Горе - Вадима Галар

– Это я пятерых родила, а сколько абортов понаделала: не сосчитать. Глупая была, как в 18 лет замуж вышла, так и заработала моя фабрика.

– Вера Михайловна показала на свой объёмный живот. – Последнего, Мишку родила, потому что аборт было поздно уже делать. Но и хорошо, что не успела, он у меня самый ласковый и добрый получился. Видать Бог и дал мне его для души напоследок, и всё сделал, чтобы я на аборт не попала. – Голос Веры Михайловны, хоть и был громким и наполнял всю палату, но не раздражал, а наоборот, успокаивал и давал возможность забыть о болезни, которая привела их сюда.

Вера Михайловна всю свою трудовую жизнь до самой пенсии проработала дежурной по переезду, и хотя, работа была нервная и тяжёлая, но она её любила и относилась к ней добросовестно. Ей нравилось встречать и провожать поезда, садить по весне цветы и разбивать грядки с рассадой, красить шлагбаум и столбики, наводить порядок на путях, здороваться и беседовать со знакомыми и с незнакомыми людьми, следить за тем, чтобы не создавалось опасных ситуаций на вверенном ей участке железной дороги. Это была отдушина в её непростой жизни.

Вера Михайловна была сиротой, которой её сделала война и воспитывалась в детском доме с такими же детьми, как и она. Ей повезло, что персонал детского дома был на редкость добрым, взрослые и дети, пострадавшие от войны, пытались заменить друг другу потерянных членов семьи. Они все бегали к поездам, встречать возвращающихся после войны, хотя многие знали, что к ним никто не приедет, но та особая радость за других, счастьем переполняла их сердца. Поэтому, оставшись верной тому чувству, приходящих поездов, Вера Михайловна после детского дома пошла работать на железную дорогу, чтобы встречать и провожать поезда.

В 18 лет она вышла замуж за одинокого и веселого путевого обходчика, потом им на радость пошли один за другим дети.

– Васька, мой поначалу выпивал, немного, как все мужики, а потом пошли разные причины: то для сугреву, то с мужиками отмечали, то отказать было неудобно. Так и спился мужик. – Делилась своей историей жизни Вера Михайловна. – А как-то раз зимой вовсе не пришёл. Я обычно его искать ходила, чтобы не замерз где-нибудь пьяный, а в тот раз сморило меня: я несколько ночей не спала, потому что дочка моя вторая Аленка приболела, а тут жар спал, я видать с ней прилегла и уснула. – Вера Михайловна вздохнула и продолжила. – Нашли моего мертвого Ваську в сугробе недалеко от дома, сказали, что пьяный замерз, хоть одно то, что не мучился, и то хорошо.

Больше замуж Вера Михайловна не стремилась. У неё были дети, а для женщины дети всегда на первом месте. Дети росли, помогали матери во всём, а она продолжала трудиться на своей любимой работе до самой пенсии, откуда и ушла нянчить внуков и правнуков.

– Слава Богу, никто серьезно не болел, – продолжала она свой рассказ. – Вот только я всех подвела. Примерно год тому назад, я моясь в бане – грешна, люблю зимой попариться – нащупала в левой груди шишку размером с ранетку. Шишка немного болела при надавливании и боль отдавала в подмышку. – Вера Михайловна свой рассказ дополняла ещё и жестами, показывая при этом рукой место обнаружения. – Но я привыкла народными методами лечиться. Пятерых родила, да почитай всех грудью кормила, и если грудь воспалялась, то капустные листья помогали лучше всего. Я никому ничего и не говорила и никуда не ходила, так листья капусты год и прикладывала. Дочка, когда узнала, то в поликлинику сразу потащила. Вот там то направили на анализы и снимки. – Вера Михайловна замолчала, и все терпеливо молчали и ждали продолжение её рассказа, понимая, что об этом не так просто говорить, и эта пауза нужна ей, чтобы подвести черту под той её жизнью до болезни.

Врач участковый вначале пыталась тактично скрыть от неё диагноз, а сообщить только родственникам, что у неё рак. Но Вера Михайловна, видя, что та «не может никак разродиться», сказала ей прямо, что её уже ничем в этой жизни не напугаешь, поэтому секретничать с детьми не надо.

– Я так ей и сказала: моя болезнь и я имею право знать, что меня ждёт. Мои дети не должны одни это бремя нести. Их ждут свои трудности. – Она вздохнула и продолжила. – Врач растерялась, начала лепетать что-то про этику и прочее, но в конце не выдержала и сдалась под моим напором. Начальник мой бывший узнал про мою болезнь от дочери и договорился чтобы меня направили на лечение сюда, потому что ему сказали, что эта больница в таком вопросе самая лучшая. Вот так я сюда и попала.

