Безумно холодный - Тара Янцзен

Ну и хорошо, что они этого не сделали. Пулемета, выпускавшего семисотенную очередь, было бы достаточно, чтобы остановить их, и чертов пикап навсегда.

Он потянулся за следующей стопкой, поднял ко рту и опрокинул, едва вздрогнув. Вторая всегда шла легче. К тому времени, как он доберется до четвертой, они будут проливаться вниз как скотч двенадцатилетней выдержки.

И да, это его убивало. Он мог сказать наверняка, потому что чувствовал, как умирает. Умирает, не имея на теле ни царапины, в отличие от брата, которого повстанцы с лихвой снабдили шрамами.

Джей Ти был сильно поранен. Порезан. Избит. Изуродован.

Кид посмотрел.

Он поднял следующую стопку в ряду и закатил одним глотком.

О да, он просто должен был убедиться, что в коробке именно Джей Ти. И посмотрел.

Его пальцы вцепились в четвертую стопку. Он опрокинул ее в рот и зажмурился, задохнувшись, когда мучительная волна боли, истязая, скрутила желудок. Пот выступил над бровями и верхней губой. Господи помоги, он не хотел, чтобы его снова стошнило. В желудке просто больше ничего не было.

Напрягшись, он терпел, пока медленно, дюйм за дюймом, боль не отступила. Тошнота прошла, и он снова погрузился в ужасные мучения. Мучения, которых он до этого момента не знал. Мучения, лежавшие за границами понимания.

Боже, он чувствовал себя так ужасно. Если его не убьет виски, то может прикончить катастрофичность испытываемого чувства. Как люди переживают такую боль? Он едва мог дышать.

Тело Джей Ти было осквернено, тело неуязвимого Джей Ти, который был больше, чем сама жизнь. Будучи просто его младшим братом, Кид получил столько уличного доверия, что оно смогло преодолеть его врожденную чокнутость. Не имело никакого значения, что он был очень хорош в математике и слишком заинтересован в компьютерах. Уличной репутации Джей Ти было достаточно для них обоих, хотя сам Кид не провел на улице ни дня. Джей Ти об этом чертовски хорошо позаботился.

Пятая рюмка быстро опрокинулась в нутро. У него не было другого выбора: приходилось просто терпеть минуту за минутой. Собаки дьявола не сдавались, а он был Собакой дьявола до мозга костей — Собака дьявола с хаосом в голове. Убийством и хаосом. Его учили искусству убивать. У него была душа война, и люди, убившие его брата, должны были умереть. Крид захотел бы стать частью операции — если бы выжил. Сейчас Киду был нужен Хокинс. Супермен. Дилан был дипломатом, мошенником, мозгами Стил Стрит и ОПО. Хокинс же был сделан из стали.

Они с Хокинсом могли бы убрать ублюдков. Он бы уже вломился к ним, если бы не Джей Ти.

Ему не нужно было смотреть на коробку на полу, чтобы знать — она там. Коробка давила на него тяжелым грузом. Она удерживала на стуле, на его посту, вне зависимости от того, насколько он устал, насколько был пьян. Он не оставит Джей Ти одного, ни на минуту.

И он был пьян. Так пьян, что это причиняло боль. Так пьян, что практически парализован.

Но это не имело значения. Он хотел лишь забрать Джей Ти домой. Он позвонил Мигелю, попросив подобрать его. Меньшего успеха он достиг, пытаясь связаться со Стил Стрит, но он мог позвонить им из Панамы, когда Мигель закинет его туда. Счет будет идти не на дни, а на часы, пока он не отвезет Джей Ти домой.

Домой… на секунду он позволил мозгу задержаться на этом слове и его значении. В свою последнюю ночь в Денвере он познакомился с девушкой: встретил ее, спас ей жизнь, занимался с ней любовью и влюбился. Дикая девчонка, художница, рисовавшая голых мужчин. Никки МакКинни. После первой недели тяжелого перехода через джунгли, все это стало казаться сном — те часы, проведенные с Никки. Он ужасно боялся, что ей тоже так кажется. Он не мог позвонить ей посреди тайной операции. Боже, когда они занимались любовью, оказалось, что она девственница, а он поднялся посреди ночи и бросил ее. И с тех пор не сделал ничего — только хотел ее непрерывно.

Она была такой красивой, одной мысли о ней было достаточно для нового приступа боли.

Он потянулся за следующей стопкой, но остановился, услышав усиливающийся рев двигателя. Бесшумно поднялся на ноги. Это был не мотор самолета. Это был грузовик.

Конечно, он был пьян, но часть мозга оставалась совершенно прозрачной, именно она и взяла на себя управление, когда он скользнул к двери бара. Ночь была темной, Розалия — тихой, за исключением приближавшегося автомобиля.

