Донос - Юрий Запевалов

Следователь устало заканчивает этот вялый допрос, меня уводят, долго сижу в «пенале», жду своих охранников.

Затем – снова в камеру «иваси», а в восемь часов вечера – возвращение в тюрьму, в «накопитель». Это возвращение растягивается почти до двадцати трех часов. Затем – разводка по «хатам», постоянным камерам. Вызывают по каким-то спискам, по четыре человек ведут в комнату досмотра. Там раздеваешься «догола», даже в попу заглядывают, не спрятал ли чего. Кто-то едет с вещами, с сумками, кто-то получил передачу. Содержание сумки, пакета или что там у тебя с собой разбирают до мелочей. Колбасу режут на части, хлеб ломают, обыскивают одежду. И снова в камеру – камеру ожидания. Это большая общая комната, без «шконок» – лавки, стол. Там ждешь, когда поведут в твой корпус, на твой этаж, в твою «хату». Приведут – часа в три ночи.

В три взяли – в три вернули. Нормальный «сервис»…

Запеваловы появились на Южном Урале более чем за триста лет до описываемых событий, в середине 17-го века. Поселились на околоказачьих землях, вблизи Травниковской станицы.

Веселые нравом, поющие, о чем говорило их прозвище – запевалы – они быстро добились благорасположения станичного начальства. Им не чинят препятствий. Сначала они построили несколько хуторов и там солидно обустроились. Постепенно, застраиваясь и расширяясь, хутора эти соединяются в большую деревню. Строится церковь – возникает село Запевалово. С сельской управой и всеми необходимыми в то время административными органами.

Молодых казаков из окрестных хуторов и станиц все чаще и чаще привлекают красивые девушки из вновь образовавшегося села. Старики семей казачьих дают невозможные до сих пор разрешения на женитьбу своих сыновей на запеваловских красавицах. Да и парни – статные, работящие – становятся желанными зятьями неприступных до того казачьих семей.

К концу 18-го столетия Запеваловы, породнившись с травниковскими казачьими родами, народив совместно с ними новые поколения, становятся полноправными казаками – как по земле, так и по статусу.

В Травниках, в окрестных деревнях и селах, и поныне вперемежку живут Запеваловы и Красноперовы. Сохранилось и самобытное казачье село Запевалово. Теперь это небольшая заброшенная деревушка с полуразрушенной церквушкой и забытым кладбищем около нее.

В последний раз мы, семейство одних из последних «куренных» Красноперовых-Запеваловых, почти всей семьей были в этой деревне в начале пятидесятых годов. Несколько десятков «живых» домов. Но в большинстве своем село, когда-то многолюдное, зажиточное, даже богатое, сегодня заброшено – заколоченные дома, заросшие усадьбы…

Но поют в селе до сих пор. И как поют! Поразительно – все застолье сразу, стихийно, без каких-либо предварительных спевок или голосовых распределений, запевают на шесть голосов. И звучит Песня! Поют протяжные казачьи, мелодичные украинские песни, лихие русские частушки. Поразила нас и удивительная тяга к песне пацанов, живущих в деревне.

Во время вечернего «застолья» мы вышли со старшим братом во двор. Он только закончил военное училище, получил первое офицерское звание – лейтенант, приехал в родные места с молодой женой Катей, и восьмимесячной дочуркой Наташей в краткосрочный офицерский отпуск. И очень захотел побывать в родных местах, где прошло самое раннее детство, чтобы не забыть, сохранить эти детские воспоминания. Одних не отпустили. Поехали с ними отец с матерью, ну и я, конечно, тогдашний студент Горного института, все вместе и поехали по родным деревням да станицам. Так вот, вышли мы с братом во двор и увидели на косогоре пацанов, буквально усыпавших крутой склон, спускающийся к изгороди дома, где мы остановились. Я обычно быстро схожусь с пацанами. Подсел к ним, спрашиваю:

– Что это вы, ребята, здесь скучковались? Что за событие?

– А что, – отвечает солидно парнишка, – к Запеваловым гости приехали. Сейчас петь будут.

Сейчас петь будут! Пацаны собрались слушать, как приехавшие гости петь будут – ждут, притихли – разве это не удивительно?

