Затерянные в Чарусах - Владимир Бойков

— Меня зовут…

— Знаю-знаю. Заблудился в болотах и интересуешься, как отсюда выбраться?

— Собственно, именно это…

— Николай, — мужчина резко протянул руку и, сидя, склонил голову по-офицерски.

— Валерий, — протянул руку гость.

— Ну, вот и познакомились. — Николай покряхтел, не зная, что делать дальше. — Поздравляю! — Он вдруг опять протянул руку.

— С чем? — Валерий вновь пожал узкую, но сильную ладонь.

— Как с чем? С тем, что не сдох в болотах. К нам вышел. Будешь теперь жить… поживать… и добра наживать. А жизнь будет долгая. И интересная. Если… Ладно, об этом потом. Дом себе уже подыскал?

— Что-то вроде…

— Да, знаю, подыскал. Молодец! Хотя Лидия говорит: уйти хочешь? Зря. Не советую. Одни неприятности от этих затей. — Хозяин встряхнул головой, но, заметив, что Валерий ничего не увидел, откинул пряди волос руками. Вместо ушей у Николая торчали красные уродливые обрубки.

— Неприятности… — шипя и хихикая, Пелагия кинула на стол буханку хлеба и миску с капустой. Николай глянул на нее с укоризной, небрежно махнул рукой. — «Мол, делай, что делаешь, и не лезь». — Он аккуратно помешал капусту и стал нарезать хлеб. Потом поднял на гостя взгляд, то ли оценивающий, то ли изучающий и продолжал:

— А люди здесь добрые, отзывчивые, в городах ваших таких не сыскать. Помогут и словом и делом…

Пелагия принесла большой горшок, затем еще миски.

— Вот картошечка, мясо птичье, а это капуста с брусничкой. — Хозяйка заговорила вдруг приторным голоском. — Кушайте. Может, еще грибочков принести?

— Неси, чего спрашивать. — Николай игриво шлепнул старуху по заду. Та в ответ двинула его бедром и полезла в подвал.

— Вам каких? Маслят, груздей, опяток. Или волнушечек? — послышался ее голос из-под пола.

— Любые неси. Они все хороши. А лучше разных кинь, пусть гость попробует. Он таких вкусных, небось, и не ел никогда. — Николай подмигнул, достал из горшка тушку птицы и принялся ее разделывать, бормоча что-то про посевы озимых, последние осенние заготовки… Валерий вскоре потерял остатки внимания и продолжал машинально поглощать пищу. Он совал грибы в рот, некоторые падали на стол, откусывал куски картошки. Очнулся, поняв, что на него пристально смотрят. Нет, на него не просто смотрели. Пелагия провожала глазами каждое движение гостя, каждый кусочек откусываемого хлеба, каждый грибочек — и тот, что попадал в рот и тот, что шлепался на стол, выроненный из неуклюжих пальцев. Николай тоже внимательно и зорко всматривался в лицо гостя.

Валерий перестал жевать, вздохнул от тяжести в горле и увидел, что у старухи с какой-то невероятной интенсивностью начали выпадать волосы. Они прядями сползали с головы, скатывались по плечам и медленно, словно птичий пух, плавно покачиваясь и кружась в воздухе, опускались на пол. На лысом розовом черепе надулись огромные вены и принялись медленно пульсировать, угрожающе набухать, синеть. Вдруг одна лопнула, брызнув фонтаном крови, а из открывшейся черной раны потек обильный гной. В ужасе Валерий отвел глаза. Стены горницы колыхались в призрачном свете, потолок причудливо искривлялся.

— Морсику… морсику принеси, — словно сквозь сон услышал Валерий. Он почувствовал губами край сосуда и стал судорожно глотать противную соленую жидкость. Потом увидел Пелагию, которая держала у его рта глиняную кружку. Ее волосы были на месте и даже в большем порядке, чем когда он пришел. Валерий поискал глазами Николая. Тот наклонился над ним и стал смотреть на гостя узкими и длинными, совсем как у козы, зрачками.

— Дай ему настоечки перечной — пусть поспит.

Валерий глотнул приторную жгучую жидкость и сразу же впал в забытье. Потом почувствовал, что лежит на лавке, а хозяева, поглядывая друг на друга, споря и перемигиваясь, обшаривают его карманы.

10.

Сознание, вернее сказать осознание реальности бытия, возвращалось постепенно. Сначала казалось, что приснился очередной сюрреалистический кошмар, потом, обнаружив себя на совершенно прозаическом сеновале, Валерий подумал, будто его каким-то чудом занесло к родственникам в деревню. Подобным чудом обычно являлась элементарная пьянка, но о таковой следовало хотя бы что-то помнить. Случалась, правда, на этой почве и почти настоящая амнезия, но, во-первых, очень не часто, а, во-вторых, подобную потерю памяти всегда сопровождала невыносимая головная боль, каковая сегодня напрочь отсутствовала.

Когда же Валерий решил поспать еще хоть немного в надежде, что проснется дома в кровати, и попытался поуютнее завернуться в одеяло, то вздрогнул от неожиданности и окончательно вспомнил все. Он был накрыт… шкурами. Да, он уже спал под такими в этой болотной деревеньке. Сердце стукнуло несколько раз весьма ощутимо, но осмысление происходящего почему-то не вызывало тревоги. Как будто он не заблудился так страшно, а всего лишь попал в забавное приключение. Даже воспоминания о жутких превращениях Пелагии казались смешными, и это почти настораживало. Следовало бы паниковать, а он безмятежно потягивался, с удовольствием предаваясь прелести осеннего утра. Высунул голову из-под шкур и стал рассматривать окружающую обстановку. Сквозь щели сарая струился свежий утренний свет. Пахло ароматными травами. Где-то вдалеке пересвистывались птицы. Опять вспомнился вчерашний ужин и вновь он не мог понять, что с ним происходило. Сон в бреду, бред наяву, или это все-таки… явь… Уж больно люди здесь странные. Может, они и есть те самые лесные оборотни, которых он так боялся в детстве? Оборотни, вурдалаки, кикиморы. Из тех сказок, что читала ему на ночь старшая сестра, получавшая удовольствие от его страха, потому что сама она ни во что подобное давно не верила. Нет… невозможно. Конечно, это галлюцинации. Профессор предупреждал: багульник, газы…

Валерий вышел во двор и проверил карманы. Все было на месте. Спички, складной нож, бумажник и даже забытая пластинка жвачки.

Дверь в избе приоткрылась. Из проема бесшумно выскользнула Пелагия, задрала юбку и, постанывая от удовольствия, стала мочиться прямо у крыльца. С притворным удивлением, но, нисколечко не смутившись, заметила вчерашнего гостя. Она спокойно доделала свое дело, быстренько и даже с некоторым кокетством поправила одежду, подбежала к нему, противно хихикая. Поцеловала взасос, подмигнула и, пакостно похрюкивая, убежала в дом. Валерий сплюнул, вытер губы. — «Кикимора», — подумал брезгливо и передернулся от отвращения.

В его новом обиталище было прохладно. Пришлось принести несколько вязанок хвороста и растопить печь. Потом захотелось прилечь и спокойно поразмышлять, как вести себя дальше в этой дурацкой деревеньке. И, чем больше он думал, тем больше растерянности и вопросов возникало в голове. Вспомнился разговор с необычным профессором, потом перед глазами всплыл образ намыливающейся Лидии. Ее высокая грудь, с маленькими сосками, ее детские ладошки, шлепающие по воде. И это личико, любознательное и абсолютно невинное…