История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Парамонов

«Этот скифский, жестокий и варварский народ, выскочив из-за самых Пропилеев города («Пропилеи — загородные ворота в виде наших триумфальных», примечание Успенского), как дикий вепрь расположился около него. Кто же за нас выйдет на брань? Кто выстроится против врагов, когда никого у нас нет, а мы отовсюду стеснены?»

Этот отрывок совершенно убивает легенду о том, что царь был в Царьграде или вернулся в него (сказано ясно — «государь давно трудится за границей», значит, его отделяет от Царьграда большое расстояние).

Далее, слово «государь», а не «государи», дает чрезвычайно ценное указание на то, что поход был до коронования Василия Македонца Михаилом III в соимператоры.

Наконец, что особенно важно, Фотий прямо называет напавших народом скифским. Никогда скандинавов скифами не называли, а вот руссов — сколько угодно.

«О, град-царь! — далее взывает Фотий. — Какие беды столпились вокруг тебя! И твоих утробных чад, и твои красивые предместья до самой Крепости, и пристани моря, распределенные жребием по обычаю варваров, поядают меч и огонь».

Здесь интересны два указания: 1) что руссы не только убивали и грабили, но и жгли, — явный признак озлобления и, следовательно, мести, 2) Фотий знал о том, что «варвары» делили свою добычу жребием (очевидно, это был тогдашний обычай), либо все же был кто-то, осведомлявший, что делается за стенами города.

«Приди ко мне, — далее взывал Фотий, — сострадательнейший из пророков, и оплачь со мною Иерусалим, не тот древний матероград одного народа, разросшегося от одного корня в двенадцать племен, но град всей вселенной, какую только озаряет христианская вера, град древний, прекрасный, обширный, блестящий, многонаселенный и роскошный: оплачь со мною этот Иерусалим, еще не взятый и не падший в прах, но уже близкий к погибели и расшатываемый подкапывающими его».

Из последних слов видно, что руссы вели подкоп под стены, намереваясь проникнуть в город. В дальнейшем мы найдем указание, что они одновременно насыпали и вал под стенами, чтобы через него получить доступ в самый Царьград; это указывает, что руссы вели правильную осаду города.

«О, град, царь едва не всей вселенной! Какое воинство ругается над тобою, как над рабою! — необученное и набранное из рабов!»

Интересно, что даже патриарх не может скрыть своего греческого презрения по отношению к необученным рабам-славянам.

«О, град, украшенный добычами многих народов! Что за народ вздумал взять тебя в добычу? О, град, воздвигший многие победные памятники после поражений ратей Европы, Азии и Ливии! Как это устремила на тебя копье рука варварская и черная, и поднялась, чтобы поставить памятник победы над тобою? Ибо все идет у тебя худо, что и необоримая сила твоя умалилась, как у больного отчаянно, и слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость руки своей, и хочет нажить себе славное имя.

О, царица городов царствующих! Многих союзников ты избавляла от опасностей, и многих преклонявших колена защищала оружием: а теперь сама ты обречена на истребление, и лишена помощников».

И здесь в речи Фотия чувствуется какой-то намек, нам неясный, на то, что Византия осталась без союзников, очевидно, по своей же вине. Повидимому, недоброжелательство их по отношению к Византии и позволило руссам напасть на Царьград как гром среди ясного неба.

Седьмой и восьмой отделы посвящены риторике и проповедничеству и ничего интересного для нас в себе не заключают.

Остается добавить, что эту речь Фотий говорил в переполненном людьми храме в момент, когда руссы уже свирепствовали в предместьях.

Вторая беседа патриарха Фотия по случаю нашествия россов

(Эта беседа патриарха Фотия состоялась уже после ухода россов, по всей видимости, весьма скоро после первой.)

В первом отделе находим: «Так точно и теперь разразилась у нас внезапная буря, как явное обличение нас в грехах наших. Она совершенно не похожа на другие нападения варваров: напротив, и нечаянность нашествия, и чрезвычайная быстрота его, и бесчеловечность варварского народа и жестокость его действий, и свирепость нрава доказывают, что поражение, как громовая стрела, было ниспослано с неба».

Из этого видно, что нападение руссов произвело на Царьград потрясающее впечатление.

Второй отдел гласит: «Поистине, гнев Божий бывает за грехи наши: гроза скопляется из дел грешников: без наказания не обходится нераскаянность в преступлениях. А чем страннее, ужаснее и беспримернее нашествие нахлынувшего народа, тем более обличается чрезмерность грехов.

