Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

СССР М. Б. Храпченко, чье объемное эпистолярное наследие, к сегодняшнему дню опубликованное[166], также может служить серьезной фактической опорой в написании истории института Сталинской премии по литературе. Кроме того, множество частных «сюжетов» и случаев, прямо или косвенно сообразующихся с нашей темой, могут быть описаны и охарактеризованы с опорой на корпус активно публикуемых с конца 1980‐х годов эго-документов[167] (в том числе членов Комитета, писателей-лауреатов и других участников литературного процесса позднесталинской эпохи), неоднократно становившихся предметом детального историко-литературного рассмотрения[168]. Еще одним ценным источником могли бы стать не только полноценные теоретико-литературные или критико-публицистические работы[169], но и беглые заметки[170], которые в записных книжках оставил А. Фадеев, с 1946 года (после смерти предыдущего председателя И. М. Москвина) возглавлявший Комитет по Сталинским премиям и являвшийся неизменным участником заседаний Политбюро. (Однако множество архивных материалов личного характера по-прежнему остаются закрытыми и недоступными для исследователей.)

Особенно ценными источниками являются отмеченные Сталинской премией тексты, печатные экземпляры которых содержат информацию о тираже и стоимости. Обращение к их системной библиографии[171] во многих случаях может служить надежным доказательством или опровержением гипотез и выводов, распространившихся в историко-литературных описаниях и мемуарных источниках[172].

Таков — в кратком освещении — приблизительный, но отнюдь не полный круг источников и материалов, необходимых для создания научной истории института Сталинской премии по литературе.

Между «относительно хорошим» и «абсолютно хорошим»: Комитет по Сталинским премиям в поисках «выдающихся произведений»

Подробное последовательное изложение истории института Сталинской премии по литературе предполагает отнюдь не шаблонную реконструкцию хода обсуждений в рамках Комитета (комментированную публикацию хранящихся в архиве стенограмм) и/или построение хронологически организованной «летописи» принятых решений, но такую организацию материала, которая не только восстанавливала бы траекторию движения того или иного литературного произведения в бюрократических структурах Страны Советов, но и проливала бы свет на мотивы его выдвижения на премию. Кроме того, такое описание должно одинаково тесно взаимодействовать с контекстами внутри— и внешнеполитической истории, истории культурных институций и их контактов, теории советского официального искусства, литературной критики, публицистики, мемуаристики и другими, более локальными, сегментами культурной истории позднесталинского периода. Очевидно, что установка на исследование подобного характера не может быть полноценно реализована в рамках избранного нами монографического формата, поэтому разумно будет сперва сосредоточиться на подробной характеристике тех изначальных принципов, которыми эксперты руководствовались при обсуждении литературных произведений и последующей их рекомендации на присуждение Сталинской премии.

Первое заседание Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства состоялось 16 сентября 1940 года в МХАТе СССР им. Горького. Началась работа в 13:30. Помимо председательствовавшего В. И. Немировича-Данченко, на нем присутствовали 24 члена Комитета[173]: А. В. Александров, Н. Н. Асеев, И. Г. Большаков, В. А. Веснин, Р. М. Глиэр, А. Б. Гольденвейзер, И. Э. Грабарь, А. К. Гулакян, А. С. Гурвич, И. О. Дунаевский, Е. М. Кузнецов, С. М. Михоэлс, А. М. Молдыбаев, В. И. Мухина, Н. Я. Мясковский, С. А. Самосуд, Р. Н. Симонов, И. Я. Судаков, А. Н. Толстой, А. А. Фадеев, М. Б. Храпченко, Н. К. Черкасов, М. Э. Чиаурели, Ю. А. Шапорин, Ф. М. Эрмлер. Отсутствовали на заседании 14 членов Комитета[174]: пятеро из них (К. Ж. Байсеитова, А. М. Герасимов, А. П. Довженко, С. Д. Меркуров, И. М. Москвин) — по болезни; четверо (У. Гаджибеков, А. Е. Корнейчук, А. А. Хорава, М. А. Шолохов[175]) — по занятости; еще пятеро (Г. Ф. Александров[176], Я. Купала, И. К. Луппол, А. Г. Мордвинов, Х. Насырова) отсутствовали без предупреждения. Секретарем Комитета назначена сестра Е. С. Булгаковой О. С. Бокшанская — секретарь дирекции МХАТа с 1915 года и личная ассистентка Немировича-Данченко с 1919 года.

