Во имя Рима: Люди, которые создали империю - Адриан Голдсуорти

Но Сципион выделялся даже среди самых лучших. К моменту окончания войны ему было чуть больше тридцати, но он провел значительную часть своей жизни в военных походах. Он командовал армией в течение восьми лет, одержал пять крупных побед, выиграл бесчисленное множество стычек и провел немало успешных осад. По сравнению с его достижениями заслуги любого другого сенатора кажутся незначительными. Тем не менее хотя Публий Корнелий Сципион уже занимал пост консула в 205 г. до н. э., все же формально он был слишком молод для этой должности. Республика, которой было вполне достаточно его заслуг во время Второй Пунической войны, постаралась найти полководцу какое-нибудь иное занятие после окончания боевых действий, поскольку римская политическая система не позволяла никому иметь слишком много власти или влияния.

Сципион мог рассчитывать еще лет на тридцать активной общественной жизни, но отношение к нему оказалось крайне несправедливым. Возможности повторить свои ранние деяния (не говоря уже о том, чтобы их превзойти) ему в начале II века до н. э. не представилось. В конце концов его вытеснили из политической жизни, и он умер в сравнительно молодом возрасте, разочарованным в людях и в стране.

Сципион был чувствителен и умен, а также несомненно обладал харизмой лидера. Он обладал безграничной самоуверенностью патриция, который с детства знал, что ему предначертано судьбой сыграть выдающуюся роль в жизни Рима. Некоторые истории о его молодости имеют много общего с рассказами об эллинских царях и царевичах. Позднее о нем даже был создан миф, похожий на рассказ о божественном происхождении Александра Великого. Ходили слухи, что мать Сципиона обнаружили возлегшей с огромной змеей.

Сципион, безусловно, был весьма религиозным человеком. Еще в молодости он привык ходить перед рассветом в храм Юпитера на Капитолии и долго оставаться там в одиночестве.{34} Позднее Сципион открыто заявлял, что в своих планах он порой руководствовался снами, которые посылали ему боги. Рационалист Полибий считал римлян чрезмерно склонными к суевериям и утверждал, что Сципион в действительности не верил своим собственным заявлениям, но понимал, что менее искушенные люди охотно в это поверят.

Историк-грек жил в семье внука Сципиона Африканского — Сципиона Эмилиана, поэтому он был знаком с семейными традициями и преданиями. Он также встречался с пожилым Лелием, близким другом победителя Ганнибала. Тем не менее, трудно установить, насколько правильно Полибий понимал Сципиона Африканского, или же просто приписывал ему собственные более циничные взгляды. Несомненно одно — Сципион обладал склонностью к театральным жестам, а его истинные убеждения могли быть неоднозначными. Он не был хладнокровным интриганом, но в то же время не отличался и абсолютной искренностью.{35}

Отец Сципиона, которого также звали Публием, был консулом в 218 г. до н. э. Сципион, как и многие сыновья других аристократов, сопровождал своего отца в походах в качестве соседа по палатке, т. е. входил в его контуберний (contubernium). Считалось, что таким образом молодая знать приобретает военный опыт. Большинство консульской армии отправилось в Испанию под командованием его дяди Гнея (соконсул Марцелла в 222 г. до н. э.), но Сципион со своим отцом вернулся в Италию, когда последний обнаружил, что Ганнибал собирается пересечь Альпы.

В ноябре 218 г. до н. э. консул перевел свою кавалерию и легкую пехоту — велитов — через реку Тицин, чтобы определить местонахождение противника, его численность и намерения. Столкнувшись с превосходящих их числом и опытом отрядом карфагенской кавалерии под предводительством самого Ганнибала, римляне были разбиты наголову. Консул был ранен — семейное предание гласило, что от смерти его спас собственный сын. Согласно записям Полибия, молодому Публию было поручено командование отрядом отборных всадников, размещенному позади из соображений безопасности. Видя, что его отцу, с которым остались несколько телохранителей, угрожает кавалерия врага, Сципион приказал своему отряду спешить на помощь. Всадники отказались, но после того как молодой Публий ринулся на помощь отцу в одиночку, остальные всадники устыдились и последовали за ним.

