Воронье царство (СИ) - "Ifreane"

========== 13. Голос совести ==========

— Ты ожидал от меня иной реакции?

— Я ведь сказал, что его вынудили сюда отправиться, — не поднимая головы, проговорил сквозь стиснутые зубы Хальвард.

Не мог заставить себя поднять, боялся увидеть результат своей страшной ошибки, краткого безрассудного мига доверия, нелепого желания признать в этом тиране брата, пагубной надежды на лучший исход. Почему он решил, что Корвус — даже в мыслях невмоготу было звать его Кевином — не накажет лазутчика, пусть и ставшего таковым против своей воли? Как так вышло, что повелся на уверенные речи, на зыбкую возможность узнать истинные причины ненавистной войны, поверил в благоразумие убийцы? Стоило соврать, отрицая очевидное, сам бы угодил в петлю, но не подставил бы ни в чем не повинного жреца. На душе было невыносимо мерзко, хоть кричи, только вот Ривану он уже ничем не мог помочь. «Прости», — с болезненной скорбью подумал Хальвард, но взгляда так и не поднял.

— Твой жрец лгал мне, заявляя, что послан Богом-Вороном, а это, поверь, очень много для меня значит.

— Прежде чем согласиться, он просил разрешения у вашего проклятого бога.

— И ни ты, ни я не знаем, что он ему ответил. Когда не имеешь права на ошибку, лишних мер предосторожности не бывает, — Корвус резко поднялся с резной скамьи. — Так или иначе, сделанного уже не воротишь. Идем.

Нехотя Хальвард двинулся с места. Стражники расступились, пропуская сошедшего с помоста царя с его пленником, и на отдалении последовали за ними. Тут же с Корвусом поравнялся, судя по всему, главный над жрецами — реилец одного с царем возраста, а может, как и Халь, чуть постарше, в богатой черной рубахе с расшитыми синей нитью рукавами, с аккуратно стриженной бородой да белокурой оперенной косой, доходящей до середины спины. Хальвард поймал себя на том, что нарочно внимательно рассматривал жреца, лишь бы отвлечься и не оглядываться. Тот в свою очередь бросил на узника короткий недоверчивый взгляд холодных зеленых глаз да больше не обращал на него внимания.

От лобного места до ворот крома царская свита прошествовала по пустынной площади в полной тишине, лишь врановый жрец что-то тихо нашептывал Корвусу. Хальварду хотелось забыться, да что там — провалиться на месте, а не думать о том, как все повернулось. Ехал бы себе и ехал в оговоренную деревушку, нет же — полез. И девочку не спас, и Ривана погубил, да сам оказался там, где бессилен был что-то сделать. Его всю жизнь учили мечом махать, а не козни строить. Вот только не было на поясе ножен, а голыми руками, пусть и развязанными нынче, солдат вряд ли бы успел нанести реильскому царю хоть какой-то вред. А самое страшное, Хальвард это прекрасно понимал, он по-прежнему колебался. Гневался на самого себя, да так, что кровь стучала в висках и щеки горели огнем, от злобы ли иль от стыда, а может, от того и другого, сдобренного утренним морозцем, но не мог ничего с собой поделать. Не получалось побороть сомнения, отринуть желание окончательно убедиться, что в Корвусе не осталось ничего от его брата. «Куда уж дальше убеждаться?» — сам себе удивлялся Халь, не отрывая взгляда от брусчатки под ногами, в то время как в ушах по-прежнему стоял глухой скрип люков эшафота.

— Раун, — обратился царь к своему жрецу, — если к жертвоприношению все готово, приступайте без меня. Постарайтесь закончить до того, как местные придут на холм с дарами. Думается, я их и без того душегубством утомил.

— Да, Государь, — покорно ответил тот.

— Не паясничай, — цыкнул Корвус. — Ступай.

Жрец повернул в сторону низкого строения, прилегающего к царскому дворцу, и большая часть стражи последовала за ним.

— Ты равняешь церемониальное жертвоприношение с казнью невинных людей? — не понял Хальвард.

— Ну что ты, мои жрецы в честь праздника вовсе не молодых бычков забивают. Реилия придерживается куда более старинных традиций, — артистично, на грани издевки, проговорил Корвус, шагнув в распахнутые для него двери. — Не волнуйся, сегодня во имя Бога-Ворона свою кровь прольют мои же солдаты, опустившиеся до мародерства. Ну, и чего ты замер?

