Плохой ребенок - Генри Сирил

отправился в университет. Дневная студенческая суета закрутила меня, и к вечеру, в компании однокурсников, я уже и думать забыл о «дочери степей». Веселой гурьбой мы перетекали из одного бара в другой, пьяные и шумные, мололи чушь и признавались друг другу в вечной дружбе и любви.

То было в пятницу. А в субботу, проснувшись за полдень у одного из приятелей, с кем мы пили накануне, я сразу же принялся представлять себе средневековую гильотину, под которую так сладостно мечталось подставить шею. С чудовищной головной болью, щурясь от убийственно ярких лучей солнца, я пошел в ближайшую аптеку. По ту сторону оргстекла в обтягивающем белом халате стояла… она.

– Здравствуйте, – нацепив на мятую морду то, что должно было быть улыбкой, протянул я. Впрочем, возможно, это сейчас мне кажется, что выглядел я тогда не бог весть как: с похмелья, мятый, с растрепанной копной волос. Похмелье уродует человека, если ему за тридцать. Когда ты молод, оно порой даже придает некий шарм, вид бунтарской небрежности.

– Добрый день, – она улыбнулась в ответ.

– Вы меня не узнаете?

Мне показалось, она немного смутилась: потянулась зачем-то за упаковкой бинтов, повертела ее в руках, положила на место.

– Узнаю. Позавчера вы хотели купить книгу «В пути». А мне понравилась ее обложка.

– «В дороге», – поправил я машинально.

Она кивнула:

– Да, «В дороге». Как вы меня нашли?

– Да я и не искал вас. Я искал таблетку от головной боли. Ночь выдалась весьма бурной.

Клянусь, именно так я и сказал: «Ночь выдалась весьма бурной». Ну и придурок. Господи, вспоминать смешно и стыдно. Лексикон молодого человека всегда уродлив, вне зависимости от его материального богатства. Проклятые буковки еще нужно уметь правильно сложить, чтобы фразы выходили складными и уместными. Хе-хе, смешно: «Ночь выдалась весьма бурной». Байрон местного разлива. Ну, разумеется! Ведь я уже тогда был «великим» писателем.

Однако, несмотря на свою тупость и жуткую головную боль, я все же вовремя спохватился и замямлил:

– Ну, вернее, я вас и вправду искал, только вчера. Даже продавца спросил, не знает ли он, где я могу найти «дочь степей».

Она удивленно вскинула бровь:

– Кого? Вы правда так сказали – «дочь степей»?

– А вам не нравится?

Она негромко засмеялась:

– Нравится.

У нее были белоснежные зубы. Не идеально ровные, но белые до умопомрачения.

Я представился и спросил, как ее зовут. Она слегка выпятила левую грудь, на которой был нацеплен бейдж с именем.

Мы познакомились. Чаще всего, если мне удавалось разузнать у девушки имя и назвать свое, к вечеру мы забирались голые в кровать в моей комнате в общаге. Просто, как правило, свое имя я произносил пьяным голосом в ночном клубе. И отвечали мне таким же пьяным голосом. Короткое приветствие как условный знак: сегодня мне не хочется засыпать в одиночестве. Иногда приходилось и одному, а имя – просто имя, легкий флирт, не обещающий ничего за пределами ночного клуба.

Но с Линнет я чувствовал, что моя обычная нахрапистость не сработает.

Распустился павлиний хвост.

– Вчера, – сказал я, – я вылакал четырнадцать шотов. Четыре последних меня уговаривал выпить мой приятель, но я долго отказывался. Теперь же мой долг – посвятить свою жизнь тому, чтобы увековечить его светлый образ в бронзе. Ведь если бы я тогда остановился и не стал больше пить, я бы не увидел вас сегодня.

Хвост заиграл цветами бензиновых разводов. Даже тогда мне показалось эта тирада ужасно пошлой. Пожалуй, на этом бы наше общение с Линнет и прекратилось, если бы не какой-то мужик, которого я не заметил. Он вошел в аптеку и встал у меня за спиной, дожидаясь своей очереди. Когда я произнес свою пафосную речь, он негромко, по-доброму, хмыкнул, умиляясь моей молодости и ее «брачным танцам». Я коротко глянул на мужика и смутился. Точно помню, что смутился я тогда не на шутку. До того сильно, что перешел в защиту. Я сделал серьёзное лицо, потер пальцами виски и сказал:

– Ладно, дайте от башки что-нибудь. Сейчас сдохну.

Этот самый мужик сыграл важную роль в моей судьбе. В нашей судьбе. Если бы не его смешок, Линнет могла и не стать моей женой. Смущенный, я показался ей трогательным. Настоящим. Самовлюбленная спесь слетела с меня за мгновение. И она увидела, что я – «хорошенький». Все это Линнет мне расскажет в будущем. И я буду делано возмущаться: «Хорошенький? Да я был неотразим!» – «Как скажешь».

Потом мужик ушел, и мы снова остались вдвоем. Я попросил стаканчик воды – запить таблетку.

– От похмелья хорошо помогает чашка кофе, – сказала Линнет.

Не думаю, что это в действительности так. И тогда не думал. И Линнет – вряд ли. То было незатейливое приглашение провести время вместе.

– Правда? – спросил я, глупо улыбнувшись.

Она кивнула.

Ее смена заканчивалась через час, к трем должна была подойти сменщица – ее мама. Аптека принадлежала ей. Линнет работала там по выходным, если не было завалов по учебе в художественном колледже. Или в будни, но значительно реже, когда отменяли какую-нибудь пару. В общем, Линнет работала там все свое свободное время.

А кофе все же помог. Я забыл о головной боли.

Хотя, конечно, не в нем было дело.

Глава 6

От Дилана не было вестей вот уже несколько дней. Грейс чувствовала вину перед мужем за тот вечер, когда Эрик пришел пьяным, и Дилан ударил его. Но она не звонила ему, потому что все же видела в случившемся возможность наладить отношения с сыном. Между ними что-то образовалось, какая-то слабая, но все же связь. Ей казалось, что Эрик наконец стал немного доверять ей. Сейчас им нужно быть вдвоем, только вдвоем.

Дилан, с его темпераментом, с его отношением к Эрику, сможет все испортить. Не специально, разумеется. Он любит Грейс, она это знает, но горькая ирония заключалась в том, что именно его любовь сейчас способна разрушить, разбить в щепки тот хлипкий мост, который протянулся между ней и Эриком. Он хочет защитить ее, но не понимает одного: Грейс не нуждается в защите от Эрика. Ей необходима помощь и поддержка, но не защита. И если Дилан не способен дать этого, то, как ни горько это осознавать, их ссора – в настоящее время единственный выход. Они помирятся, безусловно помирятся, во всяком случае, иного выхода Грейс представлять себе не хочет и, пожалуй, не может.

Сегодня они с Эриком решили устроить ужин. Весь день Грейс провела на кухне. Она редко готовила, хотя и весьма недурно умела это делать, если верить