Лето, бабушка и я - Тинатин Мжаванадзе

От ужаса, что надо идти в какое-то непонятное «вниз», одной, к незнакомым людям, я вцепилась в маму двумя руками.

— Пусть идет с нами, — вздохнула бабушка. — Лучше пусть войдет и увидит, а то будет мучиться еще хуже — что же там такое было.

В большом зале лежала длинная коробка с человеком. С двух сторон стояли стулья — как в театре, и сидели женщины в черном, все как одна заплаканные.

— Ты не думай, они притворяются, — прошептала мне на ухо мама.

При виде нас женщины прибавили звука и заголосили так, что у меня заложило уши. Бабушка прошла к коробке, ей принесли стул, и она села на него, выпрямив спину.

А ведь тут ничего такого страшного нет, и чего мама с бабушкой так боялись меня вести?

— Надо обойти, — дернула меня за руку мама, и мы пошли. Скосив глаз, я увидела лежащего в коробке старого человека.

— Он спит? — спросила я торопливо.

— Молчи, — еле процедила мама, усаживаясь на стул в переднем ряду.

— Покажи, покажи дочку, — зешелестели женщины со всех сторон.

Мама мельком улыбнулась.

— В школу еще не ходит? — шумно дыша и вытирая платком красное лицо, заулыбалась тучная тетка сзади.

— В этом году идет, — шепотом ответила мама. — Шла бы ты вниз все-таки, тут же оглохнуть можно.

Как раз в это время возле коробки заливалась слезами очередная плакальщица.

— Ладно, пойду, — буркнула я, всеобщее липучее внимание было еще хуже, чем остаться одной.

Внизу в просторной кухне сидела со стаканом воды давешняя украинская невестка и облегченно вздыхала.

— Я ж такого никогда не слышала, — говорила она женщине в фартуке. — И покойника, царствие ему небесное, не знала, муж меня повез — так положено, говорит, это ж дядя нашей соседки! Откуда ж я знала, что надо черное надевать! А потом они тут как завоют! Не, у нас тоже плачут, конечно, но тут мне как-то не в то ухо попало, аж по нерву стукнуло, и у меня слезы как потекли! Остановиться не могу!

Женщина в фартуке беззвучно посмеялась.

— Тебе тоже воды? — спросила она меня. — Я уж не спрашиваю, чья. Тут детей столько — они все на заднем дворе играют, хочешь, иди к ним?

Я помотала головой.

— Ты тоже не пришей кобыле хвост? — спросила меня украинская невестка. — Ох, скорей бы домой, я и не засну сегодня!

Чего они все переживают?

— А что с ним сделают? — вдруг вырвался у меня вопрос.

— С кем, с покойным? Похоронят. В смысле — в землю закопают, — объяснила украинка, изображая руками для пущей наглядности.

Я представила себе, как человека в коробке кладут в яму и засыпают землей. Наверху светит солнце, зеленеют деревья, сияет небо, и все радуются, а он — лежит себе и лежит.

— Все там будем, — вздохнула, пригорюнившись, украинка.

Как все? И я тоже?! И… мама? И бабушка?!

— Ну всё, пошли, — мамин голос вернул меня к жизни. — Спасибо, Циала, что за моей дочкой присмотрела!

Пока взрослые прощались, я приплясывала от нетерпения, так хотелось поскорее уехать домой. В машине я сорвала с бабушки ненавистную шаль.

— Уфф, чуть не задохнулась, так жарко было, — не сопротивлялась она.

Уже стемнело, машина шла ровно и убаюкивала, мама с бабушкой переговаривались почти неслышными воркующими голосами, а я слушала их, лежа у одной на коленях и приложив ухо к животу другой. Они пахли чем-то сухим, чужим и печальным.

— Когда домой зайдем, руки не забудьте вымыть с мылом, — напомнила бабушка.

— А я видела — у этого покойника все зубы железные! — внезапно вспомнила я.

Все замолкли.

— Не верите? — приподнялась я. — Верхние — золотые, нижние — серебряные!

— Это не серебряные, кто ж из серебра зубы делает, — отозвался папа из-за руля. — Железные!

— Ба, покажи зубы, — полезла я к бабушке.

— Отстань, девчонка! — Бабушка, отмахиваясь одной рукой, прикрывает другой рот. — У меня нормальные зубы, вставные! Только белые!

Все с облегчением расхохотались.

Мы никогда не умрем.

Тейка

— Ты стала тетей! — торжественно объявили мне дома.

Мне шесть лет, и слово «тетя» я понимаю так: это уютная пухлая женщина с вкусными хачапури и трубочками с заварным кремом. Какое отношение я могу иметь к этому, кроме отменного аппетита?!

