Дипломатическая смерть - Светлана Алешина

— Гаев Николай Степанович.

— А это следователь из Москвы, Лариса Викторовна, — представила Ларису его сестра.

— Извините, но мы сейчас быстро переговорим о текущих делах. Вы же знаете, сколько проблем с похоронами, — деловым тоном начал сын убитого Гаева.

— Я не против, — ответила Лариса.

— Короче, я договорился, что хоронить будем здесь, — перевел взгляд на сестру Гаев-младший. — Тело в закрытом гробу доставят через два дня. Я так разругался в этой чертовой похоронной конторе, меня даже принял начальник… Они вообще хотели через неделю его привезти!

Николай Степанович был искренне возмущен. Однако Ларисе показалось, что это возмущение было вызвано скорее не цинизмом похоронных агентов, а тем, что ему пришлось потратить больше времени, чем он рассчитывал.

— Безобразие какое! — отозвалась сестра.

— Но я там их всех построил, — успокоил ее брат. — Короче, его доставят в Тарасов, а оттуда уже — я со своими мужиками договорился — на автобусе привезем его сюда. Потом вот что… Моя жена, короче, придет, поможет тебе подготовиться к поминкам.

— Да много готовить-то и не надо, — сказала Раиса Степановна. — Чего там — человек десять придет.

— А коммунисты его? А старушки из подъезда? Всех надо будет угостить.

— Опять же твои мужики…

— Ну, для мужиков-то я спирт принесу, — отрезал брат. — Ты только сильно не разбавляй там… Не жадничай. Проверь, чтоб горело. Сахар и муку я тоже привезу. Если чего еще надо, говори…

— Да вроде все, — задумчиво проговорила Раиса Степановна.

— Ну все, мне нужно ехать, — хлопнул себя по карманам деловой Николай Степанович.

— Я хотела бы задать вам несколько вопросов, — встряла Лариса.

Николай Степанович посмотрел на часы и сказал:

— У меня есть минут пятнадцать.

— Скажите, с кем у вашего отца могли быть конфликты?

— Со мной, например, — тут же ответил сын убитого и пристально посмотрел на Ларису. — А если серьезно, то он когда-то мешал многим, но потом, когда его с работы ушли, он никому не стал нужен. Я вообще удивляюсь, как это могло случиться, что его убили. Кому это понадобилось? К тому же в Москве. Обычный старый маразматик… Вечно искавший справедливости там, где ее нет и быть не может. Ни для кого он не представлял опасности.

Раиса Степановна поначалу внимательно, заглядывая в рот, слушала брата, а потом вдруг сказала:

— С ним жить очень трудно было. Придирался по мелочам. А вообще человек был неплохой и очень ранимый.

И она, всхлипнув, полезла в карман за платком.

— Вы сказали, что он кому-то когда-то мешал, — обратилась Лариса к Гаеву-сыну. — Вы не знаете, кому именно?

— Да всем подряд. Он был упрямым коммунистом, еще сталинской закваски. Недаром работал военным атташе. Его терпели до середины восьмидесятых, после чего в МИДе провели чистку, ну, когда началась перестройка, и такие, как отец, перестали быть нужны. Тогда всех уже начали интересовать деньги, а отец считал все это стяжательством, грязным, аморальным. Он не скрывал своих взглядов и навязчиво пытался внушить свои мысли другим людям. Это в нем всех раздражало. Слава богу, когда он работал за границей, я рос здесь с теткой и был свободен от его влияния. Он мог создать конфликт из ничего. Может быть, в Москве как раз и был такой случай — придрался к кому-нибудь и напоролся не на того. Сейчас ведь какие времена! Зайдут в квартиру и порешат ни за что ни про что!

Николай Степанович обернулся к сестре и спросил:

— Ты хоть дверь-то закрываешь в последнее время? Или она у тебя опять распахнута?

— Да вроде закрываю, — как-то неуверенно ответила Раиса Степановна.

— Ну, дождешься, — убежденно ответствовал брат.

Он встал и решительно направился к выходу.

— Извините, у меня дела, — пояснил он и исчез в прихожей.

Когда Раиса Степановна, проводив брата, вернулась в комнату, Лариса спросила:

— Ваш брат всегда так отзывался об отце?

— Это долгая история, — грустно ответила она. — Вы не подумайте, он человек хороший, просто ведет себя порой грубовато.

— Отец жил с вами?