Хальвард ожидал, что оставшаяся пара стражников сопроводит его обратно в темницу, откуда, казалось, целую вечность назад узника вывели наблюдать за казнью. И всем своим нутром Халь желал вернуться в сырой полумрак и глухую тишину казематов. Но вместо этого ступил вслед за Корвусом под высокие своды дворца, еще хлеще ощутив на сердце груз предательства, что с каждым шагом по светлым залам да устланным яркими коврами коридорам делался невыносимей.

— Итак, с чего начать?

За спиной захлопнулась дверь, оставив их наедине в просторном, освещенном множеством свечей кабинете. Хальвард с порога осмотрел тяжелую резную мебель, что стояла вдоль стен, увешанных незнакомыми пейзажами в позолоченных рамах и портретами таламийской царской семьи, возможно, ныне полностью покойной. Затем его взгляд остановился на массивном столе с возвышающимися аккуратными стопками исписанных бумаг, к которому, скрестив руки на груди, вальяжно прислонился Корвус. Халь позволил себе воспользоваться моментом и без стеснения рассмотреть того. Ничем не удерживаемые ниспадающие до пояса локоны скрывали часть лица, но уголок черного ока и край шрама настойчиво притягивали взгляд. Он всегда отличался бледностью да худобой, и с возрастом это только усугубилось. Кожа Корвуса приобрела нездоровую белизну, лицо сделалось более резким, скулы острыми, а россыпь морщин возле глаз напоминала о тех десятилетиях, что Хальвард считал брата мертвым. Реильский царь не отказывал себе в броской роскоши: из-под короткого камзола виднелась лощеная рубашка, кисейный ворот которой удерживала фибула в виде вороньего черепа, в ушах красовались крупные серьги, а пальцы с острыми смоляными, точно птичьими, ногтями венчали кольца да перстни.

— Ты сказал, что укажешь на истинного врага, — чуть осипшим голосом ответил Хальвард.

— А как же: как ты выжил, брат, как докатился до такой жизни? Нет? — Корвус подхватил со стола полупустой винный бокал, сделал глоток и, поморщившись, отставил его. — Ну, ладно. Если кратко: наш враг ждет нас на юге. И, судя по последним событиям, весьма нетерпеливо ждет.

— Что нового в войне с южанами? — удивился Хальвард.

— Ничего, — согласился Корвус, — но боги давненько не вмешивались в эту грызню.

— Но ведь богам издавна поклоняются независимо от границ. К чему им стравливать север и юг?

— У богов свои интересы в этой войне.

— А какой интерес тебе в это ввязываться? Где Реилия, а где Гаршаан.

Следовало, наверное, узнать, как Корвуса вообще в Реилию занесло, но Хальвард пытался сосредоточиться на действительно важных вещах. Хоть и не был уверен, что ему удастся выяснить что-то, способное помочь его родине, а уж тем более — передать эти сведения.

— Я начал исполнять волю Бога-Ворона задолго до того, как оказался в Реилии, — правый уголок рта растянул губы Корвуса в кривой ухмылке, — собственно, с того самого дня, как мне облагородили лицо.

— Неужто, ты и правда мнишь себя его избранником?

— Не сочти меня безумцем, но он сам назвал меня своим сыном, прежде чем указать этот путь.

— И ты поверил?

— Твоя мать тоже однажды нарекла меня своим ребенком, — Корвус снисходительно улыбнулся. — И я никогда не подвергал ее слова сомнениям, прекрасно зная, что я найденыш. Не вижу особой разницы.

— Если ты и твой бог собираете войско для борьбы с югом, то для чего истязаете наши же земли? За что губите свой же народ?

— Это вынужденные жертвы, — Корвус коротко пожал плечами, словно речь не шла о тысячах жизней. — Ни одно государство не смогло бы отразить этот удар в одиночку, север необходимо было объединить.

— Но не такой же ценой! — Халь чувствовал как невозмутимость Корвуса заставляет его собственную кровь закипать в жилах. — Неужели не было иного способа? Нам же не впервой вместе отражать набеги гаршей.