Именно на этом заседании были предварительно определены принципы работы Комитета (позднее они довольно существенно изменятся в виду принятия Советом народных комиссаров 20 декабря 1940 года постановления № 2600 «Об изменении порядка присуждения Сталинских премий»[177], которое не только увеличит количество премий в разных номинациях, но и значительно усложнит работу экспертов, расширив допустимый период создания номинируемых произведений с 9 месяцев 15 дней до «последних 6–7 лет»). По причине занятости А. Я. Вышинского, с которым Немирович-Данченко долго не мог встретиться лично, заседание задержалось (по всей видимости, изначально его проведение планировалось в летний период), обусловив, таким образом, потребность в четко аргументированных и, главное, быстрых решениях членов Комитета (впоследствии Комитет не сумеет отойти от «штурмовщины» в вопросе ознакомления с номинированными произведениями, что повлечет закономерные обвинения в субъективности выносимых решений и беспринципности работы секций). Встреча председателя Комитета с заместителем председателя Совнаркома была необходимой, так как множество вопросов, связанных с порядком работы Комитета, попросту не были прояснены. Об этом Немирович-Данченко, предварительно попросив представителей прессы «не печатать того, что мы пока не найдем нужным», сказал в приветственном слове на первом заседании: «Потом от вас посыпались разные вопросы и затем, наконец, удалось с ним (с Вышинским. — Д. Ц.) встретиться. Когда я получил от него ответы и вас известил, тогда можно было начинать»[178]. И уже затем он сообщил ответы правительства на основные вопросы, касавшиеся организации дальнейшего порядка работы:

Кандидатуры представляют сами члены Комитета, общественные организации, а не сами авторы. Так, например, поэма, роман — их определяют соответствующие организации. <…> Авторы, которые спросили у нас, куда направлять, были осведомлены именно в этом смысле; т. е. организация просматривает [произведение] и рекомендовать отказывается [решают — рекомендуют они или отклоняют эту кандидатуру].

С одной стороны, премия за выдающееся произведение; а есть такое выражение — «выбор из них наиболее выдающихся». Разъяснение такое, что выдается не за относительно хорошее, а за абсолютно хорошее.

<…>

Премированию подлежат произведения, законченные за время с 1 января по 15‐е октября 1940 года. Те, которые появляются после 15 октября, отходят на 1941 год. На основании этого я просил, чтобы в 1940‐й год входили произведения, уже появившиеся с 15 октября прошлого года, но на это получил совершенно категорический ответ: нет, только с 1 января 1940 года. <…>

Члены комитета могут рекомендовать произведения, еще не исполненные или еще не выставленные. Тогда Комитет поручает отдельным членам или секции дать окончательное суждение.

<…> Конечно, необходимо образовать из членов Комитета секции. <…> Первая — по литературе, вторая — по театру и кино, третья — по музыке, четвертая — по изобразительному искусству: архитектуре, скульптуре и живописи.

<…> Комитет может присуждать данную премию режиссеру или даже актеру, или коллективу.

<…> Оценка и присуждение премий за работы в области театрального искусства и кинематографии производятся как на основании представленных материалов (пьесы, сценарии, макеты и т. д.), так и на основании имевших место показов кинофильмов и театральных постановок[179].

На вопрос А. Б. Гольденвейзера о том, подлежит ли рассмотрению произведение члена Комитета, выдвинутое им самим, Немирович-Данченко, во многом предопределив не только своеобразное «местничество», «протекторат» в вопросе распределения премий, но и групповую (или даже «клановую») борьбу внутри секций[180]