«Если», 2005 № 03 - Журнал «Если»

— Что ты сказала? Что я могу… вернуться?

— Конечно! По духу ты не принадлежишь этому миру. В отличие от меня. Здесь существует своя справедливость без предрассудков и соплей. Ну?

— Что «ну»? — автоматически отреагировал я.

— Меч перед тобой. Выбирай!

Меч действительно лежал в нескольких шагах от меня. Я подошел и взял его. На мгновение мной овладело искушение сделать какую-нибудь глупость. Подошел к Королеве.

Она стояла с опущенной головой. Когда она почувствовала мое приближение, то тряхнула волосами и оголила шею, подставляя ее под удар. В памяти вдруг всплыл образ нашей несчастной дочери, казненной моей повелительницей.

Я замахнулся.

Лезвие рассекло веревку. Я нагнулся и освободил ноги Королевы, быстро поцеловав колено. Потом повернулся и бросил меч к ногам светловолосой Царицы, вложив в этот жест все свое презрение:

— Благодарю за аудиенцию. Только я предпочитаю умереть вместе с МОЕЙ Королевой. Да, она молчалива, но в моем мире мужчины умрут за такую женщину.

Я осекся, потому что вдруг понял: со стороны мой пафос выглядит крайне неубедительно. И тогда я просто обнял Королеву за талию, она вздрогнула и прижалась ко мне, а ее рука начала ласкать мою шею.

— Как трогательно, — сухо произнесла Царица ос. — Что ж, посмотрим, действительно ли вы идеальная пара? Неделя заточения в башне, и один из вас съест другого с потрохами. Такие здесь законы. И хочешь знать, на кого я поставлю? На нее!

Слова ее, честно говоря, меня смутили, но я, стиснув зубы, промолчал. Почувствовал, как Королева мелко-мелко трясет головой, словно отвергает сказанное Царицей ос: «Неправда, она лжет! Пусть нам придется умереть от голода и жажды, но вместе, как ты сказал, так и будет! Вот увидишь!».

А может быть, я принимал желаемое за действительное.

Пока стража нас вязала, я сказал, обращаясь к Царице:

— Перестань разорять муравейники! Подчини их себе, но перестань истреблять НАШИХ детей…

Царица поджала губы. Охране не удалось нас разлучить. Мы не сопротивлялись. Мы обнимались, и, честно говоря, в этот момент я хотел лишь одного — остаться наедине с моей Королевой.

Башня была высока, и не было из нее иного пути, кроме как улететь на крыльях. По крайней мере, так думали осы.

Королева поила меня своей слюной. А я состригал у нее волосок за волоском острым осколком скорлупы.

Каморка была тесной. Настолько, что мы не могли лежа заниматься любовью. Но это нам не мешало. И хотя при этом тратилась энергия и влага, это не останавливало нас… Мы опять обрели друг друга, засыпав разверзшуюся между нами пропасть.

Волосы ее падали на пол, и она плела из них тонкую веревку, хотя мы не были уверены на все сто, что побег удастся.

Она работала быстро. Я помогал, насколько мог. Меня мучила жажда. Она облегчала ее долгими поцелуями и даже заставляла насильно поглощать ее слюну.

Где-то глубоко противный внутренний голосок зудел, что Королева столь самоотвержена из-за того, что в одиночку ей не спастись.

Веревка была готова на седьмой день. Солнце еще не взошло, а как известно, перед рассветом ночь самая темная. Мы начали спуск. Королева держалась за мои плечи. Она стала очень легкой — кожа да кости. Однако у меня сводило руки, потому что держаться приходилось крепко — веревка была тонкой и скользкой.

Когда мои силы иссякли, она горячо целовала меня и издавала какие-то тихие звуки. Теперь я понимаю: она пыталась говорить со мной.

Что она хотела сказать?…

Нам повезло — веревка не оборвалась, не распустилась.

Мы полежали на земле, чтобы немного прийти в себя, а потом бросились туда, где остались осколки нашей Империи.

Так начались наши сто наполеоновских дней.

В конечном счете их оказалось девять.

В крепости на границе, до которой мы добрались, мало кто уцелел. Многие умерли от горя и потрясений. Но те, кто нас дождался, выражали невероятно бурные эмоции. Некоторые даже плакали. Королева горячо отвечала на приветствия, обняв каждого из оставшихся в живых подданных.

Напали на нас вечером. Но нас уже трудно было застать врасплох. Мы закидали агрессора тучей пыли, смешанной с эфирными маслами трав и цветов. И когда вражеский рой врезался в эту завесу, мы бросились туда с горящими факелами. Вспыхнувшая горючая смесь из пыли и эфира погубила несколько наших чад, но и ос мы потрепали основательно. Их крылья оказались слишком нежными, чтобы выдержать огонь. Некоторые из них упали с высоты и разбились, другие находились в глубоком шоке. Мы вышли из крепости и перебили их всех до одной. И как в прежние, славные времена мы вновь стояли плечом к плечу — Король и Королева. Никто из врагов не выжил.

