Разбор полетов - Юлия Латынина

— Почему?

. — Приехал какой-то Нестеренко и повсюду наставил своих людей.

— Кто такой Нестеренко?

Шофер молча положил листок бумаги на стол человека в салатовом костюме. Человек изучал его несколько минут.

— Но это бред! — вдруг сказал он. — Что этот тип забыл в Рыкове? Респектабельная «крыша», бензином он не торгует… У Ивкина просто нет таких денег, чтобы заплатить ему за услуги! Нестеренко — «крыша» Ивкина! Это все равно, как если бы, я не знаю, бомж пришел в Национальный резервный банк и получил там два миллиона кредита!

Собеседник откашлялся. Салатовый костюм вдруг поднял глаза:

— Ты думаешь, это не случайно? Ты думаешь… он может быть из органов"?

— Нестеренко иногда покупал органы, но никто не слыхал, чтобы он с ними сотрудничал. На твоем месте я бы опасался другого. Знаешь, этим бизнесом могут заинтересоваться не только органы. Но и — как бы это мягче сказать — коллеги Нестеренко…

— Ты полагаешь?

— Ничего я не полагаю, — сказал второй человек, — если бы я шел по дороге и увидел кошелек, то я бы его поднял. И Сазан сделал то же самое — поднял кошелек на дороге. Когда он увидит, что кошелек пуст, он выкинет его обратно. Если он его не выкинет… значит, он не случайно набрел на кошелек.

Пенсионерка в цветастом хлопковом платье сидела на крашеной скамеечке, изрезанной изречениями окрестных панков, и вокруг скамеечки бегал белый пудель, время от времени принимаясь лаять на подсевшего к ней молодого человека. Пенсионерка взахлеб рассказывала молодому человеку одну из самых интересных историй, случившихся с ней за последние полгода: это была история о том, как она играла с Сергеем Петровичем и с Аней в «подкидного» и вот-вот должна была выиграть — и тут прибежали люди в масках и пятнистой форме и выдворили ее с лавочки, потому что на пятом этаже засел террорист. Это была не такая поучительная история, как та, что случилась вчера, когда продавщица на базаре попыталась обсчитать ее на двадцать копеек, но и в ней были свои незабываемые моменты.

— Значит, они вас не спрашивали, куда побежал преступник? — переспросил молодой человек.

— Какое спрашивали! — возмутилась старушка. — Эти, молодые, разве чего спрашивают? Они сами все знают!

— Этот, который террорист, мы даже и не заметили, как он прошел в подъезд, — поддакнул подошедший к ним пенсионер — это ему принадлежал белый пудель, — а минут через пять пробегают двое из воинской части. Солдатик кричит: «Парень тут не пробегал, в джинсах, в замшевой куртке?» Мы говорим, что никто не пробегал. А другой, со звездочками, в подъезд и сразу на третий этаж, шмяк в дверь и кричит сверху: «Тут он! Вызывай ребят!»

— А вот еще у меня соседка завела привычку кормить голубей, — со вздохом сказала старушка. — Я ей как-то говорю: «Валерия Павловна! Что же вы делаете? Голубь птица антисанитарная, а балкон у нас общий…»

Старушка оглянулась.

Молодого человека уже не было поблизости.

— Вот молодежь, — сказала старушка, — никакого уважения к старшим, — и принялась рассказывать историю про голубей соседу с пуделем, который слышал ее уже около семи раз.

Алексей Юрьевич Глуза, ближайший друг Ивкина и исполняющий обязанности генерального директора «Рыково-АВИА» на время болезни своего шефа, прибыл к особнячку, занимаемому Службой транспортного контроля, около четырех часов дня.

Встреча с Рамзаем, директором службы, была назначена ровно на четыре.

Тем не менее прошло не меньше получаса, пока Глузу запустили в кабинет, и все это время он сидел в предбаннике, забившись в угол коричневого кожаного дивана и угрюмо листая случившийся рядом журнал «Эксперт». Холеная секретарша Рамзая забыла предложить ему чаю, а многочисленные посетители приемной — большей частью чиновники СТК — избегали разговаривать с Глузой. Те же, что разговаривали, звучали ненатурально бодро — так оголодавшие наследники разговаривают с богатым дядюшкой, находящимся в последней стадии рака. Наконец, в полпятого вечера секретарша подняла головку от книжки, которую она читала, и сказала:

— Вас просят пройти.

