У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно

всего – танго под названием «A media luz», в котором они, к сожалению, не могли до конца разобрать слова. По словам Ирен, в какой-то момент там говорилось что-то про «третью шерсть фарфоровой кошки», но разве такое возможно?

Танго Лалага танцевать умела: её научила в интернате Габриэла Варци из третьего класса. Она знала все шаги, повороты, могла даже запрокинуть голову почти до земли, но у неё никак не получалось передать эти знания Ирен: та всё время хохотала и падала, увлекая за собой «кавалера».

– Никогда тебе не стать актрисой, пока не научишься танцевать как положено, – возмущалась Лалага.

– Это ты виновата, вести правильно не умеешь!

Вести и в самом деле оказалось непросто: за зиму Ирен подросла, обогнав подругу по меньшей мере на пять сантиметров. У неё уже начала расти грудь, бедра и попа округлились, а значит, да, в её жизни скоро появится кое-что новое.

Даже просто подойдя к Лалаге и попытавшись положить ей руку на плечо, Ирен уже не могла сдержать смех: голова подруги едва доставала ей до уха.

В половине шестого они пошли прогуляться на кладбище, чтобы почистить могилы своих любимых покойников от сорняков, а надгробия – от улиток. Покойником Ирен был пограничник Пиладе Санджакомо, который в 1927 году, «в самом расцвете жизни, пал при исполнении служебного долга». Лалага же выбрала женщину, почти столетнюю Анджелину Таманьи, скончавшуюся в 1892 году после того, как стала для своих детей и внуков «ярким примером жертвенности и добродетели». Очевидно, их наследники и потомки уже давно не жили на острове, а может, и вовсе забыли про них, потому что заботиться о могилах никто не собирался. Не считая, конечно, двух подруг, которым, на самом деле, именно из-за столь явной заброшенности, репейника и сорняков, покрывавших надписи и кресты, несколько лет назад стало вдруг до того жалко покойников, что они решили «усыновить» Анджелину и Пиладе. Девочки порасспросили соседей, но никто не помнил этих бедняг, никто не знал, кто они, так что подруги вольны были придумать им такие жизни, какие хотели.

Деревянные ворота кладбища завязывались простой верёвкой, так что, несмотря на табличку «Часы работы: с 8 до 19», неурочный посетитель мог войти даже ночью. И, безусловно, когда Лалага и Ирен подрастут, они так и сделают. В список из тридцати пяти авантюр, приберегаемых на будущее, эта входила безоговорочно.

Глава двенадцатая

В половине седьмого причалил пограничный катер с мешком почты, а без двадцати семь подруги уже влились в небольшую группу ожидающих у дверей почтового отделения. Глупо, конечно, – ни та, ни другая не ждали ни писем, ни открыток. Ирен когда-либо писала только Лалага, а она стояла сейчас рядом. Что касается самой Лалаги, её подруги по интернату тысячу раз обещали ей писать, но для их писем было ещё слишком рано. В конце концов, они же только вчера расстались!

Только бы не пришло письмо от тёти Ринуччи, отменяющее приезд Тильды! Но нет, слишком рано и для него, даже для телеграммы.

Впрочем, доставка почты сама по себе представляла интересное зрелище. Заведующий садился у окошка, а люди подходили по одному и спрашивали:

– Есть ли что-нибудь для меня?

– А для меня?

– Антонио, я уже целую неделю жду денег с материка!

Зира с Форикой и близнецами тоже стояли среди собравшихся. Насколько знала Лалага, девушки никогда в своей жизни не получали писем, но не пропускали ни единого дня. Ожидание других было вознаграждено пакетом, одним заказным и четырьмя простыми письмами, а также пятью открытками.

Саверио получил по подписке последний номер журнала «Малыш», а Франческо Маццони, директор продуктового магазина, – пачку газет и журналов, которые завтра поступят в продажу.

(Среди прочих неудобств острова мать Лалаги не переставала жаловаться на то, что ей всегда приходилось читать вчерашнюю газету.)

В семь алтарник зазвонил в колокол – настало время вечерней молитвы. В будние дни на службу ходили только четыре или пять самых истово верующих старушек. Но приходской священник, дон Джулио, не сдавался и добрую четверть часа простаивал у дверей церкви, недобро поглядывая на отступников, проходивших мимо него в бар, домой или куда там лежал их путь, да ещё и имевших наглость насвистывать.

Подруги вернулись в бар и даже успели поиграть в шахматы, пока Аузилия не позвала Лалагу ужинать.

Все комнаты в доме освещались свечами и масляными лампами, поэтому тени не застывали, как в Лоссае, а срывались в танец при каждом движении пламени.

Пау как раз перешли к фруктам, когда заглянула Ирен:

– Брат сейчас пойдёт на причал ловить осьминогов. Говорит, может взять нас и Саверио с собой.

Если вы не знали, осьминогов привлекают, болтая в воде босыми ногами. Лалага задрожала от страха, смешанного с отвращением, когда, сидя на краю пирса, почувствовала где-то под темной поверхностью воды прикосновение склизкого щупальца. Но Пьерджорджо, брат Ирен, быстро схватил ужасного моллюска голыми руками, пару раз сильно ударил о камни пирса и добил веслом.