После Веры Михайловны пришла очередь рассказа Людмилы Григорьевны, которая к тому времени уже не держалась настороженно, как в начале, а как – то обмякла, расслабилась и начала своё повествование.

Людмила Григорьевна родилась уже в годы восстановления страны после войны и была третьим ребёнком в семье. Отец её был шофером, а мать портнихой. Маленькой Люде нравились ткани, которые клиентки отдавали матери на пошив. Её любимым занятием было проводить по тканям рукой, ощущая их текстуру. Как – то раз мать взяла её с собой на встречу с клиенткой, назначенной в магазине, где продавались различные ткани. Восторгу маленькой Люды не было предела, поэтому когда она подросла, то выбрала профессию продавца любимых тканей. Мать её выбор одобрила, так как работа хорошая.

На хорошенькую и ладненькую продавщицу за прилавком в промтоварном магазине засматривались многие молодые люди, заходящие в магазин. Но ей нравился только Боря, сосед продавщицы Люси, работающей в соседнем отделе. Люся была статная и высокая, острая на язык и на 3 года старше Люды. Боря работал шофером и возил какого-то важного начальника, поэтому у него была возможность частенько к ним заезжать на машине. С Борей Люся дружила с детства, а теперь, он, вернувшись после армии, за ней серьёзно ухаживал. Эти ухаживания, разбивали сердце Люде, о чем она и рассказала как-то матери.

– Нравится мужик, значит надо брать, – неожиданно сказала мать на её признание. – Если бы я твоего отца не увела бы от своей подруги, то до сих пор бы в девках сидела.

А тут ещё случай подвернулся, Люся заболела, а Боря пришёл к ней, как обычно в магазин «женихаться», как говорила заведующая. А там Люда на два отдела разрывается, о чём и пожаловалась Боре и попросила его, если можно подвезти до дома по причине усталости. Боря не отказал, подвез и даже поужинал с ними. А после чего стал приходить уже в магазин к Люде, а не к Люсе.

– Я и усилий особых не прикладывала: просто попросила подвезти, – рассказывала Людмила Григорьевна. – Он потом уже говорил, что давно на меня глаз положил, но боялся, что я отошью, а Люська не простит. А тут еще увидал, что семья моя приличная и ему в ней рады, ну и сделал выводы.

Люся, вернувшись на работу и увидев такой расклад, саркастично пожелала Люде семейного счастья и много детишек. Потом, она попросила заведующую перевести её в другой магазин «от греха подальше», что та с удовольствием и сделала, боясь женских разборок и истерик.

Боря с Людой вскоре поженились и жили, как и многие другие семейные пары, в погоне за дефицитными вещами, чтобы сделать своё гнездышко уютнее, только в том гнёздышке птички не пели.

– Я любила Борю сильно, а он, скорее всего, позволял себя любить. Не способный что ли был на любовь. Я потом, их отношения с Люсей вспоминала, так и там он себя так вел. – Объясняла Людмила Григорьевна. – Нет, он меня не обижал, но и не было в нем той страсти, что при любви бывает. А самое главное, что у нас детей не было. Может быть, если бы были детки, так это бы гладкость в отношениях в глаза бы не так бросалась.

Людмила Григорьевна никак не могла забеременеть. Она ходила к различным гинекологам, все в один голос говорили, что у неё всё нормально, но беременность не наступала. Что она только не пробовала, какие только лечения не проходила, но так и не забеременела. Боря уверял, что у него с этим всё в порядке, и что Люся от него аборт перед армией делала.

– Мне жить не хотелось, – печально продолжала Людмила Григорьевна. – Ночью снились маленькие детки, я даже запах от них чувствовала и вдыхала. Я предлагала Боре взять ребеночка из детдома, но он наотрез отказался, сказав, что у него всё в порядке и ему чужие дети не нужны.

– Она вздохнула и, проглотив комок застывших слез, продолжила. – Как видно правду говорят, что на чужом несчастье, счастья не построишь. После того как справили мне сорок лет и возможность материнства растаяла окончательно, стала я замечать, что Боря мой домой не торопится и часто пропадает по выходным. Мы ведь женщины всегда чувствуем измену, только не хотим себе в этом признаться. Так и я чувствовала, но чего-то ждала. – В словах Людмилы Григорьевны чувствовалось одиночество ее жизни, ее тоска по не родившимся детям и по не состоявшейся радости материнства.

Отлучки и задержки мужа Людмилы Григорьевны стали всё чаще, и в один из дней он сказал ей, что уходит к другой, которая уже ждёт от него ребенка.