Любовь без сахара (СИ) - "Uma"

- Пьяный дурак. Мы оба знаем, Жанна не вернется, — он отвернул от меня лицо. — Иди, Алена, я сделал все для твоего благополучия в "Новом Олимпе"…

Я расплакалась, подумав, что моё сердце, похоже, не холоднее, чем у Кирилла, и вышла, громко хлопнув дверью.

11. Кавалер в волчьей шкуре

Мы с тетей Жанной сидели в ресторанчике "Рандеву", пили легкое вино, вели беседу обо всем на свете, шутили, обсуждали успеваемость Витьки в школе. Она считала, что мальчишка далеко пойдет, — читает бегло, считает быстро. В «Новый Олимп» тетя Жанна пришла не без напряжения, вытащить ее сюда стоило некоторых усилий.

Мне хотелось показать ей место работы, масштаб возложенных на меня обязанностей. На следующий день после разговора с Кириллом я узнала, что меня назначили секретарем управляющего отделом поставок «Нового Олимпа». Жизнь потекла бурной рекой, — подай, принеси при серьезном менеджере. Моим боссом стал дядька в солидном возрасте, знающий цену себе и своим сотрудникам. Во время его частых командировок по стране я фактически занималась всем. Бесценный опыт работы с людьми и товарами! Так прошел год.

Я не забывала учиться, ходить в фитнес-клуб, читать книжные новинки и старую добрую классику. Жила неплохо для девушки моего происхождения. Дружила с Лизой из бутика, а та сохла по Тимуру. Быть одной из сторон любовного треугольника мне не хотелось, поэтому я всячески показывала Лизе, что к Тимуру я относилась, как к приятелю. Иногда втроем вы выбирались в ночной клуб, где танцевали до упада. Мы не строили из себя золотую молодежь просто уверенные в завтрашнем дне, позволяли себе чуть больше, чем раньше.

Кирилл в небоскребе давно не появлялся, всем заправляли его старший брат Михаил и жена. Никто толком не знал, куда подевался Кирилл. После свадьбы он взял и в один прекрасный день исчез. Ходили слухи, что он уехал в долгое путешествие и не спешил возвращаться домой. Катя совершала регулярные набеги на небоскреб, строила из себя рачительную хозяйку, хотя на самом деле ее не интересовали торговые обороты и проблемы «Нового Олимпа»: с нефтью, под папиным крылом жилось легче, чем в заброшенном мужем предприятии.

— Аленка, какая ты у нас молодец! Всем Ветровым Ветрова! — Тетя Жанна тряхнула черными локонами, широко улыбаясь мне через красиво сервированный столик. — Я горжусь тобой. Бабушка мне тебя в пример ставит, смотри, говорит, как карабкается. Заправлять всем этим хозяйством в твои годы, это прыжок…

Тетушка выпила и расслабилась, перестала бояться скандала с мужем, который продолжал ревновать ее к Кириллу. Он нехотя согласился отпустить жену на скромный ужин в обществе любимой племянницы, которая хотела отблагодарить ее за заботу о младшем брате.

Изящный антураж ресторана в различных тонах бежа отторгал образ Жанны, как разбитной женщины, почти цыганки, — длинное черное платье на узких бретельках, серьги-кольца, касающиеся щек, раскрасневшихся от вина. Ее взрывные взмахи рук, смех, голос были похожи на яркие мазки краски на тусклом холсте

— Ну я же не одна здесь, все стараемся держаться на плаву, — сказала я, хмыкнув. — Кто уж точно пальцем об палец не ударил, так это Катерина. Завтра снова прилетит, поднимет пыль и прощай до следующего месяца!

— Насколько я понимаю, Кирилла снова охмурили братья, — с тонким злорадством улыбнулась тетя. — Женили мужика с обманом. Пора ему поумнеть. Все не урок…

— Да, Борис Андреевич жив-здоров. Исцелился после свадьбы брата и качает нефть с Катиным отцом. — Я запросто подняла бокал с вином, заразившись от тети Жанны ее свободой мысли и жестов. — Слушай, неужели тебе его ни капли не жаль? Не жалеешь, что ушла от него?

