Бесплатное питание на вокзалах - Вадим Климов

Существовала еще и так называемая женская порция.

— Пол женской с обветренной ветчиной и грибами, — бесновался официант и валился с подносом на пол.

Почему-то так чаще всего и случалось.

Поэтому женской порции посетители предпочитали любую другую.

[34]

Тем временем страсти в Бутербродной поутихли. Вернее, наоборот, страсти накалялись.

Наплыв посетителей перекрыл разумные пределы. Про столики забыли, люди валились прямо на пол и с голодухи разве что друг на друга не набрасывались.

Толпы обездоленных бродяг шныряли по залу, толкались, ругались, плевались, дрались, сквернословили, гримасничали, истерили, рыдали, кашляли. Все как обычно, но с еще большим идиотизмом, с обескураживающим размахом.

Такого количества остервенелых тунеядцев здесь еще не видели.

Пропорционально наплыву посетителей ухудшилось обслуживание. В два, в три, в семь, в восемнадцать, наконец, в двадцать пять раз.

В итоге случилось непредвиденное.

Пока месье Жлобель отдыхал в кабинете, где пытался хоть немного расслабиться, лежа на узком коротком диванчике. Пока он вставал с этого диванчика, шел к личному бару, брал первое, что подворачивалось под руку, пока откупоривал, делал несколько глотков, блевал, затем делал еще пару глотков, пока его желудок снова сводило судорогой, горло спазмами, голос хрипом, глаза слезами, чтобы после всего этого сделать еще несколько глотков, валясь на колени, отшвыривая бутылку, продолжая блевать.

Именно так.

Пока месье Жлобель пил, потом блевал, потом снова пил и снова блевал, пил и блевал, пил и затем снова блевал, и снова пил, чередуя, комбинируя, меняя бутылки, напитки, вкус, крепость, плотность, вязкость, стоимость, пока хозяин всем этим занимался, а наплыв посетителей в Бутербродной перекрывал разумные пределы в два, в три, в семь, в восемнадцать, наконец, в двадцать пять раз, а обслуживание пропорционально ухудшалось в два, в три, в семь, в восемнадцать, наконец, в двадцать пять раз, пока события развивались в этом направлении, случилось непредвиденное.

Случилось черт знает что.

Работники Бутербродной отказались выполнять свои обязанности.

Они всегда работали из-под палки. Из-под палки или очень медленно — так медленно, как им хотелось.

Насилию месье Жлобель предпочитал медлительность.

Поэтому и произошел дебош одичавших от голода мерзавцев.

Судите сами: когда на приготовление картофельного пюре уходила пара суток, а в зал его выносили еще дольше, мясо жарили над зажигалкой, бульон варили в сливном бачке, а приготовление блюд из собачатины, кошатины и мышатины начиналось с отлова собак, кошек и мышей вблизи Бутербродной.

Что еще оставалось делать оголодавшим мерзавцам?

[35]

Забегаловка и без того была на плохом счету, просто поблизости больше ничего не было. А теперь ее вообще стороной обходить будут.

Именно этого испугался месье Жлобель, когда пани Черепаха вбежала в его кабинет и рассказала о происходящем.

— Мерзавцы ломают зал, потому что официанты отказались выносить заказы, — проорала пани над ухом пьяного месье.

Пока Жлобель силился ее понять, суетясь в луже блевоты, в дело вступили полумертвые животные.

Курицы набросились на соплеменницу и общипали ее с головы до ног. Затем затолкнули в кастрюлю с водой. Разожгли огонь. Бегали, кудахча, вокруг кастрюли, добавляя то репчатый лук, то морковь, то чеснок, то сельдерей, то добавляли тимьян, то лавровый лист, то майоран, то гвоздику, то любисток, то черный перец, добавили даже мускатный орех. А их общипанная соплеменница тем временем мешала бульон, вращая высунутым из воды клювом по часовой стрелке.

Когда блюдо было готово, его подали на стол. Вареная курица на последнем издыхании пожелала приятного аппетита. После чего сдохла на глазах восторженных посетителей.

Что началось!

Восторгу мерзавцев не было предела. В нескончаемых овациях в кровь разбивались ладони, в клочья разрывалась одежда, разлеталась обувь, рвались голосовые связки, лопались кровеносные сосуды, посетители теряли голос, слух, зрение, фонтаны крови били из носов, ртов, глаз, ушей.

Благодаря курицам Бутербродную не разнесли в пух и прах. Даже наоборот — месье Жлобель заработал кучу денег. Какой успех на пустом месте. Признание. Триумф. Обожествление.

Посетители принялись за суп, а общипанные курицы самоотверженно прыгали в кастрюли, варились и подавались новыми порциями. Аппетит у мерзавцев разыгрался не на шутку. Все им было мало.

Марио, восхищенный жертвенностью животных, взялся готовить пирожки. Чем никогда не занимался, не представлял даже, с чего начать. Но нас интересует не чем он занимался, а что делал.

— Деликатес, кулинарный бестселлер, — заорал месье Жлобель, сунув первый пирожок в красный рот.

Марио сконфуженно улыбнулся.

Теперь все смотрели на него: Жлобель, пани Черепаха, мадам Кашалот, миссис Сплюснутая, вареные курицы, жареные обезьяны, лягушачья требуха, собачатина, кошатина, мышатина и даже несколько посетителей, привлеченные пьяными выкриками хозяина этой дыры зашли посмотреть, что происходит.

Все уставились на карлика в ожидании секрета пирожков.

— Как ты этого добился? — спросил месье Жлобель с набитым ртом.

Тут все и раскрылось.

Пирожки, нареченные Жлобелем "Духами Афродиты", отличались от обычных всего одной деталью. Прежде, чем залепить начинку тестом, Марио подносил пирожок к заду и выпускал порцию газа. И только после этого герметизировал тестом.

Таким образом, успех "Духов Афродиты" заключался в единственном дополнительном ингредиенте.

Жлобель пожал руку Марио и, согнувшись почти в три погибели, поцеловал его в губы. На время хозяин и подчиненный соединились ртами. Жлобель попытался вытолкнуть куски пирожка карлику в рот, но у него ничего не получилось: Марио выставил язык перегородкой.

Щелчок — и они отлипли друг от друга.

Месье поднялся и встал в полный рост. Карлик остался, где был до щелчка, и продемонстрировал окружающим, как именно он готовит пирожки.

Окружающие пришли в совершеннейший восторг. Дикие вопли жадных до кулинарных изысков гурманов. В этой дыре такого еще не было.

Жены вырывали пирожки у мужей, подносили ко рту, но не успевали надкусить, как детская рука выцарапывала пирожок теперь уже у них. У детей пирожки отнимали старухи. У старух инвалиды. У инвалидов бездомные. У бездомных прокаженные.

Дикий ажиотаж, конфликт сословий, поколений, полов. Обезумевшие старухи, придерживая выпадающие челюсти рвали на куски розовых детей, только-только оторванных от груди.

Респектабельные бизнесмены, чиновники с многочисленной родней, едва дышащие животные, официантки и во главе всех месье Жлобель. Гонимые кулинарной похотью, в хаосе движений, звуков, ничего не видно, не слышно, крики, стон, оголенные эмоции.

Все устремляются к заду Марио, хватают пирожки, проглатывают, не пережевывая, не чувствуя вкуса, тянутся, чтобы взять еще, каждый раз одно и то же, цикл, бесконечно повторяющееся действие.

Месье Жлобель палкой строит всех в очередь, бьет выскочек по рукам, по ногам, вышибает зубы, оглушает. Но выскочек слишком много. Надолго Жлобеля не хватает. Он выбивается из сил, валится с ног, хватается за сердце и хрипит.

Кто-то плюет ему в лицо. А потом закидывает остаток пирожка месье в рот.

Жлобель хрипит.

Остаток пирожка оказывается в его левом легком.

Жлобель не может дышать.

Жлобель теряет сознание.

Жлобель умирает.

[36]

Все.

Конец игры.

Вот мы и добрались до финала.

Из глав осталась только эта и последняя, тридцать шестая.

Больше ничего не будет.

Всем привет.

Salut.

Прощайте.

[37]

Пришла скотская весна. Куда ни посмотри, всюду виднелись грязные сугробы. Дороги покрылись ледяной коркой. Безрадостное зрелище. Не пройти, не полюбоваться.

Зима все переварила, перемолола и выблевала обратно. Город, жителей, беспардонную хамку природу. С низкого серого неба сочилось отчаяние.

Я вышел из подъезда. По дороге разминал суставы, кровь никак не отливала из затекших предплечий. Очередная растраченная впустую ночь. Роман не увеличился ни на строчку.

Творчество. Страдания. Бессонница большую часть года.

Как все осточертело.

Я такой же как этот город. Мы с ним близнецы. Пара ливерных колбасок в общей кишке. Одна судьба на двоих.

Порыв морозного воздуха едва не свалил меня с ног. Я удержался, но лишился шарфа. Ветер сорвал его с моих плеч. Нужно было обмотать шарф вокруг шеи, хотя бы заправить в пальто. Не хватило ни сил, ни разумения. После нескончаемой зимы и трех бесплодных ночей я едва соображал, где нахожусь.