И действительно, отсюда, с косогора, песня слышалась совершенно необычно. Многоголосое звучание подымалось от земли, снизу – вверх, слышалось это пение каким-то неземным, сказочным. Мелодия завораживала. Пацаны сидели с восторженными, широко открытыми глазами, сидели не шелохнувшись, подались вперед, сами казались неземными. И губы их что-то шептали, повторяли что-то, пели. А по окончании песни они все, как-то по особенному, по-своему, шумно вздыхали, чмокали губами, выдавливали из себя – да-а-а, потом негромким шепотом – тише, тише – и опять завороженное молчание, слушание, подпевание… Такого мне не пришлось более видеть никогда.

И нигде.

6

Если следователь вызывает в комнату допросов в самой тюрьме – это проще. Из камеры вызывают без вещей, примерно за час до прибытия следователя – о времени допроса следователь накануне подает заявку – переводят в отделение допросов. Там помещают в «пенал» – этакий узкий ящик, похожий на платяной шкаф. Если помещают одного, нормально, можно сесть, правда «шкаф» настолько узкий, что при сидении коленки плотно упираются в его дверь. Если помещают двоих, приходиться стоять, тесно прижавшись к стенкам «шкафа» и ждать. Ждать, как правило, не долго, так как следователь появляется точно к заявленному времени. Затем – допрос, после окончания допроса – снова в «пенал», ждать, когда тебя отправят в камеру. Вся эта процедура занимает часа три – пустяк, по сравнению с вызовом на допрос в «иваси».

Главное – без утомительных «накопителей» и обыска. Если вызывают к адвокату – еще проще. Нет ожидания в «пенале» – адвокат тебя ждет, проходим сразу в кабину адвоката и начинаем работать. Встреча с адвокатом – это и отдых от камеры, и новая информация с «воли», из дома. Информация устная, никаких записок, писем передавать не полагается и не передается.

Беседуем не спеша, обсуждаем подробно проведенные допросы, планируем допрос предстоящий. Адвокат информирует о том, что сделано для того, чтобы выйти «на волю». Под подписку о невыезде или под «залог». Договариваемся, что если под «залог», то такой «залог» должен быть не более 50-ти тысяч рублей. Больше денег просто нет и взять негде.

Полностью откровенным не могу быть даже с адвокатом – он местный, бывший «опер». Может, «приставлен»? Подозрение не покидает, оно постоянно, оно давит при общении, при разговорах, обсуждениях предстоящих допросов, предстоящих действиях в отношениях с родными, при получении вестей с «воли».

При определенных условиях адвокат из «ментов» – это и надежнее. Если скрывать подследственному нечего.

Надежнее потому, что если адвокат и следователь работают вместе, значит они обо всем советуются. Значит, если адвокат что-то обещает, он это сделает без «подставы», так как ясно, что и следователь согласен. Конечно, если ты подозреваешь, что они работают вместе, то соглашаешься работать с таким адвокатом только потому, что тебе нечего скрывать. И следователя убедить, что ты ничего не скрываешь, через такого адвоката легче. Но если тебе надо что-то скрыть, если нужно ввести следствие в заблуждение – такая связка, конечно же, чрезвычайно опасна для подследственного.

В любой стране, где закон управляет человеком, а не наоборот, как у нас, это посчитали бы глупостью. Но что делать в стране, где следователь ищет не виновного, а вину. У любого, попавшего к нему человека. Главное для нашего следователя доказать, что именно этот, попавший к нему человек, виновен.

Самое лучшее в этих условиях – прикидываться ничего не понимающим «простачком».

Слова «не виновен» вызывают у следствия раздражение, дополнительные вопросы. И даже – дополнительные допросы. Со всеми прелестями перемещений, вызовов и ожиданий. Это только когда что-то подписываешь, да, там прямо указываешь – «не согласен», «не признаю», «не виновен». А в процессе следствия, на допросах, лучше поменьше слов, лучше всего однозначные ответы – да, нет.

У меня это плохо получалось, особенно в самом начале следствия, когда я наивно верил в мудрость и объективность следователя. Все пытался разъяснить свою роль, свою позицию, пока, наконец, не понял, что никому этого не надо, никого это не интересует, что следователю важнее всего убедить тебя, что ты виновен. И чтобы эту виновность ты признал.

Каждая лишняя фраза – это новый вопрос. Новые вопросы – это дополнительные допросы. И здесь главное – не запутаться. Если не выдумываешь, говоришь правду, все как было – не запутаешься.

Хотя следователь «путает» постоянно.

Мне было чуть больше трех лет, когда отец предпринял первый в нашей жизни большой переезд. В город Курган, куда отца направили учиться в сельскохозяйственный техникум. Переезд этот помню хорошо, как и свое детство.