— Встретишь такого мужчину, как мой муж, ни о чем никогда не пожалеешь! У нас уже третий год медовый месяц! — воскликнула тетя Жанна, не забывая лакомиться ужином. — С Кирилом было двадцать лет драмы! Он вечно будет под влиянием денег и братьев, такого добра нам не надо…

А я продолжала любить и ждать Кирилла, я посвящала ему удачи и достижения, корпела над благополучием «Нового Олимпа» я тоже ради него. Между тем наш ужин подошел к концу. Тете все понравилось, — тушеные овощи, мясо, клубничное мороженное, — в ее тарелке остался жалкий кусочек десерта. Как она сохраняла форму при хорошем аппетите, я не понимала. Еще один секрет ее обаяния.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я расплатилась за ужин с карты «Нового Олимпа» и мы вышли из ресторана, оставив редких посетителей в недоумении: кто такие эти набитые дуры, одна в белом платье, вторая в черном, обе навеселе? У выхода нас уже ждали наши кавалеры: Данил и Тимур. Последний пытался за мной ухаживать весь этот год, но дальше похода в кино дело не шло.

— Ого! Вы тот самый Тимур? — тетушка окинула взглядом высокую плечистую фигуру Тимура. — Рада познакомиться! Жанна, — она протянула ему руку, и парень, смущенный ее живостью, осторожно пожал ее худые пальцы. — Это Данил, мой муж! Приходите к нам как-нибудь вместе с Аленой…

Немного постояв на осеннем ветру, обменявшись с нами вежливыми фразами, тетя Жанна с Данилом вызвали такси и уехали домой, к мальчишкам и бабушке.

— Ты уверена, что доберешься одна? — спросил на прощание Данил, добрый и красивый парень, обожающий мою тетю. — Мы сначала можем отвезти тебя…

— Не надо! Не в первый же раз, — отмахнулась я беззаботно. Дома их ждала больная бабушка, которая еле справлялась с маленькими внуками. — Давайте, пока! Целуйте от меня всех! Увидимся в воскресенье…

Тимур хотел проводить меня до дома, — сентябрьский вечер казался ему веским поводом не отпускать Алену Романовну одну. Ехать на автобусе на Промышленную было привычно, я не боялась ни плохой освещенности, ни одиночества, поэтому упрямо отказывалась от его простодушной галантности. Но он все равно увязался за мной, шел и улыбался чему-то невидимому, наверное, вспоминал знакомство с тетей Жанной.

— Какая смешная твоя тетя, глазки мне строила, что ли? — заявил Тимур, прерывая затянувшееся молчание. Он слышал от меня о ее романе с Кириллом и, видимо, пытался поделиться со мной впечатлениями. — Чего Светозаров в ней нашел? Немолодая вертихвостка…

— Не говори так. Тогда они были молодыми. Это было до нашего с тобой рождения, мы не можем судить, — отозвалась я из надвигающихся осенних сумерек, и хмыкнула. — Молодость товар скоропортящийся, зато энергетика у Жанны огненная. И вряд ли она заигрывала с тобой. Она ради Данила Кирилла оставила. Там любовь…

— Мы могли бы также, — буркнул Тимур. — Почему ты не хочешь со мной встречаться? Я носил бы тебя на руках, Аленка… Не хочешь, потому я что грузчик? Надеешься словить какого-нибудь дрыща в костюмчике?

— Не начинай эту песню опять! Лучше займись Лизой, — ответила я небрежно, устав от его нытья и навязчивости.

До Промышленной вы доехали в молчании. Тимур больше не улыбался, сидел, отвернувшись к окну, за которым плыли фонари, деревья, спешили машины. В автобусе с нами ехало три человека, они вышли раньше: мы остались вдвоем, сошли на конечной и направились через темные кварталы в моему дому. Я шла впереди, невозмутимо молча и вышагивая. В грязных сумерках городской окраины белелся подол моего платья, сама я зябко куталась в джинсовку.

— Ну иди уже! До завтра… — я повернулась, взмахнула рукой, чтобы отослать Тимура домой. К себе я не собиралась его приглашать. Пусть не мечтает!

И была сбита с ног ударом в лицо, потом еще удар, еще. Мужские кулаки заставляли трещать мои лицевые кости. Мне не хватало сил встать, я словно разучилась ходить, сидела на тротуаре, подвернув под себя ноги, закрывая лицо руками. Крикнув сквозь потоки крови и туман боли: «помогите!», я услышала в ответ отборный мат: узнала, какая я на самом деле шлюха подзаборная и сука безродная, — родня моя ему особенно не нравилась, все мы должны были радоваться его вниманию или оставаться в своем болоте!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тимур опрокинул меня на спину, пнув в грудь, зажал между ног и начал снимать с себя джинсы. Мои крики, ногти, зубы, руки не остановили озверевшего парня. Добираясь до моих трусиков, он задрал подол платья до самой шеи, ломал мне ребра, а добравшись жестоко сорвал их с меня. Все, что я помню дальше, это мерзкое чувство проникновения в меня чего-то твердого и тошнотворного.