Архистратиг Михаил - Элизабет Вернер

Когда граф Штейнрюк вскоре после этого вошел в комнату, он никого не застал там. Взглянув на часы, он убедился, что пора ехать, и подошел к письменному столу, чтобы прицепить звезду. Футляр лежал на прежнем месте, но звезды там не было: должно быть, камердинер заметил, что ленты не хватает, и взял орден, чтобы исправить недостаток. Штейнрюк дернул за звонок.

– Орден! – приказал он вошедшему камердинеру. – Экипаж подан?

– Точно так, ваше сиятельство, подан! Но орден… ведь вы, ваше сиятельство, изволите сами убирать эти знаки отличия!

– Да, но у звезды не оказалось ленты. Я говорю про большую звезду с бриллиантами! Разве ты не заметил, что лента отвязалась?

Камердинер покачал головой.

– Я и не видал звезды; ведь я входил в комнату только на минутку, чтобы получить приказание вашего сиятельства насчет экипажа.

– И с тех пор ты не заходил в комнату?

– Даже не заглядывал.

– Был здесь кто-нибудь?

– Как же, сын лесника оставался здесь, когда я уходил, и мне кажется, что он был здесь слишком долго один.

В словах камердинера звучало ясно высказанное подозрение, но граф оборвал его резким жестом.

– Чушь! Об этом не может быть и речи! Вспомни, не был ли здесь кто-нибудь?

– Нет, ваше сиятельство, никто даже и в коридор не входил.

– Но спальня… в нее ведет дверь…

– Да, завешенная ковром, но она ведет непосредственно в комнату ее сиятельства вдовствующей графини.

Штейнрюк побледнел, его кулаки невольно сжались, но он всеми силами старался побороть усиливавшееся подозрение.

– Поищи! – приказал он. – Звезда должна найтись под бумагами или книгами, может быть, я сам сунул ее куда-нибудь!

Не дожидаясь помощи слуги, граф сам начал искать. Он знал наверное, что положил звезду в футляр, который оставил открытым, но, несмотря на то, что была поднята каждая бумажка, каждая книга и осмотрен каждый ящик, звезда не нашлась.

– Нет ее, – тихо сказал камердинер, – и если ваше сиятельство оставили ее в открытом футляре, то… остается только одно объяснение!

Штейнрюк ничего не ответил, он уже не сомневался более. Значит, воровство, подлое, низкое воровство! Это переполнило чашу его ненависти и презрения!

Наступило недолгое молчание. Наконец граф спросил:

– Вольфрам еще в замке?

– Я думаю – да, он хотел зайти к кастеляну.

– Тогда позови мне сюда его сына! Но ни слова о происшедшем ни ему, ни леснику. Ты передашь приказание, и только!

Камердинер ушел, и Штейнрюк на мгновение закрыл глаза руками. Это было ужасно! Хотя, с другой стороны, разве так уж необыкновенно для отпрыска подобного рода? Что у Михаила нет ни единой капли крови от матери, это видно уже по наружности, ну, а кровь, которую он унаследовал от отца… она-то и сказалась именно теперь и доказывала, что этого парня по праву надо оттолкнуть.

Когда Михаил вошел в комнату, граф стоял, выпрямившись, и был полон обычной стальной решимости.

– Закрой дверь и подойди сюда! – приказал он.

На этот раз Михаил повиновался, не дожидаясь повторения приказания. Он подошел к графу, а тот впился в него сверкающим взглядом и, показывая на пустой футляр, спросил:

– Знаешь ты это?

Михаил медленно покачал головой: он не мог понять странный вопрос.

– Этот футляр лежал здесь, на письменном столе, – продолжал Штейнрюк, – но он не был пуст, в нем находилась звезда со сверкающими камнями. Ты и ее тоже не видел?

Михаил подумал, что это, вероятно, и блестело так на столе в потоке солнечных лучей. Но он не присматривался внимательно к сверкающему предмету.

– Ну? Я жду ответа! – сказал граф, не отрывая взора от лица Михаила. – Куда девалась звезда?

– Да я-то как могу знать это? – спросил Михаил, все более удивляясь странным вопросам.

Губы графа скривились горькой усмешкой.

– Ты и в самом деле не знаешь? Видно, ты вовсе не так прост, как притворяешься… Где звезда? Я хочу знать!

Грозный тон последних слов наконец уяснил парню истину: он стоял, словно пораженный молнией, и казался таким растерянным, таким смущенным, что Штейнрюк окончательно уверовал в его виновность.

– Признайся, парень! – сказал он тихим голосом, который однако был страшен. – Отдай украденное и благодари Создателя, если я отпущу тебя с миром! Слышишь? Отдай назад украденное!

Михаил вздрогнул, словно ему нанесли смертельный удар, но в тот же момент гневно крикнул:

– Я – вор? Я должен…

– Тише! – резко оборвал его Штейнрюк. – Я не желаю шума, не хочу привлекать внимание, но ты не сойдешь с места, пока не сознаешься. Признавайся!

