собрались свои, пришли родственники мужа сестры, сослуживцы. Интересно же поговорить с фронтовиком, с Героем Советского Союза! А мне не до рассказов… И я напился сразу, как сапожник, — первый раз в жизни! — чтобы не