Разбор полетов - Юлия Латынина

— Я спрашиваю, — холодно осведомился Васючиц, — чья подпись стоит на приказе о назначении Нестеренко?

— Моя, — сокрушенно признался Глуза.

— Не слышу! Громче!

— Моя.

Васючиц развел руками и повернулся к Рамзаю.

— Тебе все ясно, Сергей? — спросил он. Странное дело: старшим по должности был, несомненно, Рамзай, и именно Рамзай произносил долгие речи и ставил размашистые подписи, но у каждого, кто сидел в этом кабинете достаточно долго, складывалось впечатление, что содержание бумаг, на которых стоят подписи Рамзая, диктует отнюдь не сам Рамзай.

Васючиц помолчал и закончил:

— Я думаю, Алексей Юрьевич сделает правильные выводы и на следующем собрании акционеров нашу доверенность признают правильной. В противном случае мы разберемся с деятельностью «Авиетты» и других принадлежащих Алексею Юрьевичу компаний.

Ошалевший Глуза вылетел из кабинета, чувствуя, как вся его верность Ивкину растворяется, как обмылок в горячей воде, перед более насущной задачей спасения свой шкуры.

Рамзай и Васючиц остались в кабинете одни.

— Ну я пошел, Сергей Станиславович, — сказал Васючиц.

— Да, Толя, конечно… погоди! Васючиц обернулся от двери.

— А эта ужасная история с Ивкиным — это правда, что в него стреляли?

— Ну, знаешь! Я во всей этой грязи даже разбираться не хочу, — с видимым отвращением пожал плечами Васючиц, — стрелять-то в него стреляли, да не в него, и вдобавок не попали… То ли в него стреляли, то ли он сам…

— Ты думаешь, он на себя инсценировал покушение? — сообразил Рамзай.

— Либо он сам, — кивнул Васючиц, — либо кому-нибудь долг не отдал… Ты же знаешь, Рыкове кучу денег задолжало, кто-то наконец должен был обидеться. Там эти, из Харькова, все провода нам оборвали!

Глава Службы облегченно вздохнул. Сегодня утром на конференции, посвященной развитию отечественной авиации, где он читал доклад, он встретил нескольких знакомых, и многие из этих знакомых странно на него смотрели — так, словно его Служба имела какое-то отношение к уголовным приключениям Ивкина. Рамзай почувствовал себя очень неудобно и был рад, что сейчас Васючиц объяснил ему простую вещь: Ивкин сам имитировал на себя покушение, чтобы настроить людей против Службы и лично него, Рамзая. Все-таки Васючиц был удивительно компетентный человек.

— Да, чуть не забыл, — сказал Васючиц. Он достал из внутреннего кармана пиджака белый матовый конверт и ласкательным, почти незаметным движением подсунул его под бумаги на столе начальника. Поклонился и вышел из кабинета.

Рамзай поспешно достал конверт и открыл его. Внутри были доллары — много долларов. Рамзай пересчитал деньги — их было пять тысяч. Теплое, признательное чувство к заму охватило его. Пять тысяч долларов! Да это же — это почти треть иномарки! Все-таки Анатолий Васильевич был удивительный человек. Фактически ни за что, просто из чувства личной дружбы, каждый месяц этот конверт оказывался на столе Рамзая. И за что? Разве Анатолий Васильевич когда-нибудь попросил его принять не правильное, несправедливое решение? Разве он когда-нибудь сообщал ему неверную информацию, разве вся деятельность службы под руководством Рамзая и добровольной помощью Васючица не способствовала процветанию Родины?

Пять тысяч долларов! Скоро можно будет отремонтировать дачу!

И тут Рамзай ненароком вспомнил, что Васючиц строит новую дачу, совсем неподалеку от прежней. В новой даче было три этажа и башенка, и она не могла стоить меньше… меньше трехсот или четырехсот тысяч долларов. Сколько же получает Анатолий Васильевич и за что, и не слишком ли мало идет в тот белый конверт, который ежемесячно оказывается на столе Рамзая?

Но эта мимолетная и не слишком-то приятная мысль пришла и ушла. Глава Службы транспортного контроля Сергей Станиславович Рамзай не любил неприятных мыслей.

Глава 4

На следующее утро Сазан явился в Рыково, прихватив с собой парочку бухгалтеров из подведомственных ему структур.

По дороге, застряв в гигантской автомобильной пробке, он проклял все на свете и подумал, что если он не найдет в Рыкове хорошей квартиры, то откажется от этого куска просто из-за географических его особенностей.

Подъезд к аэропорту был перегорожен желтым шлагбаумом: вчера Сазан проезжал через шлагбаум с Глузой, но на этот раз Сазану пришлось ждать, пока охранник в камуфляже не поднимет шлагбаум.