«С другой стороны, чем неименитее и незначительнее народ, который до нападения на нас ничем не дал себя знать, тем больший стыд нам приписывается, и выше ставится памятник бесславия, и пуще чувствуется боль от бичей. Ибо когда слабейшие и презираемые одолевают блестящих по виду и необоримых по силе, тогда поражение бывает нестерпимо, несчастье безутешно, память о бедствиях неизгладима».

В этих словах Фотия чувствуется неописуемая глубина уязвления гордого патриция, побитого презираемыми им плебеями. Зато боль его уязвленной гордости говорит нам ясно, что нападали на Царьград не скандинавы, — нападал народ, который до этого «ничем не дал себя знать». Тевтонские бредни о скандинавах рассыпаются, как карточный домик, и теория норманистов (несмываемый позор русской исторической науки) гибнет.

Послушаем дальше: «Так, мы побиты нашими беззакониями, изнурены страстями, унижены грехами, сгублены злыми делами, и стали поношением и поруганием соседей наших (господа норманисты, вы слышите это?). Ибо те, которых усмиряла самая молва о Ромеях, те подняли оружие против державы их, и ударили в ладоши, борзясь и надеясь взять Царьград, как птичье гнездо, разорили окрестности его, истребили все до самой Крепости его, жестоко умертвили всех захваченных и смело окружили город, сделавшись отважными по причине нашего бедствия, так что мы не смели и посмотреть на них прямо и неробко, напротив, расслабели и упали духом от того самого, от чего им повадно было воевать мужественно. Ибо эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление соплеменников их, и благословно требовали и ожидали кары, равной злодеянию».

Отсюда ясно, что напали на Царьград соседи (а не скандинавы за тридевять земель), неименитые, ничем себя не заявившие, тихие (но таившие в себе потенциально колоссальную энергию воли) и рассвирепевшие, когда не получили от греков законного удовлетворения за убийство их соплеменников из-за грошового денежного рассчета.

Они обрели мужество, объясняет Фотий, потому что стояли за правое дело, греки же, сознавая свою несправедливость, совершенно упали духом.

«А наши от страха, от поражения, расслабели так, что страдания захваченных начали ставить в зачет собственного имени, и воображением придумывать: кто бы должен отомстить за несчастных. Ибо когда нечаянный ужас внезапно проник в изгибы сердца и произвел в нем жестокую боль, тогда из предсердия, как из источника, трусость дрожью пробежала по всему телу и обессилила даже тех, которым предоставлено судить о войне».

Третий отдел, ввиду его исключительного интереса, приводим полностью.

«Народ, ничем не заявивший себя, народ, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам; незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной и наживший богатство несметное, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочевой, гордый оружием, не имеющий стражи (внутренней), неукоризненный, без военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши и как дикий вепрь истребил живущих здесь, словно траву, или тростник, или посев, — и какое наказание свыше! — не щадя ни человека, ни скота, не жалея женского бессилия, не милуя нежных младенцев, не уважая седины старцев, не смягчаясь воплями, кои укрощают и зверей, но буйно сражая мечом всякий возраст и пол раздельно».

Здесь мы прервем цитату и спросим себя: к кому могла относиться подобная характеристика — к руссам-славянам или руссам-норманнам?

Что мы знаем о руссах-славянах до похода на Царьград? — решительно ничего. Именно о них и говорит Фотий — «народ, ничем не заявивший себя».

Что мы знаем о «руссах»-скандинавах? Перед ними трепетала вся Средняя и Южная Европа. В 834, 835 и 836 годах норманны нападали на Фрисландию (главным образом на Дорестад), в 836 году они сожгли Антверпен, в 837 году они разграбили Валькерен, в 838 году буря рассеяла их флот, но в 839 году они вновь напали на Дорестад.

В период 840–850 годов происходят нападения норманнов не только на фризское побережье, но и на Францию, Германию и Англию. В 842 году был взят и разграблен Квентовик и вся страна между Рочестером и Лондоном. В 844 году была разорена Севилья в Испании. В 845 году Гамбург и Париж подверглись грабежу и опустошению. В 850 году Англия подвергается нападению флота из 350 судов, значительная часть ее разграбляется, и только Лондон с трудом избавляется от той же участи.