Глава Службы транспортного контроля Сергей Станиславович Рамзай сидел в просторном кабинете, в сени широкоформатного флага Российской Федерации, лениво колыхавшегося в такт оконным занавескам. Обширный, но дешевый стол перед Сергеем Рамзаем был завален бумагами — не то затем, чтобы впечатлить всякого, кто заглянет в кабинет, несомненными доказательствами бурной жизнедеятельности и полезности Службы, не то затем, чтобы скрыть пятна и порезы на многое повидавшей поверхности стола. Кроме бумаг, на столе красовались выключенный компьютер с клавиатурой, покрытой пылью, модели ИЛ-62 с задранным в потолок носом, и фотография Сергея Рамзая в обнимку с бывшим первым вице-премьером Олегом Сосковцом. У Сергея Станиславовича Рамзая было крупное, холеное лицо довольного Богом священника или довольного миром чиновника, и он взирал на Глузу покровительственно и холодно.

К заваленному бумагами столу был пристроен другой, буквой Т: по обе его стороны тянулись кожаные кресла. В одном из этих кресел сидел, развалясь, худощавый человек со скучающим выражением породистого лица: это был первый заместитель Рамзая, Анатолий Васильевич Васючиц, также известный авиационной публике под кодовым наименованием «Вась-Вась».

Повинуясь царственному кивку Рамзая, Алексей Юрьевич Глуза сел в кресло напротив и забегал глазами по сторонам.

— Как же так, Алексей Юрьевич, — раздался размеренный, исполненный собственного достоинства голос главы Службы, — вы обещали помочь нам…

— Он обещал помочь себе, — перебил развалившийся в кресле «Вась-Вась». Глуза повесил голову.

— Нет, я правильно понимаю, Алексей Юрьевич, — что когда вы сегодня утром обзванивали всех членов совета директоров, то вы звали их на заседание, на котором Кагасова должны были назначить исполняющим обязанности генерального директора. Так?

— Да.

— И почему же этого не произошло?

— Послушайте, я тут ни при чем! Появился этот бандит, поставил своих людей в больнице, поставил своих людей в аэропорту, зашел во все кабинеты со своими качками: «Ага, у вас тут совет директоров намечается? Вы, пожалуйста, определитесь правильно с голосованием».

— И почему с голосованием определились в вашу пользу?

— Но это… естественно… Я — правая рука Вити. И в качестве его правой руки…

— В качестве его правой руки вы можете сесть за решетку, — угрожающе сказал Рамзай. Глуза содрогнулся.

— Сергей Станиславович! Анатолий Васильевич! — умоляюще сказал он. — Но я не вижу, чтобы произошло что-то такое уж страшное. Весь аэропорт устал от этой склоки. Я устал от этой склоки. Я гарантирую вам, что мое назначение — это правильное решение! Если бы назначили Кагасова — его не любят пилоты, еще бы забастовка какая случилась… Ну почему вам так обязателен этот Кагасов?

— Потому что Кагасов — честный человек и отличный хозяин, а вы все жулье, — заявил Рамзай, — потому что под его руководством аэропорт добьется процветания! Пора навести порядок на топливозаправочных комплексах! Я не позволю вам обманывать государство! И если вы будете продолжать вести себя так, как вы ведете, то мы полностью и досконально проверим все, что творится на вашем ТЗК! И что творится с вашими авиабилетами!

Размай встал. Его круглое, лоснящееся лицо преобразилось. Он заговорил.

Он говорил о необходимости создания государственного концерна, наилучшим образом осуществляющего авиазаправки, и о минимизации расходов на обслуживание самолетов. Он говорил о необходимости повышения качества авиаобслуживания и о соревновании с зарубежными компаниями.

В процессе говорения лицо Рамзая преображалось. Он напоминал уже не серенького чиновника — он напоминал рок-певца, стоящего на сцене перед потрясенным залом. Он не говорил, он пел.

Когда он дошел до роли СТК в развитии отечественной авиации, его заместитель Васючиц стал откровенно и хамски улыбаться — впрочем, Рамзай не замечал этой улыбки, потому что за всю его жизнь Рамзаю ни разу в голову не пришло, что его мыслям можно внимать иначе, как с почтительным потрясением, а Глуза, напротив, уткнул глаза в полированный стол и думал: «Пронеси, Господи!»

Наконец, запас внутреннего душевного топлива, воспламененного жалкими оправданиями Глузы, иссяк. Рамзай перевел дух, а Васючиц спокойно сказал:

— Алексей Юрьевич, «этот бандит», как вы выразились, имеет в аэропорту какой-нибудь официальный статус?

Глуза побледнел и стал напоминать цветом кафель в ванной.

— Да… — еле слышным шепотом произнес он.

— И какой именно?

— Э-э… заместитель генерального. По безопасности.

— И кто его на эту должность назначил?

— Таково было желание Виталия Моисеевича… Строго говоря, Виталий Моисеевич не выражал подобного желания в разговоре с Глузой, ибо Глуза с ним еще не разговаривал. Но Миша Ивкин непререкаемым тоном заявил Глузе, что его отец, до того как опять заснуть, таковое желание выразил, и Глузе как-то не пришло в голову, что мальчишка мог и соврать.