Ночным маршем мы дошли до следующего муравейника. Он пострадал еще больше. Ярость вскипела в моей душе при виде бессмысленного разорения, разрухи, которые оставляли после себя крылатые разбойницы. Мы начали собирать свои войска. Наша армия стремительно росла.

Увы, лишь раз удалось нам завлечь ос в огненную тучу, больше они на эту уловку не попались. И вернулись подготовленными. На нашу атаку они ответили яростным огнем, изливавшимся с неба.

Я понял, что нам не спасти Империю, и отдал приказ к отступлению. Мы бежали, отходя в глубь гигантского леса. Ничего, настанет день, и мы ответим на удар судьбы.

Но этого не случилось.

Я один был во всем виноват. Правильно говорила осиная Царица: в этом мире существуют свои нерушимые правила. Надо было думать прежде всего о том, как спастись нам с Королевой. Мы были еще молоды. Могли бы пережить Зиму с кучкой рабочих и солдат, с несколькими Мастерами да парой Маток в придачу. Мы могли бы нарожать целые полчища бойцов, вскормленных идеей мщения…

Я же делал все для того, чтобы спасти как можно больше наших детей. Это было неразумно, и мы упустили шанс укрыться в дебрях Леса.

Погода ухудшилась, и это дало небольшую передышку. Похолодало. Я заметил, что растения стремительно желтеют. Наступила Осень.

Мы подошли к реке. Солдаты попытались сделать мост из собственных тел, но я приказал соорудить деревянный. Мы с Королевой работали наравне со всеми. И все-таки, когда нас накрыли, мы были вынуждены идти по телам своих детей, которые бросались в воду, хватая руками ноги следующего, образуя, таким образом, цепочку. Они тонули, коченели, но не размыкали рук…

Минула еще одна ночь, а утром нас настиг отряд из двенадцати ос. Нас же осталось всего семеро. Из пятнадцати миллионов!

Этот последний бой был самым славным делом, в котором я когда-либо участвовал… и которое имел несчастье пережить.

Мы первыми заметили противника и открыли стрельбу за мгновение до того, как они засыпали нас градом ядовитых стрел. Мы залегли, и я стал отсчитывать щелчки их затворов. А потом мы ринулись в стремительную атаку, пока они перезаряжали оружие. Перебили всех до одной. Но какой ценой! Я и Королева были единственными, кто выжил в этой сече. Но, как оказалось, не только. Убитые горем, мы молча стояли среди мертвых тел, и я не заметил, как раненая амазонка направила в мою сторону пружинное ружье.

Моя Королева поступила столь же неразумно и безответственно по отношению к династии, как и я. Моя милая безмолвная любимая заслонила меня собственной грудью, приняв в свое тело десяток отравленных стрел. И даже после этого амазонка продолжала стрелять — пока меч Королевы не пронзил ей горло. Лишь после этого моя возлюбленная позволила себе упасть. Ее грудь была похожа на игольницу.

Я вытащил все жала, пытался высосать яд из ее ран, даже не задумываясь о том, что и сам могу отравиться. Все напрасно.

Королева прожила еще несколько часов. Большую часть времени она была без сознания металась и хрипела, вскрикивала и стонала… Я ничего не мог сделать. Только ждать.

В какой-то момент она очнулась и посмотрела на меня. Протянула руку, чтобы обнять. И, Боже мой, она мне улыбнулась! Такой счастливой улыбкой, словно просыпалась для нового дня, который обещает в конце новую ночь любви и еще — бесконечность счастливых дней, ибо не имеет конца любовь!..

Моя Королева и прежде была прекрасна. Но улыбающаяся Королева — неотразима. И она снова улыбнулась, шевельнула губами, подавшись ко мне, и я поцеловал ее…

Она потеряла сознание, но боль уже не мучила ее. Она просто уснула, а спустя час в последний раз вздохнула во сне и умерла.

Я уложил ее в ямку, вероятно, вырытую червяком. Жалкое убежище.

Долго лежал рядом, обнимая ее, пытаясь согреть. Моя Королева была мертва. А я все еще оставался Королем. Королем-со-Словами. А она так и осталась безымянной. Как и все наши ныне мертвые дети.

Я не хотел, чтобы она гнила в земле, поэтому набрал хвороста для костра.

Я умыл ее, почистил одежку. Украсил неровно подстриженную, но бесконечно прекрасную головку белыми цветами. И когда чиркнул огнивом, разжигая костер, тело вспыхнуло, словно картонное. Кожа почернела, но не лопалась, не морщилась, а таяла. А потом вдруг ее силуэт объяло такое ослепительно белое пламя, что я отступил назад и закрыл ладонью глаза. Кости ее плавились, словно восковые. Почти ничего не осталось.