Стилист - Геннадий Борисович Марченко

выходить на связь, но также записывать звук, делать фото и видеозаписи. Незаменимая вещь для шпиона высшей квалификации. На этот аппарат мне пришла шифрограмма с моим первым заданием.

— И что, что это за задание? — с трудом скрывая волнение, спросил Романов.

Кистенёв, вспомнив акцию «Аум Синрикё», ради приличия изобразил на своём лице борьбу эмоций, утопил лицо в ладонях, жалобно посмотрел на подполковника и, тяжело вздохнув, сказал:

— Мне нужно было распылить в московском метро новый смертельный вирус.

Кадык на шее Романова дёрнулся, а сам он подался вперёд, испепеляя «шпиона» взглядом.

— Что? Что вы сказали?!

— Вы же слышали, я должен был распылить в Московом метро вирус, разработанный в секретных лабораториях ЦРУ.

— Вы собирались отравить десятки, сотни людей? Женщин, детей, стариков…

— Меня не посвятили в особенности этого вируса, но вполне может быть, что он начал бы распространяться, как чума или оспа, и вскоре вся Москва просто вымерла бы.

— Да вы же нелюди!

— Но я, честно говоря, ещё сомневался, когда меня арестовали, — в расчёте на снисхождение добавил Игорь Николаевич.

— Где этот вирус?

— Я его ещё не получил, знаю, что баллон с вирусом в камере хранения одного из московских вокзалов. Со мной должны были связаться на прошлой неделе и сказать, где точно и какой шифр. Теперь уже и не свяжутся.

— Вовремя, ох как вовремя мы вас взяли, — сказал Романов, вытирая носовым платком выступившую на лбу испарину.

Он как-то совершенно забыл, что взяли Кистенёва коллеги с Огарева-6. Его мысли сосредоточились на том, что нужно как можно скорее организовать проверку камер хранения всех московских вокзалов. Не исключено, что американцы и после провала диверсанта не отказались от своей бесчеловечной затеи.

— Сейчас вас отвезут в "Лефортово", теперь там посидите в одиночке как особо опасный преступник, — всё ещё думая о своём, сказал Романов.

— А вещи? Зубная щётка, паста, трусы казённые — всё в "Бутырке" осталось, — нагло заявил Кистенёв.

— Вещи? Там новыми обзаведетесь, — рассеянно заметил подполковник, подходя к двери. — Конвой, уводите. В курсе, что в "Лефортово" едете? Смотрите, за подследственного отвечаете головой.

Ещё полчаса спустя Кистенёв под конвоем был препровождён в автозак, а Игорь Петрович помчался с докладом к Григоренко. Обратно подследственного вёз тот же караул из конвойной службы следственного изолятора, что и доставил его на Лубянку: прапорщик лет тридцати и молоденький сержант с комсомольским значком на груди. Они сидели в передней части автозака, отделённые от Кистенёва решёткой. Сержант был вооружён АКМ, а у прапорщика на боку красовалась кобура, из которой торчала рукоятка ПМ.

Судя по акценту, старший конвоя был из прибалтов, и на этапируемого в СИЗО он смотрел волком, не стесняясь подталкивать того в спину, когда тот, изображая одышку, забирался в автозак. Он и представлял, по мнению Кистенёва, главную опасность при реализации задуманного плана.

Продолжая делать вид, что что-то идёт не так, Игорь Николаевич то и дело массировал скованными ладонями левую сторону груди. Конвойные косились на него, наконец минут десять спустя прибалт спросил:

— В чём дело?

— Да сердечко в последнее время пошаливает, а тут ещё эти допросы… Быстрее бы до шконки добраться, прилечь.

— Доберёшься, — уверенно пообещал прапорщик.

Но у Кистенёва были другие планы. Ещё несколько минут спустя он захрипел, закатил глаза и, царапая ногтями несвежую рубашку в районе сердца, стал медленно сползать с железной скамьи на пол.

— Эй, ты чего это? — засуетился молоденький сержант.

— Похоже, с сердцем плохо, — констатировал прапорщик и постучал ладонью по зарешечённому стеклу, отделяющему кабину от будки. — Фролов! Тут зэку плохо с сердцем, надо его срочно в больницу.

— Ты что, Петерс, не положено, — крикнул водитель. — Обязаны доставить в изолятор, в "Лефортово" есть медсанчасть, вот пусть и занимаются им.

— Сдохнет же, — глядя на пускающего слюни Кистенёва, пробормотал прибалт. — Ладно, продолжаем движение, а я попробую, как нас учили, массаж сердца сделать. Воробьёв, сними АКМ с предохранителя, поставь на одиночные и держи наготове, если что — сразу стреляй.

С этими словами Петерс сунул ключ в замочную скважину, провернул его два раза, открыл решетчатую дверь и вошёл в скромное по размерам отделение для зеков, на полу которого, судя по его виду, уже доходил Игорь Николаевич Кистенёв. Прибалт склонился над ним, прислушиваясь, дышит ли тот ещё, уловил чуть слышное дыхание и, крест накрест сложив ладони на груди «умирающего», начал делать наружный массаж сердца.

— А я слышал, ещё нужно дышать рот в рот, — подал голос сержант.

— Вот сейчас сам и будешь дышать, — огрызнулся прапорщик.

В этот момент неведомая сила подбросила его вверх и назад, и прибалт спиной полетел на напарника, который от неожиданности нажал на спусковой крючок. Ствол автомата плюнул одиночным выстрелом, и пуля прошила грудь прапорщика насквозь, застряв в задней стенке будки.

— Товарищ прапорщик!

На бледном лице сержанта был написан ужас, когда он глядел, как командир конвоя лежит на металлическом полу, пуская ртом розовые пузыри.

— Лёгкое ты ему пробил, может, ещё и выживет.

Воробьёв, всё ещё пребывая в прострации, перевёл взгляд на говорившего, а в следующее мгновение получил мощнейший удар сцепленными в замок руками снизу вверх в солнечное сплетение, заставивший его захрипеть и согнуться пополам. А ещё миг спустя удар коленом в переносицу уложил сержанта рядом с Петерсом.

Кистень посмотрел, как из носа лежавшего неподвижно молодого охранника бодро течёт кровь, поднял автомат и в этот момент увидел в зарешечённом окошке перекошенное лицо водителя. Тот, резко сбавив скорость, левой рукой держал руль, а правой целился в него из «Макарова». Кистенёв резко прижался к стенке, раздался выстрел, пуля, пробив стекло, просвистела в сантиметрах от лица Игоря Николаевича, который, не дожидаясь следующего выстрела, движением большого пальца мгновенно перевёл АКМ в режим «А» — автоматический огонь, и нажал на спусковой крючок.

Очередь прошила и стенку, и уже треснувшее после пистолетной пули стекло, тут же окрасившееся красными пятнами. Машина вильнула, а ещё через несколько секунд, вывалившись на встречную полосу, кабина оказалась смята трамваем. Кистенёв влетел в переднюю стенку будки плечом, которое тут же отозвалось вспышкой боли.

— Твою мать!

Впрочем, вроде бы обошлось без переломов и тяжких телесных. Бросив автомат на пол, Игорь Николаевич снял с пояса всё ещё хрипящего прибалта ключи и, вывернув кисти, расстегнул наручники. Затем вытащил из кобуры ПМ вместе с запасной обоймой, сунул её в карман, и несколько секунд спустя был на свободе.

Вокруг уже начал собираться народ, преимущественно не пострадавшие во время столкновения пассажиры трамвая, но при виде вооружённого пистолетом человека зеваки хлынули в стороны.