"Фантастика 2023-127" Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Острогин Макс

– Георгий Александрович!

Канкрин с удивлением увидел, как Маша преобразилась, как в плотную ниточку сдвинулись губы и изящные брови нарисовали на лбу упрямую «птичку».

– Вы мне цитировали слова государя, что военачальник, который не терпит возражений, терпит поражения… Так вот, я имею смелость вам возразить. Просто так оставлять документы беспризорными нельзя. Их требуется доставить адресату во что бы то ни стало!

– Ну и что вы предлагаете? – устало оперся о подоконник Канкрин. – Послать посылкой в Лондон в адмиралтейство?

– Вы намерены обставить гибель Вууда как ограбление неизвестными?

Канкрин молча кивнул и посмотрел на часы, начавшие отбивать мерные удары.

– В таком случае жертв ограбления может быть больше, не так ли?

– Мария Александровна, при всём уважении, я не готов к масштабному террору местного населения, – начал говорить граф и вдруг осёкся, упершись взглядом в глаза своей помощницы, ставшие из синих серыми. – Постойте-постойте, я правильно вас понял?

– Георгий Александрович, родненький, – Маша просительно сложила руки, – вы же сами понимаете, что это единственный шанс закончить то, что мы начали. К тому же я смогу навести их по ложному следу и отвлечь внимание от порта, где вам еще предстоит серьезная работа. В конце концов, это была моя ошибка, и кому, как не мне, её исправлять?

Последние слова Маша уже почти выкрикнула. Техники даже прекратили работать, недоуменно оглядываясь на спорящих и впервые наблюдая, чтобы их начальники конфликтовали.

– Хорошо, – сыграв желваками, ответил Канкрин, – каков ваш план?

Утренние газеты Монтевидео вышли с сенсационными заголовками о наглом ограблении представительницы нью-йоркского бюро «Pacific express», которую ценой своей жизни спас, заслонив от пуль бандитов, второй секретарь британского посольства. Потерпевшая тоже была ранена, но, к счастью, не опасно и в настоящее время находится в больнице. Ценности, к сожалению, спасти не удалось. Их, как и портфель дипломата, злодеи забрали с собой и скрылись в неизвестном направлении.

Газеты знали не всё, что знала полиция. В частности, они были не в курсе, что потерпевшая, как только пришла в себя, на следующий день на первом же допросе сообщила инспектору, что нападавшие, думая, что она мертва, говорили между собой по-немецки.

Но и полиция обладала не всей информацией. Она была не в курсе, что посольство Германии в Уругвае получило от агента морской разведки, внедренного на русскую эскадру, информацию о крайне интересном особняке в Монтевидео, используемом русскими для прослушивания телеграфных сообщений англичан и оставленном в связи с отплытием эскадры. Скромные работники посольства с военной выправкой моментально проверили указанную информацию, нашли ее полностью соответствующей действительности, срочно оформили документы и уже приступили к установке соответствующей аппаратуры. Самым густым мраком тайны оказалась окутана сделка с выкупом пакета документов, опечатанного пломбами директората разведки Великобритании, между военно-морским агентом кайзера и контрабандистами.

Изрядно побледнев, Мария Фёдоровна все-таки моментально взяла себя в руки и, вытащив запыхавшегося генерала из приёмной, зашипела на него так, что бедный служака начал непроизвольно икать и заикаться.

– Граф, извольте успокоиться и внятно по порядку пояснить, что произошло?

Главноуправляющий Собственной Его Императорского Величества канцелярией по учреждениям императрицы Марии Федоровны казачий генерал Николай Алексеевич Бахметев, получивший титул графа и фамилию Протасов по завещанию ещё до указа о запрете наследовать титулы, позорно икнул, кивнул головой и скороговоркой отрапортовал, выпучив глаза от усердия:

– Металлурги Курако и Грум-Гржимайло привезли на полигон новые броневые листы для железнодорожных крепостей. Сказали: гарантируют, что трехдюймовка их не пробьёт. Тогда государь улыбнулся, встал за плиту и дал команду начать контрольный обстрел…

Генерал побагровел и опять задергался от спазмов диафрагмы.