Однако мне хватило ума понять, что известие сулит большие перемены. В этот год мне и без того досталось по полной программе: во-первых, сестра убежала замуж.

Мы приехали из Шови, встречать нас высыпала вся семья, а сестры — не видно.

— Дуда где? — спросила я.

Мама сделала вид, что не расслышала, и продолжила говорить с бабушкой, а брат сказал, что сестра убежала.

Это была громоподобная шокирующая новость. Убежала! Мне представилась сестра с котомкой, выбегающая ночью в грозу и ураган и идущая по пустой дороге в неизвестность, одинокая и беззащитная.

Я долго плакала и говорила, что они с ней плохо обращались, потому она и убежала!

— Ты чего, — успокаивала меня мама. — Это так просто называется, когда девушки замуж выходят! Они с женихом купили билеты на самолет и полетели, а мне заранее сказали, чтобы я не волновалась. Это сейчас мода такая, будь она неладна.

— Она теперь не будет с нами жить, да? — заливалась я слезами.

— Это же хорошо! — смеялась мама. — У нее теперь будет свой дом, а мы пойдем к ней в гости!

На свадьбе сестра сидела за отдельным столом рядом с очкастым парнем.

— Хорошая пара, дай им Бог вместе состариться, благополучия и много деток. Только ваш зять слегка чересчур худой, — томно сказала полногрудая деревенская тетка.

Мама метнула в нее взгляд, которым можно было поджечь теткино необъятное платье.

— Слава богу, моя дочь не страдает глупостью, — медовым голосом парировала она. — Она выбирала по уму, а не по размеру штанов!

Пока тетка обдумывала достойный ответ, мама потащила меня к столу новобрачных:

— Все девочки мечтают рядом с невестой посидеть, а ты чего дуешься? — подтолкнула меня мама.

Я совершенно не представляла, что надо делать — моя сестра сейчас совсем чужая, и о чем с ней говорить? И можно ли ее обнять? А как надо знакомиться с этим парнем?! Я в панике чуть не убежала, но мама объяснила, что сестра просто в длинном новом платье, а так ничего ужасного с ней не произошло.

Одеревенев от смущения, я села на колени к сестре и вдруг увидела, что весь огромный зал в ресторане заполнен длинными столами, и все люди смотрят на нас. В ужасе я спряталась за трехъярусным бежевым тортом с крошечными грибочками.

— Это моя младшая сестричка! — прощебетала сестра, и строгий очкастый посмотрел на меня и потрепал по щеке: видно, ему тоже было сильно не по себе под столькими взглядами.

Неизвестно, что надо было делать дальше, поэтому я принялась отколупывать грибочки с торта и потихоньку сгрызать их один за другим.

— Ты что делаешь! — перепугалась мама и отодрала меня от стола новобрачных. — Как теперь этот обгрызанный торт людям выносить?

— Наоборот, это самое лучшее, что с ним могло произойти, — решительно сказал очкастый. — На, бери еще эти дурацкие грибочки!

Он всучил мне полную пригоршню сладких грибочков, мама с сестрой ошеломленно переглянулись, и я в полном изнеможении отправилась догрызать их в укромном месте.

Свадьба мне, таким образом, понравилась не очень.

Вторым серьезным потрясением за этот год оказалась школа. Впрочем, это настолько драматичная тема, что ее лучше отложить, а вот третье известие — что я стала тетей — догнало меня по темечку самым окончательным образом.

— Боже мой, какая она волосатая! — восклицала бабушка.

Живое существо ровного медового цвета шевелило ручками на пеленке и смотрело в потолок рассеянными карими глазами.

— И что-то очень худенькая, — продолжала бабушка критиковать существо, которое с момента своего рождения перетянуло все внимание семьи на себя.

Все твердили в один голос, что девочка родилась какой-то сказочной красоты, и тут же обильно плевались. По моим догадкам, им было просто противно так нагло врать — никакой красоты я там не заметила. Бабушка всегда говорила, что красивые дети — толстые и белые! А эта — маленькая, темная, да еще и ворсистая, как бабушкин плед.

— Правда, мало плачет и много спит, — размышляла бабушка. — С одной стороны, это и хорошо, но с другой — что-то тут не так!

— Дидэ, — коварно попробовала я обратить на себя бабушкино внимание, — а я сулугуни ела без хлеба!

Бабушка задумчиво посмотрел сквозь меня и стала пеленать существо, которое и назвали-то как-то не по-человечески: Теа!

— Иди, поешь еще что-нибудь, — отмахнулась бабушка. — И легкая, как перышко! А ведь уже два месяца ребенку! Надо твоей матери сказать, чтобы проследила, а то, если я скажу, мало ли, обидятся еще, скажут — старуха не в свое дело лезет.