Кунсткамера - Рудольф Фердинандович Итс

Тропинка в темноте совсем исчезла, и только вырвавшийся из-за туч лунный свет разом озарил округу — океанский простор, очертания строений Росс, долину Хлебникова и лежащий рядом с тропинкой погост, кресты над могилами православных россиян и крещеных креолов, индейцев, идолов над оставшимися язычниками. Вознесенский вздрогнул, когда прямо над собой увидел большой крест, раскинувший в темноте перекладины-руки. К этой могиле он хотел прийти завтра — 5 сентября, покидая землю колонии Росс. Вместе с Филаретом они соорудили подобие креста из плавника и водрузили над могилой Аши — неожиданного помощника и спасителя во время трагической встречи в долине Сакраменто.

В последнюю поездку к лесной поляне, где были замечены костры индейцев, Вознесенский отправился вдвоем с. Филаретом. Они пристали к берегу поздно вечером. на поляне никого не было видно. Выбрав удобное место, они соорудили навес и устроились на ночлег. Заснули быстро. Проснулись от гортанного крика людей, шума на поляне и ярких факелов. Руки и ноги были связаны. В отблеске факелов мелькали мрачные лица лесных индейцев, потрясавших над ними каменными копьями и топорами. Невозможно было понять, что случилось, но можно было быть уверенным в трагическом для себя исходе. Илья Гаврилович попытался приподняться и громко выкрикнул те несколько индейских слов, которые он знал. Стоял такой шум, что никто его не услышал. Страха не было, было ощущение какой-то нелепости. Обычно индейцы не нападают на спящего, если спящий не враг. Ни у Ильи Гавриловича, ни у Филарета не было еще встреч с этим лесным племенем. В чем дело? Филарет попытался крикнуть по-алеутски, по-тлинкитски, на языке индейцев внутренних районов.

Скульптура калифорнийского индейца в ритуальном наряде (кукшуй) из перьев кондора.

Шум немного стих, и из рядов воинов, совершавших торжественный обряд перед жертвой, отделился один и, высоко подняв факел, пристально посмотрел на пленных. Резким взмахом топора он рассек веревку на ногах Вознесенского и поднял его. Руки так и остались связанными. Воин что-то быстро-быстро говорил и беспрестанно показывал факелом вверх, на дерево, под которым путешественники устроились на ночлег. Каждый раз, когда воин вскидывал факел, собравшиеся на поляне издавали грозное рычание. Что-то им хотели объяснить, но Вознесенский не понимал чужого языка и, только посмотрев вверх, увидел в свете факела, что их навес устроен под необычным деревом. Скорее всего это был столб, у которого ветви-перекладины были похожи на огромных ворон. Не иначе, как приезжие осквернили святилище, и по законам племени их ждала смерть. Объяснить что-нибудь было невозможно.

Воин вновь высоко поднял факел и бросил его в сторону на кучу хвороста. Запылал костер, который тут же окружили индейцы двумя рядами и запели какую-то печальную торжественную песню. В хор и хоровод включились все и, казалось, о пленниках забыли. Филарет пытался освободиться от пут. Напрягал усилия и Илья Гаврилович, тем более что их ружья и патронташи остались нетронутыми. Но освободиться не удалось, и оставалось ждать своей участи. А песня летела к небу, и пляска становилась все быстрее и быстрее, а пламя костра поднималось к вершинам сосен и ярко озаряло священный столб.

Замшевая одежда кенайцев (атапасков).

Легкий плеск весла послышался с реки. Зашелестела трава, и из темноты выглянуло знакомое лицо местного креола Аши, восемнадцатилетнего юноши, которого Вознесенский раза три или четыре встречал в обществе Филарета во дворе дома Ротчева.

— Тсс! Я выйду Вороном, я спасу! — успел шепнуть Аши, но слова его были непонятны.

Танец затихал, а песня гремела над поляной. Вдруг кольцо разорвалось и двое воинов бросились к навесу. "Сейчас все будет кончено", — подумал Илья Гаврилович, но индейцы схватили их одеяла, патронташи и ружья и понесли к костру. Они бросили все имущество в костер. "Что-то будет сейчас?" — подумал Вознесенский, но многоголосый крик заставил его оглянуться.

Танцевавшие застыли в ужасе, кое-кто упал на землю ниц. От леса к костру приближалось странное существо. Огромное, черное, оно шло прямо, как ходит человек, но там, где должна быть голова, руки, ноги, тело, там всюду были перья ворона. На поляну вышел сам хозяин — дух Ворона — и медленно приближался к перепуганным индейцам, считавшимся детьми Ворона. Дух Ворона подошел к костру совсем близко, когда в огне начали рваться патроны. Ужас охватил всех, и индейцы бросились с криками в чащу леса, а из костра раздавались все новые и новые выстрелы, и горящие пыжи падали на голые тела убегавших. Через мгновение никого не осталось на поляне. Дух Ворона подошел к пленникам и разрубил их путы. Филарет с ужасом отпрянул от чудища, а Вознесенский о чем-то догадался и радостно схватил "воронью" руку — Аши!

— Да, господни, это Аши — дух Ворона!

В это мгновение сильный взрыв раздался от костра, и Аши неожиданно повалился на руки Ильи Гавриловича. В огне разорвалось заряженное картечью ружье Вознесенского.

Спасти Аши не удалось, рана оказалась очень серьезной. Он потерял много крови, и, когда путешественники прибыли в колонию Росс, он прожил только сутки. Аши остался в земле под этим огромным крестом, а среди всех коллекций самой редкой стала парка из вороньих перьев — кукшуй, — употребляемая во время торжественных обрядов. Долго не укладывал ее в ящик Илья Гаврилович, готовя очередную посылку в Академию, и заходившие к нему в дом индейцы в страхе убегали прочь, увидев ее на стене.

Тлинкитская налобная маска-лисица.

Случай на берегах Сакраменто добавил морщин на загорелом и обветренном лице Вознесенского, научил быть хладнокровным в минуту опасности. А опасностей впереди будет много — и в бурных водах океана, и на горных тропах Кеная. Но это будет впереди, а сейчас еще утро 5 сентября 1841 года. Давно свезены на корабль препарированные образцы животного и растительного царства, костюмы и оружие из русских владений в Калифорнии. Когда Вознесенский с Филаретом поднялись на борт "Елены", к бригу причалила последняя лодка с Ротчевым. Он молча поднялся на палубу, сняв фуражку, долго смотрел на покинутое селение, пока бриг уходил в открытый океан, взяв курс на Ново-Архангельск. Мог ли последний правитель колонии Росс догадываться о будущем этого края? В дни "золотой лихорадки" колонизаторы уничтожат коренное индейское население, с которым россияне всегда старались жить и жили в дружбе и мире… Горечь утраты сжимала сердце, и он был уверен, что до конца жизни ему не забыть ни дней, проведенных в