Архистратиг Михаил - Элизабет Вернер

– Молчи! – загремел профессор. – Я ничего не хочу слышать! Я говорю «нет» и еще раз «нет», и… А ты тоже лезешь ко мне со своим триумфом? Ты тоже, конечно, была в заговоре?

Последние слова относились к свояченице, которая, ничего не подозревая, вернулась в комнату, чтобы взять забытые ключи, и теперь была страшно поражена сердитым приемом.

– Да что с тобой? – спросила она. – Что случились?

– Случилось? Да ничего не случилось! Произошла только «маленькая перемена в занятиях», как благоугодно было выразиться моему сынку. Но горе мальчишке! Он еще узнает меня, пусть только попадется мне на глаза!

Велау, словно ураган, умчался из комнаты, с треском хлопнув за собой дверью, а хозяйка дома с искренним испугом обратилась к Михаилу:

– Да что же здесь случилось? Скажите мне, Бога ради!

– Катастрофа! Ганс сознался отцу в проделке, которую не мог скрывать долее. Он вовсе не занимался науками, а воспользовался университетскими годами, чтобы заняться живописью и закончить свое образование художника. Однако прости, тетя, я должен бежать за ним, потому что будет и в самом деле нехорошо, если он попадется теперь на глаза отцу.

С этими словами Михаил вышел из комнаты, а бургомистерша несколько минут простояла на месте наподобие соляного столба. Мало-помалу ее лицо прояснилось, и наконец она сказала с величайшим удовлетворением:

– Ганс натянул непогрешимому господину профессору нос, да еще какой! Что за золотой парнишка!

Глава 7

Эльмсдорф, имение отставного полковника фон Реваля, находилось невдалеке от города. Оно не представляло собой старого горного замка с лесными и охотничьими округами и историческим прошлым, как Штейнрюк, а было современным уютным жильем, необыкновенно приспособленным благодаря удачному местоположению для. летнего пребывания. Дом – обширная вилла с балконами и террасами – был окружен чудно разбитым парком; внутреннее убранство не сияло великолепием, но говорило об изящном вкусе и богатстве владельца.

Полковник Реваль три года тому назад подал в отставку из-за тяжелой раны, полученной в последнюю войну. С того времени он жил с женой зимой в столице, а летом в Эльмсдорфе, превращенном им из простого поместья в очаровательный уголок.

Михаил Роденберг, служивший в полку Реваля и бывший в последнее время его адъютантом, с самого начала пользовался исключительным благоволением начальника, который находил случай неоднократно доказывать ему это благоволение и после выхода в отставку.

В этот день в Эльмсдорфе было большое торжество: справляли день рождения госпожи фон Реваль, и на праздник было созвано многочисленное общество. Было само собой понятно, что Михаила тоже пригласили, и вместе с тем приглашения были посланы и обоим Велау. Однако Ревалю пришлось отказаться от надежды видеть среди своих гостей знаменитого ученого. Профессор Велау извинился нездоровьем, а на самом деле просто был в отвратительном настроении духа из-за своеволия Ганса. Таким образом, молодые люди отправились в Эльмсдорф одни.

В ярко освещенных комнатах виллы супруги Реваль принимали гостей с той любезностью, которая делала их дом центром всего местного общества. Гансу Велау и здесь удалось оправдать утверждение отца, будто он – чрезвычайный счастливчик, перед которым неизменно распахиваются все двери и сердца, хотя сам он ровно ничего не делает для этого. Чуть только он был представлен хозяйке дома, как сразу стяжал ее особенное благоволение. Все тоже согласились, что он очень мил, и Ганс сразу почувствовал себя совершенно легко и свободно в обществе, еще минуту назад бывшем ему совершенно чуждым.

Но тем более чужим чувствовал себя здесь Михаил, который не обладал ни талантом, ни склонностью быстро и легко сходиться с людьми. За исключением хозяев дома, он тоже ровно никого не знал из присутствующих, и беглые представления, сопровождавшиеся не менее беглыми разговорами, мало интересовали его. Поэтому он был скорее наблюдателем, чем участником общего веселья, и, уныло бродя из комнаты в комнату, попал наконец в оранжерею, где купы пальм, лавров и цветущих растений образовывали уютные уголки для отдохновения.

Здесь было так прохладно и пустынно, что молодому офицеру не хотелось возвращаться в жаркие комнаты, где он никому не был нужен. Медленно переходил он от растения к растению, пока появление полковника Реваля не нарушило его созерцательного настроения.

