Эффект Сюзан - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мой датский рекорд до сих пор никто не побил. Ему уже сорок лет. Если бы не появились анаболические стероиды, я бы выиграла золото в Москве в восьмидесятом году. В стометровке брассом. Мы с Сюсанне Нильсен. Было взято десять тысяч допинг-проб, ни одной положительной. Наука стала мешать отделять ложь от истины.
Это обращено ко мне.
— Я физик, — говорю я. — Допинг — это дело рук химиков.
Она сдержанный человек, при обычных обстоятельствах она никогда бы не заговорила о себе. Если бы не потрясение. И не эффект. Сквозь эту брешь я и пытаюсь до нее достучаться.
— Что представляет собой Комиссия будущего?
— Представляла. Ее расформировали в две тысячи пятнадцатом.
— Когда она была создана?
— В начале семидесятых.
Она отвечает как автомат.
— С какой целью?
— Консультирование сменяющихся правительств.
У меня начинают трястись ноги. Я хожу вдоль стены, чтобы унять дрожь в мышцах.
— Почему она была засекречена?
— Чтобы обеспечить независимость от политиков и ученых. Чтобы защитить членов комиссии от давления.
— Кто отбирал членов комиссии?
— Через несколько лет после начала работы комиссия сама стала их подбирать.
Я добралась до доски с заметками. Тут тоже несколько воодушевляющих фотографий. На них горящие города. И это не какой-нибудь бытовой пожар в соседней деревушке. Тут целые города, уничтожаемые огненной стихией. Языки пламени — белые, как при интенсивном горении, которое возникает только при тысяче градусов и выше. Под фотографиями — названия городов и даты: Дрезден, 13 и 14 февраля 1945 г.; Гамбург, 27 июля 1943 г.; Кёльн, 20 мая 1942 г.; Токио, 10 марта 1945-го. Это самые крупные бомбардировки союзниками гражданского населения во время Второй мировой войны.
Она подходит ко мне, встает за спиной.
— Я была там. В Дрездене. Мне было три года. Мой отец был немцем. Погиб на Восточном фронте. Я жила с матерью. Мой бронхит с тех времен. Кто обещал вам снятие обвинения?
— Человек по имени Торкиль Хайн. Вы такого знаете?
Она молчит. Но между нами возник контакт.
— Секретность, — говорю я, — это какая-то не датская практика. Если бы речь шла о безопасности членов комиссии, то независимый Совет по экономике мог бы точно так же быть полностью засекречен.
— Он и был засекречен. За несколько лет до его создания появилось решение о неразглашении информации о нем. Об открытости заговорили позднее, в последние месяцы… — Она останавливается, пытаясь вспомнить.
— Осень шестьдесят второго, — говорит Харальд. — Председательствовали Хофмайер, Карл Иверсен и Сёрен Гаммельгор.
На минуту она теряет дар речи. Так бывает со всеми, кто сталкивается с Харальдом, когда он выходит на сцену для участия в великой викторине, посвященной мировым событиям.
— У него память, как липучка для мух, — говорю я. — Это с рождения. Все прилипает.
— Но мысль о создании Экономического совета возникла гораздо раньше, — говорит она. — Это была главная идея Кампмана[6]. Законодательно защитить его, анонимизировав членов. Но Кель Филип был из партии Радикальных Венстре[7]. Он был против секретности. Кампман хотел, чтобы только члены совета знали, кто есть кто.
Теперь все мое тело бьет мелкая дрожь. Я начинаю терять концентрацию. Поднимаю телефонную трубку, чтобы вызвать такси.
— Я отвезу вас домой, — говорит она.
У нее «мерседес», мы садимся в него на парковке в подвальном этаже.
Я прошу ее остановиться у останков нашего автомобиля. Выхожу из машины, открываю сначала водительскую дверь грузовика, потом фургона. Опираясь на костыль, поднимаюсь на гусеницу экскаватора и заглядываю в кабину. Потом снова сажусь на заднее сидение рядом с Харальдом.
Мы переезжаем железную дорогу. Молодой фигурист из балета на льду задумчиво смотрит на нас, оторвавшись от Шекспира. Возможно, его удивляет, что мы возвращаемся не на «пассате».
— Что ты хотела увидеть в машинах, мама?
— Как их заводили.
За стеклами мелькает Хеллеруп, залитый солнечным светом, морозный, самодовольный, ничего не подозревающий.
— И как их заводили?
— Могли завести с помощью ключа-отмычки. Но она оставляет мелкие царапины. А фургон этот — «мерседес». Его нельзя завести ключом-отмычкой. Так что использовали что-то другое.
— И что?
Я молчу.
— Мама, откуда ты знаешь, как воруют автомобили?
Мы проезжаем мимо форта Шарлоттенлунд. Вокруг канала вырос новый комплекс зданий. Когда мы уезжали в Индию, острова Кронхольм были плоскими птичьими заповедниками, едва различимыми с берега, как и острова Сальтхольм, теперь же это гигантские строительные площадки. Одно из зданий, высотой с многоквартирный жилой дом, по форме напоминает закрученную в спираль раковину из стали и стекла. К северу от островов появился небольшой парк ветряных генераторов.
— Я провела несколько лет в интернате.
— Ты никогда об этом не рассказывала.
Мы останавливаемся на Ивихисвай, Харальд выходит. Я наклоняюсь к Магрете Сплид.
— Нас с Харальдом чуть не убили, — говорю я. — А они видели, что мы говорили с вами. Так что вы лучше заприте дверь на ночь. И наденьте цепочку. И пододвиньте шифоньер к окну.
Я выхожу, она порывисто выскакивает из машины вслед за мной. Что-то внутри нее сдвинулось с места. Существует множество способов приоткрыть человека.
— Я ничего не боюсь!
— Вы не решаетесь дать мне протокол последнего заседания давным-давно расформированной комиссии. Протокол, который мог бы нам помочь выпутаться из этой истории.
— Вы будете в большей безопасности без этой информации.
— Вам следовало бы сказать об этом тому парню в экскаваторе.
Порывшись в сумке, я протягиваю ей мою визитную карточку. Она не похожа на обычные карточки. Размером она как открытка с видами Гарца, присланная друзьями из отпуска.
Магрете пристально смотрит на нее.
— Великовата для визитной карточки.
— На обычной не поместились бы все мои звания.
Она разглядывает карточку. Лекторат. Членство в разных правлениях. Научный совет планирования, Совет по развитию, правление Фонда фундаментальных исследований, Правительственный форум промышленного развития, Европейская ассоциация продвижения науки и технологий, Европейская ассоциация университетов, Датское агентство международного развития, ЮНЕСКО.
— Это первое, — говорю я. — Во-вторых, если ты хочешь, чтобы тебя помнили в обществе, которое генерирует двадцать петабит информации в сутки, и если ты женщина и тебе сорок три года, нужно говорить проникновенным голосом.
— Меня там не было. На последних заседаниях. Я не присутствовала.
Она садится в машину.
— Где работает Хайн? — спрашиваю я. — Какую часть госаппарата он представляет? Полицию? Военных?
Она качает головой.
— Где он живет, вы знаете его домашний адрес?
Она захлопывает дверь.
Потом какая-то мысль заставляет ее опустить стекло.
— Вы говорили про проникновенный голос. У вас получилось.
Стекло поднимается, большой автомобиль медленно отъезжает.
Харальд стоит как вкопанный рядом со мной. Он