Плиний Старший, который писал уже в I веке, утверждал, что консул впоследствии предложил вручить своему сыну «гражданский венок», но Сципион отказался. Однако Ливий упоминает другую версию этой истории, изложенную в утраченной истории Целия Антипатра, — о том, что спасителем консула в действительности был некий лигурийский раб. Но все же он признает, что большинство авторитетных источников приписывают этот подвиг молодому Публию.{36}

Сципион-старший, оправившись от раны, отбыл в качестве проконсула в Испанию, чтобы присоединиться там к своему брату Гнею. Его сын остался в Италии и в 216 г. до н. э. стал военным трибуном во II легионе — одном из восьми, собранных под совместным командованием двух консулов, Луция Эмилия Павла и Гая Теренция Варрона. Молодой Сципион был женат (или вскоре женился — хронологически это точно не известно) на Эмилии, дочери Павла, — еще один пример того, как молодые аристократы получали военный опыт в армии под командованием родственника.

В том же году немало римских аристократов добровольно поступили на службу в армию, которая должна была разгромить врага республики. Но результат оказался совсем не таким, какого ожидали римляне: в сражении при Каннах армия Ганнибала, уступавшая по численности противнику, окружила и уничтожила римлян едва ли не полностью. Потери были ужасными, особенно они оказались высоки среди сенаторских семей. Павел был убит, как и более восьмидесяти сенаторов, включая Минуция Руфа, начальника конницы Фабия. Также погибло свыше половины военных трибунов. Сципион уцелел, он был одним из четырех трибунов, которые с самой большой группой беглецов ушли в близлежащий городок Канузий.

Хотя одним из выживших трибунов был сын Фабия Максима, который сам будет избран на должность консула в 213 г. до н. э., командование над уцелевшими взяли на себя два молодых человека — Сципион и Аппий Клавдий. Последний недавно занимал должность эдила, но только личные качества этих молодых людей заставили остальных поверить в них как в руководителей.

Огромные потери повергли многих уцелевших в уныние. Многие молодые аристократы, среди них были и сыновья известных магистратов, открыто говорили, что республика обречена, и решили бежать за границу. Сципион вместе с надежными солдатами отправился к их предводителю Квинту Цецилию Метеллу, и застал у него совет (consilium), на котором желавшие дезертировать обсуждали, как им дальше действовать. Двадцатилетний военный трибун вытащил меч и принес торжественную клятву Юпитеру Всеблагому и Величайшему, призывая на себя и свою семью страшное возмездие, если он ее нарушит. Сципион поклялся, что он не только никогда не покинет республику, но и никому не позволит это сделать. Если кто-то попытается оставить родину, он их убьет. Сципион заставил всех присутствующих по очереди принести такую же клятву.

В течение нескольких дней в Город прибыли отставшие солдаты, к тому времени как уцелевший консул принял командование, набралось уже более 10 000 человек. Это были жалкие остатки огромной армии из 86 000 солдат, которая вступила в бой утром 2 августа, не зная, какая судьба ее ждет.{37}

Именно после Каннской трагедии Сципион продемонстрировал ту доблесть, которая требовалась от римского патриция, особенно от члена столь известной семьи. Его мужество стало еще более заметным на фоне неуверенности и колебаний других аристократов. Римляне допускали, что иногда они могут терпеть поражения, но при этом должны были верить, что победа неизбежна. От всех граждан, особенно от знати, ожидалось, что они будут храбро сражаться, и пока они действовали так, как велит им долг, проиграть сражение не считалось постыдным. От командующего, не сумевшего одолеть противника, не требовалось, чтобы он непременно искал гибели в бою, если становилось ясно, что все потеряно. Тем более такой полководец не должен был совершать самоубийство. Вместо этого ему следовало тут же приступить к восстановлению своей армии, собирая уцелевших в хаосе проигранной битвы, а затем готовиться к новой встрече с неприятелем. Всегда будет еще один шанс, и Рим в конечном счете победит.

Именно такой боевой настрой объединял Фабия и Марцелла, несмотря на их совершенно разный подход к ведению боевых действий против Ганнибала. Ни Фабий, ни Марцелл никогда не ставили под сомнение то, что Рим продолжит сражаться и в конце концов одержит победу. Доблесть — это умение преодолеть любую неудачу, какой бы ужасной она ни была, и довести войну до победного конца. Когда Варрон — консул, на которого была возложена вина за поражение при Каннах, вернулся в Рим, сенат приветствовал его, а затем поблагодарил за то, что он «не потерял веру в республику».{38}