– А вы по-прежнему нелюдим? – спросил полковник, и в тоне его слышались и шутка, и серьезный упрек. – Вы – плохой гость на нашем празднике! Что вы делаете в этой пустынной оранжерее?

– Я только что вошел, – извинился Михаил. – Кроме того, я чувствую себя таким чужим в этом обществе…

– Лишнее основание, чтобы познакомиться со всеми. Берите пример со своего юного друга: он на всех парусах мчится в потоке общего веселья. Я уже давно ищу вас в зале, так как хотел представить вас графу Штейнрюку. Ведь вы еще не знакомы с ним?

– С командующим войсками? Нет.

– Он только что прибыл, и впоследствии вам все равно придется явиться к нему по долгу службы. Генерал пользуется колоссальным влиянием, и его чрезвычайно боятся за служебную строгость. По службе он никого не щадит, а себя – менее кого бы то ни было, хотя ему и под семьдесят. Но понятие о старости кажется созданным не для него!

Михаил молча слушал полковника. Он знал, что граф был в Штейнрюке, и должен был приготовиться к возможной встрече. До сих пор судьба щадила его, но в будущем встречи нельзя было избежать, поскольку ему, прикомандированному ныне к генеральному штабу, так или иначе все равно придется явиться к командующему войсками.

– Мы надеялись видеть у себя и молодого графа тоже, – продолжал Реваль, – но нам только что сообщили, что он приезжает лишь завтра. Жаль! Вы могли бы сделать интересное знакомство!

– Вы имеете в виду сына генерала, полковник?

– Нет, граф Альбрехт умер несколько лет тому назад, я говорю о внуке генерала, графе Рауле. Это – прекраснейший из мужчин, каких только мне приходилось видеть! Вечно впереди всех во всяких безумствах, голова постоянно набита гениальными идеями; к тому же он очаровательно любезен, так что сразу покоряет всех. Это в самом деле необыкновенно богато одаренная натура, но и безумец тоже, который еще наделает хлопот своему деду, если генерал вовремя не скрутит его!

– Ну, мне кажется, граф Штейнрюк – подходящий для этого человек! – заметил Михаил.

– Я тоже так думаю! Граф Рауль не боится ни смерти, ни черта, но к деду питает благоговейное почтение, и если его высокопревосходительство что-то приказывает, то молодому графу приходится покоряться!

Позади разговаривавших послышалось легкое шуршание шелковых платьев. Они обернулись, и в тот же момент молодой офицер так резко отошел в сторону, что полковник с удивлением взглянул на него.

Вошли две дамы. Старшая, очень нежная и бледная, в изысканном темном туалете, осматривалась по сторонам, отыскивая местечко, где можно было бы отдохнуть. Младшая продолжала стоять на ступенях лестницы, ярко озаряемая светом лампы, висевшей над ее головой.

Ганс Велау был прав, когда с таким энтузиазмом описывал эту девушку. Высокая и стройная, с лицом поразительной, редкой красоты, она действительно как будто сошла со страниц какой-то сказки. Глаза ее в самом деле блестели, словно звезды, а волосы казались тем самым золотом, о котором рассказывают старые предания о кладах.

– Ах, ваше сиятельство! – воскликнул полковник, подходя к старшей из дам и предлагая ей руку. – Наверное, в зале было слишком жарко? Боюсь, что, появившись у нас на вечере, вы принесли жертву…

– Это только усталость, больше ничего, – говорила графиня, в то время как Реваль вел ее к креслу. – О, лейтенант Роденберг!

Михаил поклонился.

Теперь и Герта подошла к матери и промолвила:

– Маме стало нехорошо, поэтому мы и покинули зал. Здесь, где так прохладно и тихо, она скоро оправится.

– Но в таком случае лучше всего будет… – и Михаил, взглянув на полковника, направился к двери.

Однако графиня с чарующей любезностью воскликнула:

– Да нет же! Мне просто стало немножко не по себе от жары и толчеи. Очень рада видеть вас, господин Роденберг!

Полковник был явно удивлен, что дамы знакомы с молодым офицером. Его замечание по этому поводу заставило графиню рассказать историю их знакомства. Она уверяла, что быстрая помощь, оказанная Михаилом, спасла жизнь ей и ее дочери, и напрасно Роденберг противоречил: графиня стояла на своем.

Графиня Герта не приняла участия в разговоре, а обратила все свое внимание на растения. Медленно скользила она по оранжерее: ее движения были полны грации, но это не была грация молоденькой, неуверенной в себе, девушки. Несмотря на свои девятнадцать лет, она производила впечатление вполне светской дамы, сознающей, что она богатая наследница и очень красива.