Он схватил юношу за руку, и его пальцы, как стальные тиски, впились в тело Михаила. Однако последний мгновенно освободился от них одним сильным движением и хрипло сказал:

– Оставьте меня! Не смейте еще раз повторить мне это, или…

– Уж не собираешься ли ты угрожать мне? – граф принял его вспышку за проявление крайней наглости. – Берегись! Еще одно слово, и я забуду, что должен щадить тебя!

– Но я – не вор! – пронзительно крикнул Михаил, – и если кто осмелится назвать меня так, того я положу на месте! – и с этими словами он, схватив с ближайшего стола тяжелый серебряный канделябр, замахнулся им над головой графа.

Штейнрюк отступил на шаг, но не из страха перед этой угрозой, а от картины, представившейся ему. Куда девалось бессмысленное, мечтательное выражение лица, куда исчез неуклюжий дурачок-простофиля? Словно раненый лев, стоял перед ним Михаил, готовый броситься на более сильного врага, и глаза Штейнрюка, которые сверкали таким уничтожающим огнем, встретились со взглядом других глаз, таких же темно-синих, как и его собственные, и сверкающих не менее уничтожающим огнем… Нет, трус не мог смотреть так, да и вор тоже…

Вдруг дверь распахнулась – в прихожей послышался шум резких голосов – и на пороге показался лесник, за которым виднелось испуганное лицо камердинера.

– Да ты взбесился, что ли? – крикнул своему питомцу Вольфрам, кидаясь на помощь своему господину и хватая Михаила за плечо.

Но юноша стряхнул его с себя, как стряхивает матерый волк насевшую на него свору, бешено шваркнул канделябром об пол и бросился к двери.

Однако камердинер загородил ему дорогу, крикнув леснику:

– Держите его! Он обокрал его сиятельство!

Вольфрам, собиравшийся схватить своего питомца, в страшном изумлении остановился:

– Михель – вор?!

Из груди Михаила вырвался стон, такой дикий и страдальческий, что Штейнрюк бросился к юноше. Он хотел удержать, остановить его, но было уже слишком поздно: пораженный ударом кулака камердинер рухнул на пол, а Михаил бросился мимо него в открытую дверь.

Глава 4

Лесник Вольфрам вошел в церковный дом Санкт-Михаэля, где его, должно быть, ждали, так как священник встретил его уже в сенях.

– Ну, Вольфрам, все еще никаких известий?

– Нет, ваше высокопреподобие, парня и след простыл, а вот из замка я вам принес весточку, я как раз оттуда.

Отец Валентин открыл дверь в рабочую комнату и знаком пригласил лесника следовать за ним. Должно быть, весть из замка не казалась ему такой важной, как вопрос, который он повторил с явным беспокойством:

– Значит, Михаил и сегодня не являлся домой?

– Да нет же, ваше высокопреподобие.

– Третий день о нем нет ни слуху, ни духу! Где же его искать? Только бы с ним ничего не случилось!

– Ну, такому все – как с гуся вода, – ответил лесник с грубым смехом. – Бродит где-нибудь вокруг да около и не решается вернуться домой, потому что знает, что его ждет, там. Но когда-нибудь ему все равно придется вернуться, и тогда сохрани его Бог!

– Что вы хотите делать, Вольфрам? Вспомните свое обещание!

– Свое обещание я держал, пока с этим негодяем можно было хоть как-нибудь справляться, но теперь конец! Если он думает, что смеет все швырять и драться, так пусть узнает, что есть человек, который найдет на него управу, и это он будет чувствовать до тех пор, пока у меня будет в силах подниматься рука!

– Вы не тронете Михаила ни единым пальцем, пока я сам не поговорю с ним! – строго сказал священник. – Значит, вы из замка? Ну, нашлась наконец пропажа?

– Как же, еще в тот же день! Маленькая графинюшка захватила блестящую звезду, как игрушку, побежала с ней в свою комнату и в конце концов принесла ее матери. Тогда все объяснилось.

– Значит, все произошло из-за детского баловства! – с горечью сказал отец Валентин. – Такое позорное обвинение без всяких доказательств…

– Но почему же Михель не раскрыл рта и не ответил? Я-то уж сумел бы оправдаться; но Михель, наверное, стоял, как дубина, а когда за него взялись, как следует, он взъерепенился, словно подстреленный медведь. Броситься на его сиятельство! Просто не поверишь этому!.. Но ведь я-то своими глазами видел, как он стоял с подсвечником в руке! А в конце концов мне придется отдуваться из-за этого проклятого парня. Сегодня граф был ужасно немилостив, не сказал мне и пары слов и только велел передать вашему высокопреподобию вот это письмецо. – и с этими словами лесник подал священнику письмо.