– Ну, Николай Алексеевич, дальше что?

– Суворин встал… Инженеры – тоже… Потом там столько народу столпилось…

– К чёрту подробности! Бронеплиту пробило?

– Нет… уфф… но какой-то дефект… Брызнуло мелкой крошкой, почти всем досталось.

– Он в госпитале?

– Что вы, матушка! Господь с вами, кормилица вы наша! Государь на ногах остался стоять… Даже не ругался сильно… И совещание провёл, где указал инженерам на просчёт, рассказал, почему броня, как картечь, может покосить свой же гарнизон, сидящий в крепости, подсказал, на что обратить внимание и исправить… Да он и сам вскорости изволит быть, сможете лично убедиться!..

– Ну, появись он только мне на глаза, мальчишка!..

Император поправил повязку, упорно сползающую на глаза, вздохнул, опёрся о столешницу и, улыбаясь с нежностью, понятной только ему, посмотрел на неистовствующую Марию Фёдоровну. Все мамы в чем-то очень похожи. Особенно когда гневаются на своих детей, а за их неугасимой яростью проглядывается искреннее беспокойство за здоровье и жизнь мужчины, на личность которого обращен этот священный гнев.

«Интересно, могла бы моя Кеке стать руководителем? По характеру – несомненно! Такая же властность, такая же искренность!»

Он помнил в её глазах такое же смятение и страх, но не тот, что загоняет под лавку, а другой, материнский, настойчиво требующий встать между опасностью и своим детёнышем. Жаль, что он в той жизни был еще глупым, неопытным и не понимал, что материнская верность перешибёт и переживёт любую другую – революционную, классовую, государственную… Зато сейчас он позволил себе освободить от традиционных оков и задействовать этот вулкан энергии и страсти в мирных целях. «Какая экспрессия, какая риторика! Не хватает только малого и большого флотского загиба… Всё остальное русское в Марии Фёдоровне присутствует!..»

– …Ты не жалеешь себя! Не жалеешь меня! В конце концов, тебе не жаль своих людей. Заботишься, чтобы не умер от голода крестьянский сын, и тут же тащишь под артиллерийский огонь отцов уважаемых семейств! Провозгласил восьмичасовой день для рабочих, но сам работаешь по двенадцать-шестнадцать часов. Не выдерживают такой адовой службы и уходят лучшие. Вместо них приходят вчерашние лавочники и крестьяне, грубые и необразованные…

– Матушка, – император почувствовал, что вдовствующая императрица начала уставать, и решил брать инициативу в свои руки, – в Евангелии от Луки сказано: «…И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут». Если кто-то уходит, значит, он не справляется. Лучшие – это те, кто выдерживают…

Мария Фёдоровна опустилась в кресло, устало уронила голову на кулачки.

– Я просто очень за тебя боюсь. Тебя и так все хотят убить, а ты еще сам лезешь туда, где опасно! Как будто тебе не хватает серьезных влиятельных персон, желающих твоей погибели. Твоей и твоих фаворитов… Ты восстановил против себя слишком многих. Аристократы никогда не простят тебе потерянных привилегий и запрет на наследование титула, у многих это – всё, что осталось от прежней роскоши. Столоначальники не простят жестоких расправ за казнокрадство и мздоимство. Ростовщики не забудут драконовские налоги на их доходы, помещики – лишение права свободно вывозить зерно. Банкиры желчью исходят из-за обмелевших золотых рек, в которых они купались больше десяти лет. И все они сейчас активно записываются в революционеры. Да-да, они все стали демократами и республиканцами. Иностранцы этих новоиспечённых фрондёров активно подкармливают. Кого – французы, кого – англичане и японцы, кого – американцы… Немцы твои любимые тоже отметились…

Перечисляя свои страхи и тревоги, Мария Фёдоровна не заметила, как снова вскочила и начала мерить шагами паркет перед сыном.

– А эти покушения на Столыпина! Эта дерзкая попытка пустить под откос литерный поезд! Они могли убить всю правительственную комиссию!