— Да, мама умерла три года назад. И вот… — Раиса Степановна снова всплакнула. — Осталась я совсем одна. Когда мама жива была, то отец как-то еще более терпимо относился ко всему. А потом… Потом трудно стало со стариком! Ешь не по его, спишь не по его! — сокрушенно махнула она рукой. — Шлялся по всяким митингам, приводил к нам старых коммунистов, еще каких-то ненормальных. Как выпьют по пятьдесят граммов — хоть святых выноси! Кричали, орали, спорили на политические темы, телевизор спокойно не давали смотреть. Раньше он весь был погружен в дела своей КПРФ, ходил на митинги, встречался с людьми и давал мне жить спокойно. А после смерти мамы его больше стали привлекать пьянки, которые они организовывали после митингов. А уж как напьется — так сразу начинает все эти свои моральные принципы проповедовать. На политические темы опять же спорить неизвестно с кем — потому что я с ним не разговаривала. Молчала больше… А уж если что начнешь говорить не так, то разговор переходил в крик, который продолжался полтора часа. Тут уж отец вспоминал все мои промахи, начиная с рождения. И брату доставалось — но поскольку он к нам не ходил, то я выслушивала…

— Да у вас в городе старику и занять-то себя нечем, пойти некуда, — вставила Лариса.

— Ну почему же некуда? — как-то даже обиделась Раиса Степановна. — Вон музеи у нас — целых два. А в краеведческом музее он был почетным гостем, многое сделал для него. Даже отнес туда несколько семейных реликвий. Вырезки из старых газет…

Лариса выделила мысленно последние слова дочери Гаева. В ее голове прочно связались вырезки из старых газет и испорченная книга отзывов в сосновском краеведческом музее, из которой исчезла половина страницы. И вырезано там все было аккуратно, ножницами. Подчас такие алогичные аналогии приводят к истине.

В общем, Лариса была уже почти уверена, что именно Гаев виноват в том, что запись умершего Березникова исчезла из краеведческого музея. А это значит, что старик Гаев тоже что-то знал. Но он уже никогда не расскажет, что именно хранил в запасниках своей памяти.

А может быть, его убили именно потому, что он мог рассказать что-то нежелательное? Но что? Может, о том, что Березников-то на самом деле жив! И тот, кто убил Гаева, очень не хочет, чтобы об этом узнали.

В таком случае возникают следующие вопросы: почему то, что Березников жив, тщательно скрывалось, даже от его жены? И почему он до сих пор не связался с ней? Кому нужна была эта мнимая смерть? И с какой стати Березников, если он действительно жив, делает запись в сосновском краеведческом музее? Если принять за аксиому то, что он не хочет, чтобы узнали о его здравии, его поступок выглядит довольно глупо.

Так Лариса рассуждала про себя, пока Раиса Степановна боролась на кухне с дымом, возникшим из-за сильно подгоревшей гречневой каши. Потом она прибежала в комнату с извинениями, а Лариса решила, что, пожалуй, узнала почти все, ради чего сюда и приехала.

— Последний вопрос у меня к вам, — спохватилась вдруг она. — Зачем он поехал в Москву? У него были там дела или он решил навестить знакомых?

— Ой, не знаю! — махнула рукой Раиса Степановна. — Накануне он пришел очень возбужденный. Я уж подумала, не заболел ли. Когда я спросила, он выругал меня, обозвал дурой, потом заперся в своей комнате, и я слышала, как передвигал там мебель. Хотя наутро я никаких изменений в комнате не обнаружила. Затем он забрал с собой маленький чемоданчик — одни запасные брюки, три рубашки, зубную щетку, все как обычно… И уехал.

— Что он сказал?

— Сказал, что вернется скорее всего через неделю. Да, я вспомнила, он говорил, что должен был встретиться с каким-то старым товарищем.

— Как его фамилия, не знаете?

Раиса Степановна удрученно покачала головой.

— Может быть, Мурадов? — настаивала Лариса.

— Не знаю. Может, и так, а может, и по-другому. Не помню…

— Можно взглянуть на его комнату?

— Конечно, проходите.

Раиса Степановна нашла ключ, открыла дверь в комнату отца и впустила туда Ларису. Ее взору предстала маленькая комната, уставленная шкафами с антресолями. На большом письменном столе стояла зеленая лампа, такая, как в ленинском кабинете в Кремле. Она, видимо, была предметом зависти всех товарищей Гаева по партии.

Лариса подошла к столу и нашла там несколько папок. Раскрыв одну из них, она увидела список фамилий, имен, отчеств. Скорее всего, это были члены партийных коммунистических ячеек. Она обернулась: дочь Гаева все еще стояла в дверях.

— Нет ли у вас альбомов со старыми фотографиями отца? — спросила Лариса.

— Конечно, есть.

И она открыла одну из антресолей и достала оттуда внушительный альбом в бархатном переплете, с железной пряжкой старинного образца.

— Я оставлю вас одну, — сказала Раиса Степановна. — Смотрите все, что нужно.