Он обернулся, когда вспышка света окатила его с правой стороны. Яркие фары мелькали сквозь деревья, следуя изгибам дороги, ведущей в деревню. Узнать, кто едет: друг или враг, способа не было, поэтому Кид ждал, прижавшись к косяку с пулеметом наготове.

Скорость, с которой ехал грузовик, ничего хорошего не предвещала. Она не уменьшалась. Когда некто открыл огонь прежде, чем грузовик успел пройти последний поворот на въезде в жалкий городишко, Кид на автомате вынырнул в дверь и отскочил в сторону от крыльца. Крытые соломой здания от пуль не защищали.

Он упал на землю и покатился, когда автоматные очереди с треском и шумом вырвались из кузова грузовика одним долгим, непрерывным потоком, нацеленным в бар. За ним последовало пламя зажигательных гранат, потом — огненные дуги, пересекавшие небо и приземлявшиеся осколками бутылок, наполненных бензином — коктейль Молотова в Южно-Американском стиле.

Палец, лежавший на курке, напрягся, и пулемет сверкнул в его руках. В одну секунду битва была окончена — грузовик вынесло из Розалии.

Черт.

Мозг очистился, стал кристально ясным, кровь и адреналин стучали в крови, сердце бешено колотилось. Лежа на животе и оставаясь совершенно неподвижным, он уставился на две кучи, валявшиеся на дороге, в ожидании: не двинется ли одна из них. Справа от него бар полыхнул пламенем, огонь, охвативший солому, как сухое дерево, за секунду поглотил здание целиком.

Он не сдвинулся с места, чтобы спасти пьяницу, который вряд ли пережил сотни очередей из автомата, обрушившихся на бар; он не сдвинулся с места, чтобы вытащить тело Джей Ти. Проклятье, нет. Спасать брата было слишком поздно. Он позволил огню стать тем, чем он был, — погребальным костром.

Он вздохнул, вынуждая себя сосредоточиться. Поток инстинктивного страха и выработанной годами интуиции иссяк, и виски снова наводнило мозг. Он снова вздохнул и стал ждать.

Они могли вернуться.

Проклятье, они вернутся. Он хорошо представлял себе эту картину. Ни один гринго больше не покинет Розалию живым, если так решат НСР.

Еще две минуты Кид лежал совершенно неподвижно, скрываясь в зарослях джунглей. Жара от пожара, сдувавшаяся легким бризом, обжигала бок, но эту боль он мог вытерпеть. Внутри бара падали и взрывались бутылки, содержимым только больше подстегивая пламя.

Один за другим из темноты появлялись жители деревни, испуганные, перешептывающиеся. Никто не попытался спасти бар. Его уже попросту не существовало.

Ни один из мужчин, лежавших на дороге, так и не двинулся, и он, слегка покачиваясь, поднялся на ноги. Пульсирующая боль в виске вынудила его поднять руку, чтобы ощупать голову. Его пальцы стали влажными от крови.

Рассчитывая каждый шаг, он вытащил из кобуры на бедре пистолет и двинулся вперед. Они выглядели мертвыми, но Кид был хорошо обучен — обучен не рисковать. Это тренировки, рутинные и скрупулезные, позволили ему расправиться с мужчинами двумя выстрелами — по одному в голову каждому. Дух война очистился огнем последней битвы.

Кончено. Все было кончено.

Кид посмотрел на часы. До рассвета оставалась лишь пара часов. Если он переживет остаток ночи, на восходе за ним приедет Мигель. И тогда она сможет поехать домой. Домой к Никки.

Ему лишь нужно пережить остаток ночи.

«Ну, стиль вождения Хокинса совершенно не изменился», — подумала Катя. Большинство людей с возрастом ездили медленнее. Большинство людей, по крайней мере, тормозили на красный свет, и большинство людей использовали коробку передач чуть чаще, чем задний ход.

Казалось, ничто из этого Хокинса не беспокоило. По правде, она бы не удивилась, если бы узнала, что его машина вообще ездила на боку.

Но сейчас они остановились где-то в западной части города. Пейзаж вокруг напоминал охотничьи угодья, а на востоке виднелся залитый светом центр города, и она была благодарна, так благодарна, что он припарковался снаружи самого отвратительного места из всех, что она видела. «Мама Гваделупе» придавала новый смысл слову «дыра», и она не могла дождаться момента, когда войдет и вызовет такси, которое отвезет ее домой.

Если он хотел исчезнуть на пару дней, то она ничего не имела против. Но он сделает это в одиночку. Ей было наплевать на его дела с министерством обороны; если ее мать не имела к происходящему никакого отношения, сама она могла выйти из игры.

Да, это было весьма странным совпадением — он, она и Тед Геррети в Ботаническом саду на аукционе произведений искусств — но даже в этой компании странным смотрелся именно Кристиан Хокинс. Она была арт-дилером, Тед Геррети был богачом, который покровительствовал искусству, особенно если это подразумевало вовлечение денверского высшего общества.