Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман

в карман и иду домой. Пусть останется память о большой игре, в которой никто не добился победы, думаю лицемерно при этом…

Сижу внизу и машинально тасую карты. Распечатал последнюю заветную колоду. Вдруг вернется кто-нибудь из игроков? И еще сможем сыграть финальную пулю?

Новенькие фишки приятно потрескивают в руках – то ли щелкают крылья летучих мышек где-то в подземной пещере, богатой сталактитами, то ли, наоборот, постукивают клювами дневные пташки. Не могу сообразить. Знаю твердо только одно: пора сматываться! Все являются сюда с какими-то заданиями, а потом начинают играть и про все забывают. Лично я прекрасно помню свое, знаю, что выполнить его не удалось, но мне на это глубоко наплевать. Мне иногда кажется, что любое задание лишь предлог для игры.

Выходит из своей квартиры Анька, она как обычно навеселе.

– Может, я сгожусь? – предлагает она.

– А ты умеешь? – не могу сдержать улыбку.

– В дурака или, скажем, – она хитро подмигивает, – в бридж могу!

– В бридж? – удивляюсь скорее тому, что она знает такое слово.

– Чего вылупился? Могу, могу! Только пойдем лучше ко мне, там будет уютней. – Она снова лукаво подмигивает. – Я тебя и угощу хорошо.

– Детским питанием? – уточняю я. – Благодарю, сыт по горло.

– Ну вот тоже, придумал. Натуральным продуктом! Нашим крыскам положено все по первому разряду.

– Крыскам? – не понимаю, о чем речь.

– Нашим бедным подопытным кроликам и прочим морским свинкам, – бормочет Анька. – Что-то я разговорилась! Правда, я тебя почему-то не боюсь…

До меня медленно начинает доходить. Вот и предмет охоты объявился! Я начинаю хохотать, чуть не падаю со стула, слезы текут по щекам.

– Ты чего? – обеспокоенно спрашивает она. – Сдурел малость?

– Точно, сдурел. Верное слово! Ты кем там, в своем институте? Старший научный, а может, ведущий исследователь? Вирусы выращиваешь? – интересуюсь я.

Анна Петровна трезвеет на глазах.

– Тихо ты! Я уборщицей в зооуголке! Понял?

– Не волнуйся! Мне чихать, где ты служишь. Теперь чихать. В уголке так в уголке!

– Мне надо выпить и с кем-нибудь залечь. Ты понимаешь?! – шепчет она трясущимися губами. – Или я с ума сойду от страха. Тебе ясно или нет? – срывается на крик.

– Можешь больше не трусить. Ты всех переиграла! Ищейки тебя не обнаружили. Бойся случайной пули, ну там рикошетом от стены или еще как… Ну ладно, специалистка, мне пора.

Заношу в ее прихожую стол и бегом поднимаюсь к себе. Все помешались на этих ядерщиках! А спец-то оказался совсем по другому оружию! Все! Срочно забыть!

Достаю старую, грязную, засаленную телогрейку, надеваю сапоги, сую за голенище нож. Счет времени пошел на минуты, чутье меня не подводит в такие моменты. Снимаю со шкафа обувную коробку, извлекаю пистолет, проверяю автоматически обойму. Привязываю к нему шнурок, который закрепляю таким образом, что пистолет оказывается сзади на спине под телогрейкой между лопатками. Самое надежное место, если какой-нибудь случайный патруль затеет на улице обыск. На дворе, кажись, осьмнадцатый год или что-то около того. Во всяком случае, со своим внешним видом я бы там пришелся впору, привинчиваю к телогрейке жемчужину Ильичевой коллекции. Смотрюсь в зеркало. Медаль смотрится недурно. Надо еще взять два серебряных стаканчика и ложку с фамильной монограммой. Нет, это уже слишком! Собираюсь прихватить чужое барахлишко! Называется, вжился в роль! А может, я действительно Лев Николаевич? В конце концов, человек является тем, кем себя в настоящий момент ощущает. И точка!