Охранника Сазан помнил хорошо — второго дни тот был в кабинете директора вместе с Големом.

Сазан опустил стекло, и охранник, наклонившись к машине, вручил Сазану маленький белый листок — квитанцию на стоянку.

— Тебя как зовут? — спросил Сазан.

— Семка. А это Вершок.

Сазан посмотрел вправо и увидел, что за будкой стоит еще одна личность. Личность была вполне крупногабаритная, метра под два ростом и в метр шириной. Голое пузо нещадно выпирало из камуфляжных штанов, в углу широченного рта сиротливо болталась папироска, а маленькие синие глазки взирали на мир из-за необъятных щек с неожиданным для подобного типа добродушием. Это, стало быть, и был Вершок, получивший свою кличку явно за миниатюрные размеры.

— Базар есть, — сказал Семка.

— Есть — так поговорим, — отозвался Сазан. Он бросил свой «мере» метрах в десяти от будки, выключил радио и подошел к обоим охранникам.

— Ты что там говорил насчет Шила? — спросил Семка.

— Сказал, что не верю, что Шило случайно грохнули.

— И как все, по-твоему, было?

— Ну, я над ними с фотокамерой не стоял, — проговорил Сазан, — но представь себе простую вещь. Нам сказали, что Шило остановил военный патруль, а Шило принялся в патруль шмалять. Могло такое быть?

— Могло, — сказал Семка.

— А теперь представь, что первым стрелял не Шило, а солдаты.

— А зачем?

— А зачем Шило ехал в Рыково? Он тут что, часто бывал?

Семка с Вершком переглянулись.

— Ну, раз в неделю приезжал.

— Его вчера ждали?

— Нет.

— Кто-то сказал, что просил его приехать?

— Не-а.

— Я так думаю, что кто-то все же попросил его приехать. Позвонил и сказал, что это срочно. А сейчас он в этом не признается. И в этой истории я уже второй раз встречаюсь с такой штукой: человека срочно просят приехать, а по дороге расстреливают… Какой-то шибко умный сценарист повторяется. Вершок задумчиво чесал голову. Голова у него была бритая, с ярким красным шрамом на макушке, и задумчивый Вершок являл собой живую иллюстрацию к словарной статье «оксюморон».

— И еще, — сказал Сазан, — попросить Шило приехать мог только кто-то, кто имел вес в аэропорту. Если бы ему позвонил, уборщик, он бы перезвонил кому-нибудь другому. Так что это был кто-то из заместителей директора.

— Или Голем, — пророкотал Вершок низким басом, схожим с урчанием неисправного КамАЗа.

Сазан промолчал.

— У Ивкина честные замы? — спросил он.

— Да мы что, — сказал Вершок, — нас, что ли, туда пускают? Наше дело — бабки за бензин выбивать. Во, было — улетели красавцы аж в Иркутск, как прилетим, говорят, так заплатим. До Иркутска четыре часа лету, а они пять месяцев летели.

— Прилетели? — поинтересовался Сазан. Вершок поднял необъятных размеров кулак и поднес его к собственному носу, словно любуясь.

— Прилетели, — сказал Вершок, — как я их обидел, так сразу прилетели.

— У Ивкина Глуза — первый зам, — сказал Семка, — хитрая сволочь и от нас морду воротит. Если кто-то снюхался с Кагасовым, так это он.

— Ну я пошел, — сказал Сазан. И повернулся к машине.

— Ты это… погоди…

Сазан приостановился. Семка смотрел на него, словно прицениваясь

— Ты учти — пока там с Шилом все не размотается, мы никому морду бить не будем. Есть среди ребят такое настроение.

— Учту, — сказал Сазан.

Здание аэропорта было весьма пустынным, и, что самое печальное, — в нем отсутствовали те самые палатки, киоски, книжные стенды, крикливые россыпи глянцевых журналов, что облепляют стадионы и аэропорты, как рыбы-прилипалы крупного кита, и лучше, чем любая поддельная бухгалтерия, свидетельствуют о процветании или смертельной болезни учреждения.

Стайка немногочисленных пассажиров кучкова-лась перед выходом номер пять. На билетной кассе поверх задраенного стекла болталась картонка с надписью: «Ушла на пять минут». Одинокий багажный конвейер крутился с грохотом и лязгом, черные резиновые пластины налетали одна на другую, по конвейеру катался невероятных размеров рюкзак. Потом из стеклянных дверей подбежал человек, схватил рюкзак и поволок его вон. Конвейер продолжал свое сизифово коловращенье.

Из лужицы на бетонном полу пил голубь.

Сазан сунул руки в карманы и прошел через арку металлоискателя к пассажирскому залу. Арка немедленно принялась орать. Толстая тетка, предназначенная для проверки билетов, заполошно вскричала: