Рука Оберона - Роджер Желязны

Почти что каждый амберит мужского пола, знатный или нет, проводил некоторое время на флоте. Те, кто королевской крови, давным-давно проложили торговые пути другим судам, плывущим следом, с морями двух дюжин миров в голове у каждого капитана. В минувшие времена я помогал в этом деле, и хотя мое участие никогда не было таким глубоким, как у Жерара или Каина, на меня произвели огромное впечатление силы глубин и дух людей, пересекавших их.

Через некоторое время вошла Виала, неся поднос, нагруженный хлебом, мясом, сыром, фруктами и кубком красного вина.

Она поставила его на близстоящий стол.

— Вы что, собираетесь накормить полк?

— Лучше понадежнее застраховаться.

— Спасибо! Не присоединитесь ли ко мне?

— Наверное, я съем какой-нибудь фрукт, — прошелестела она.

Ее пальцы через секунду нашли яблоко. Она вернулась на диван.

— Рэндом сообщил, что эту песню сочинили вы.

— Это было давным-давно, Виала.

— А сейчас вы что-нибудь сочиняете?

Я покачал было головой, поймал себя на этой глупости и ответил:

— Нет. Эта часть меня… отдыхает.

— Жалко, у вас замечательно получается.

— Настоящий музыкант в семье — Рэндом.

— Да, он очень хороший, но играть и сочинять — это совсем разные вещи.

— Верно. В один прекрасный день, когда станет полегче… Скажите мне, вы счастливы здесь, в Амбере? Все ли вам по душе? Не нужно ли вам что-нибудь?

Она улыбнулась:

— Все, что мне нужно, это Рэндом. Он хороший человек.

Я был страшно тронут, услышав, что она так отзывается о нем.

— Тогда я счастлив за вас. И самый младший и самый маленький… Ему, возможно, пришлось немного хуже, чем всем остальным из нас. Нет ничего более бесполезного, как еще один принц, когда их уже и так целая толпа. Я был также виноват, как и остальные. Однажды мы с Блейзом засадили его на два дня на островке к югу отсюда…

— А Жерар съездил и вызволил его, когда узнал об этом, — закончила она за меня. — Да, он мне рассказывал. Должно быть, это тревожит вас, если вы до сих пор помните это.

— На него это тоже, возможно, произвело впечатление.

— Нет, он давным-давно простил вас. Он рассказывал это, как анекдот. К тому же он вогнал шип сквозь каблук вашего сапога, проткнувший вам пятку, когда вы его надели.

— Так это был Рэндом? Будь я проклят! А я-то всегда винил в этом Джулиана.

— Вот этот случай тревожит Рэндома.

— Как же давно все это было! — воскликнул я.

Я покачал головой и продолжил есть.

Меня охватил голод, и она предоставила мне несколько минут молчания, чтобы я преодолел его.

Когда я взял над ним верх, я почувствовал побуждение что-то сказать.

— Вот так-то лучше, намного лучше, — начал я. — Я провел в небесном городе необычную и утомительную ночь.

— Вы получили знамения полезного характера?

— Не знаю, насколько они могут оказаться полезными. С другой стороны, я полагаю, что предпочел бы, скорее иметь их, чем не иметь. А здесь ничего интересного не произошло?

— Слуги говорили мне, что ваш брат Бранд продолжает выздоравливать. Он хорошо ел этим утром, что является ободряющим признаком.

— Верно, — согласился я. — Теперь он, кажется, вне опасности.

— Вероятно. Эта серия ужасных происшествий, которой подверглись вы все! Мне очень жаль. Я надеялась, что вы сможете приобрести во время ночи, проведенной на Тир-на Ног-те, какие-то указания на поворот к лучшему в ваших делах.

— Это не имеет значения, — успокоил я ее. — Я не так уж уверен в ценности этого предприятия.

— Тогда зачем же…

Я изучал ее с возобновившимся интересом.

Даже лицо ее ничего не выдавало, но правая рука подергивалась, постукивая и пощипывая материал дивана.

Затем, внезапно осознав ее красноречие, она заставила руку лежать неподвижно.

Она явно была личностью, самой ответившей на свой вопрос и желавшей теперь, чтобы она сделала это молча.

— Да, — подтвердил я, затягивая время. — Вы знаете о моем ранении?

Она кивнула.

— Я не сержусь на Рэндома за то, что он рассказал вам.

Его суждения всегда были точными и приспособленными к обороне. Ей-ей, не вижу никаких причин не полагаться на них самому. Я должен, однако, спросить, много ли он вам рассказал, как ради вашей собственной безопасности, так и ради своего душевного спокойствия, потому что есть вещи, которые я подозреваю, но еще не высказал.

— Я понимаю. Конечно, трудно оценить то, чего нет, то, о чем он мог умолчать, но, по большей части, он мне рассказывает обо всем. Я знаю вашу историю и историю большинства других. Он держит меня в курсе событий, подозрений и предположений.

— Спасибо, — пригубил я вина. — Тогда мне будет легче сказать, ввиду того, как у вас обстоят дела. Я собираюсь рассказать вам все, что случилось с завтрака до настоящего времени.

Так я и сделал.

Она иногда улыбалась, когда я говорил, но не перебивала. Когда я кончил, она спросила:

— Вы думали, что меня расстроит упоминание о Мартине?

— Это казалось возможным.

— Нет, — возразила она. — Видите ли, я знала Мартина еще в Рембе, когда он был мальчиком. Я была там, пока он рос. Он мне тогда нравился. Даже если бы он не был сыном Рэндома, он все равно был бы мне дорог. Я могу только радоваться заботе Рэндома, что со временем это пойдет на благо им обоим.

Я покачал головой:

— Я не слишком часто встречаю людей, подобных вам. И я рад, что, наконец, встретил.

Она рассмеялась, после чего спросила:

— Долго ли вы были без зрения?

— Да.

— Это может озлобить человека или дать ему больше радости в том, что он имеет.

Мне не нужно было мысленно возвращаться к своим чувствам тех дней слепоты, чтобы знать, что я был человеком первой разновидности, даже если не принимать в расчет обстоятельства, при которых я приобрел ее. Сожалею, но таков уж я есть, и я сожалею.

— Верно, — согласился я, — вы счастливая.

— На самом деле это просто состояние души, то, что легко может оценить Повелитель Отражений.

Она поднялась:

— Я всегда гадала, как вы выглядите. Рэндом вас описывал, но это совсем не то. Можно мне?

— Конечно.

Она подошла и положила на мое лицо кончики пальцев, деликатно проводя ими по моим чертам.

— Да, — произнесла она, — вы во многом такой, каким я вас представляла. И я чувствую в вас напряжение. Оно было тут долгое время, не так ли?

— В той или иной форме, я полагаю, всегда со времени моего возвращения в Амбер.

— Хотела бы я знать, — задумчиво промолвила она, — не могли ли вы быть счастливее до того, как вновь обрели свою память?

— Это один из тех невозможных вопросов. Если бы я не обрел ее, то мог бы так же умереть. Но если на минуту отложить эту часть в сторону, в те времена все же было обстоятельство, не дававшее мне покоя, тревожившее меня каждый день. Я постоянно искал средство открыть, кто я такой и что я такое.