В подъезде неприкаянно слоняется Женька.

– Ого! – восхищенно произносит он, показывая пальцем на медаль. – У вас всегда такие классные вещички. Заслужили?

– Заслужили? Хорошее слово! Нет, брат, дали поносить.

"За разговорами может окончательно пройти жизнь…" – мелькает здравая мысль.

– Нравится?

– Еще бы!

– У папаньки небось тоже такие есть? – проверяю напоследок, уже так, из праздного любопытства.

– А ну его!

– Ну-ну! Про родителей так нельзя, – укоряю назидательно мальчонку.

– А я с тетей Аней переспал, – неожиданно безразлично сообщает Женька.

– Ну ты даешь! – искренне удивляюсь я.

– Она вообще-то баба ничего, но руки у нее… – Он морщится и укоризненно качает головой. – Грудь и жопа хорошие, ничего не скажу. А вот руки… Я даже заплакал сначала.

– Ну это все поначалу плачут, – утешаю его я.

– Тогда ничего, а то я подумал, что один я такой… дефект.

– Я тебе говорю: все! – повторяю, думая, что дело совсем плохо, и по всем статьям надо срочно уносить ноги. Жаль, конечно, оставлять старинные часы. Рвется связь времен, рвется… Что поделаешь! И так задержался, дальше некуда. Машинально поигрываю ножом. Лезвие то выскочит, то снова спрячется.

Женька завороженно следит за манипуляциями. Наконец произносит со вздохом:

– Я бы с удовольствием обменял нашу трехкомнатную на ваш нож, – и замолчал выжидающе.

– Это неравноценный обмен, – поясняю ему. – Квартира еще тебе пригодится. Будешь тетю Аню к себе водить… или еще кого.

Женька шутку не принимает:

– На кой черт она мне сдалась? – подумав, мудро добавляет: – У нее и своя есть. Можно к ней, если что.

– Ладно, обдумаем твое предложение, – чтоб не огорчать пацана отказом, говорю я. – Вот что, Жень! Пора двигать. А то можем не успеть. Айда со мной!

– Я не могу, – горестно отзывается он – Мне отец квартиру приказал стеречь. Иначе, сказал, убьет.

– Так и сказал? Ну это он пошутил, – стараюсь переубедить мальчонку. – Если уж так надо, сам бы и остался сторожить.

– Он не может. Мать в положении, и им пришлось срочно сваливать. Мать не хотела, плакала, но он заставил.

"А Михалыч-то – кремень мужик. Вот ведь сукин сын! Может, ум вконец помутился?" – думаю я и спрашиваю у Женьки:

– Он, наверно, вконец соскочил, паразит хвостатый?

– Да нет, я рад, что они уехали. Без них спокойней, а то душу целый день мотали. Жратва есть, денег оставил, так что не пропаду.

– Ну и дурак! – не выдерживаю я. – Все уже ушли. Ты что, один в доме останешься? Я с тобой только время теряю. Уже за стаканчиками не успеваю сходить. Вон и Анютки уже нет, – дергаю дверь ее квартиры. Она почему-то не заперта. – Ладно. Пока! Держи на память, – подаю Женьке нож и вижу радостное изумление в зеленых глазах. Треплю его на прощание по волосам и выскакиваю за дверь.

Крадусь к краю дома. За углом кто-то пыхтит и стонет. Осторожно выглядываю. У стены Анна Петровна с каким-то дезертиром усердно занимается любовью. Проклиная себя за сентиментальность, бросаюсь назад. Женька по-прежнему в подъезде, любуется ножом. Увидев меня, бледнеет.

– Что, передумали? – с жалкой улыбкой протягивает назад нож.

– Да нет! Позвонил сейчас твоим, они разрешили тебе уехать вместе со мной.

– Правда? – недоверчиво