Запад-81 - Александр Викторович Горохов

Горячего кавказца Акопяна, похоже, беспокоило именно такое странное поведение «белогвардейцев».

Именно так, в кавычках! Просто потому, что на длинном штыре одной из машин прикреплён… красный советский флаг. Не просто красная тряпка, а именно флаг, с золотыми серпом и молотом в верхнем углу у «древка».

Люк на крыше пулемётной башенки той машины открылся, и из неё по пояс высунулся человек, принявшийся махать куском белой материи.

— Сдаются! — радостно заорал лейтенант госбезопасности.

— Это вряд ли, — с сомнением покачал головой Осипов. — Если бы сдавались, не направляли бы на нас пулемёты. Скорее, предлагают переговоры.

И действительно. Махавший соскочил на землю, к нему присоединились ещё двое, вылезшие из других машин.

— Переговоры, значит, — вздохнул капитан Самойлович и окликнул находящегося неподалёку младшего лейтенанта. — Могилевич! И… товарищ старший лейтенант, как у вас фамилия?

— Юрьев, товарищ капитан госбезопасности, — откликнулся командир роты стрелков.

— Товарищ Акопян, остаётесь за командира, пока я с товарищами Могилевичем в Юрьевым ведём переговоры с этими… неизвестными.

Группам переговорщиков пришлось топать по лугу примерно метров по четыреста.

— Командир второй роты 339-го гвардейского мотострелкового Белостокского Краснознамённого орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского полка капитан Злобин, — представился старший неизвестных.

— К какой армии вы принадлежите? — поинтересовался Самойлович, представившись в ответ. — В сказанном вами столько намешано, что невозможно разобраться: и гвардия, и мотострелки, и краснознамённый, и несуществующие в наше время ордена…

— Всё верно, товарищ… э… подполковник. Или вы капитан госбезопасности? Я ещё не совсем освоился с вашими знаками различий.

— Капитан. Но не госбезопасности, а НКВД, — презрительно глянул на визави начальник Управления.

— Простите, товарищ капитан. Почётные наименование «гвардейский», «гвардейская» будут введены для особо отличившихся частей, соединений и объединений Красной Армии только осенью этого года, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского — через год, в июле 1942 года, стрелков переименуют в мотострелки только в 1958 году. А принадлежность наша к армии видна по советскому флагу над моей машиной: мы — военнослужащие Советской Армии, в которую РККА будет переименована в 1946 году.

— Возможно, всё это будет. Но как вы объясните то, что вы уже носите все эти наименования и регалии?

— Я это могу объяснить тем, товарищ капитан, что сегодня около двух часов ночи наш 339-й гвардейский полк, вся 120-я гвардейская мотострелковая имени Верховного совета Белорусской ССР дивизия, в состав которой он входит, а также ряд других частей и даже сооружений, вроде данного аэродрома, неизвестным нам образом перенеслись из сентября 1981 года в 19 июня 1941 года.

— Ничего более правдоподобного не могли выдумать, господин капитан? — пожевав губы, язвительно спросил начальник Управления.

Капитан ответил не сразу из-за того, что его голос заглушили два крупных самолёта с треугольными крыльями, один за другим взлетевшие с аэродрома с оглушительным грохотом умчавшиеся куда-то на юго-запад. Винтов у них младший лейтенант не заметил. Зато заметил столбы пламени, вырывающиеся позади хвостового оперения.

— Товарищ капитан, в Советской Армии принято обращение «товарищ». И только потому, что мы с вами служим одной и той же стране, Союзу Советских Социалистических Республик, стало причиной того, что мы до сих пор не применили оружия на поражение. Хотя у меня имеется приказ защитить материальную часть аэродрома Журжево любой ценой. Понимаете? Любой! А сообщённое мной, поверьте, совершенно не укладывается в голове и у меня, но это факт.

— Вы думаете, вам удастся выполнить этот приказ?

— Конечно, товарищ капитан. Те красноармейцы, которых вы сюда выдвинули, моей роте на один зуб. А батарея пушек образца 1927 года, на поддержку которой вы надеялись, уже захвачена и разоружена одним из подразделений разведроты нашего полка. По рации мне сообщили, что убитых и раненых среди личного состава батареи нет.

— Предусмотрительные, — пробурчал Самойлович.

— Конечно! Вы себе просто не представляете, насколько ценны для СССР те самолёты, что расположены сейчас на этом аэродроме! Я не требую, чтобы вы разоружили всех красноармейцев, выдвинувшихся к нему вместе с вами. Я просто прошу не открывать огонь в его сторону. Министр обороны СССР, прибывший на учения, в которых мы должны были участвовать в 1981 году, уже вылетел в Москву, чтобы встретиться с нынешним советским руководством для того, чтобы уладить проблемы, которые могут возникнуть между нами и вами, нашими предками. Так что в ближайшие час-другой вы получите соответствующие распоряжения от своего начальства.

— Значит, мы предки, а вы, выходит, потомки?

— Так точно, товарищ капитан. Можете лично убедиться. Товарищи, передайте товарищу капитану НКВД для ознакомления ваши документы, — скомандовал командир роты сопровождающим его командирам. И комсомольские билеты тоже предъявите.

Прода от 20.12.22

19 июня 1941 г., 12:30, Москва, площадь Дзержинского

«Безопаснику» Центрального аэродрома Кутёхину пришлось приложить немало усилий, чтобы его, наконец, соединили с Народным комиссаром внутренних дел. Оно и понятно: кто он, а кто товарищ Берия.

Но когда человек, представившийся маршалом Устиновым, довольно коротко обрисовал ситуацию, у старшего лейтенанта глаза на лоб вылезли.

Оказывается, из будущего перенеслись не только эти двое на необычном самолёте. Совершенно неожиданно для самих гостей из 1981 года на сорок лет в прошлое попали несколько десятков тысяч военных и гражданских лиц, сотни самолётов, танков, различных боевых машин. И теперь министр обороны из будущего просил срочно оповестить сотрудников Наркомата в Белоруссии, чтобы те не открывали огня при встрече с потомками, не пытались захватить их и их оружие и технику силой.

— И она, и люди всё равно будут воевать на стороне Советского Союза. Так зачем же всё начинать с конфликта?.. Нет, оружия они не сдадут и не разоружатся… В моё отсутствие командует Начальник Генерального Штаба маршал Огарков, и у него есть мой приказ не допустить разоружения этих войск. Я просто не хочу, чтобы что-то было испорчено по незнанию вашими людьми, товарищ Берия…. Практически каждый предмет вооружения, техники, оборудования в нынешних условиях просто бесценен… Да потому что через три дня, в четыре часа утра 22 июня на Советский Союз будет совершено военное нападение гитлеровской Германии, и это всё понадобится для отражения нападения… У меня есть такие доказательства! И я не могу дождаться, когда смогу передать их вам, Лаврентий Павлович. Вам и товарищу Сталину.

А потом была бешеная гонка (со скоростью километров семьдесят в час) по московским улицам.

— Вы так внимательно рассматриваете мой кабинет, — обратил внимание на поведение Ивашутина «кровавый маньяк».

— Сравниваю с тем, что видел во второй половине 1940-х, — признался тот.

— А вам здесь уже доводилось бывать?

— Да, сразу после войны, в бытность начальников управления контрразведки СМЕРШ Южной группы войск. Я тогда был ещё генерал-лейтенантом. А вы только-только получили звание маршала.

— Вы всё-таки настаиваете на том, что война