Юная Венера (сборник) - Леви Тидхар

– Там, за облаками, ничего нет, только пустота. – Мэйт с сожалением посмотрела на меня. – Все, что имеет значение, лежит под пеленой. Наверняка есть причина, почему мы не можем заглянуть туда, и скорее всего это потому, что там нечего смотреть.

Я открыл рот, чтобы возразить, но понял, что Мэйт – мой единственный друг. А я слишком устал, чтобы спорить. Я думал, что недели тренировки делают космонавта выносливым.

Я ничего не знал.

У меня была энергия и запал только в первые несколько дней. Но через недели, месяцы моя спина устала от постоянной нагрузки. Энтузиазм, заставляющий меня изучать окружающий мир, таял с каждым днем. Не было никаких выходных. Никакого трудового законодательства, ограничивающего время работы, и иногда в полночь мы так же подтягивали садящийся дирижабль на разгрузочную площадку. Не было времени отдышаться.

Это был медленный, но постоянный износ.

Мэйт просто лежала рядом, и мне было достаточно только того, что кто-то дружелюбный дышал рядом со мной.

Я начал усиленно собирать информацию о том, где находился Киш и что было за его пределами. Свободные земли диких народов. Горные племена. Какие дороги ведут туда? Я хотел создать карту в моей голове, прежде чем принимать решение. Мне нужно было выяснить, куда мне идти в этом мире, и узнать правила этого мира, как бы они ни были ужасны.

И мне всегда приходилось играть по их правилам и прятать свои замыслы. Я вспоминал, как мой дед говорил когда-то:

– Никогда не рассказывай никому, что ты думаешь, иначе они узнают, что ты собираешься делать.

Даже Мэйт, хоть мы и продолжали ютиться рядом в углу нашей тюрьмы, не знала, о чем я думаю.

Когда мы с Мэйт стали держаться вместе, я заметил, что Хестон тоже стал разговаривать с другими венерианцами. Во дворе, за деревом. И в углу нашей камеры.

Я не удивился, когда он приполз как-то на мое одеяло, когда я лежал, обливаясь потом от духоты, а Мэйт разговаривала с кем-то другим.

– Солдат, у нас есть разногласия, – прошипел он мне, – но наступает время, когда нужно вместе бороться.

– Вы планируете восстание? – спросил я, глядя на него, скорчившегося возле меня на краешке одеяла. Он был в тени, позади него сквозь зарешеченные окна проникало зарево города.

Я не мог видеть удивления на его лице, но я заметил это по его голосу.

– Да. Есть и другие, кто хочет свободы. Я говорил с ними. Присоединишься ли ты к нам?

С тех пор как я заметил, что он перешептывается с другими, я знал это. Знал и то, что я ему отвечу.

– Вы много читали об истории работорговли? – спросил я. – Наверное, нет, это мало кого интересует. Но позвольте рассказать вам кое-что: все восстания, кроме того, на Гаити, были подавлены. А мы не на острове, который можно защищать. Даже Южная Америка, где восстаний было множество, оставалась под колониальным господством на долгие века.

– Но там не было американских морпехов, – прошипел Хестон.

– Вы думаете, у них не было боевого опыта? – спокойно спросил я. Он не знал их имен и положения, потому что все они были уничтожены. Но многие рабы раньше были захвачены в плен в бою. В моей собственной семье, согласно легенде, было два вождя племен. Один из них покончил жизнь самоубийством, после того как три года был вынужден работать на сахарных плантациях.

– Им нужен был правильный лидер, – ответил Хестон.

Я протянул ему руку.

– Желаю вам удачи.

Хестон хмыкнул. Без сомнения, он презирал меня и считал трусом. Не пожав руки, он отполз от меня, заметив, что приближается Мэйт.

Не был ли я трусом? Я плохо спал в ту ночь, глотая горечь тяжелых сомнений.

В сером свете зари я проснулся от криков Хестона. Я вспомнил визг кота, которого поймала охотничья собака одного из моих соседей, когда я был ребенком, и это было что-то похожее. Тонкий, непрекращающийся вопль вырвал меня из сна о голубом небе с облаками. Хестон был во дворе, его руки и ноги привязали к бревнам, установленным в углублениях на одной из каменных плит. Венерианцы не пользовались кнутами. Они положили пушистых розово-белых пиявок ему на грудь и спину. Когда я приблизился, то услышал громкий чавкающий хруст, и Хестон снова закричал. Когда пиявки насытились, надзиратель снял их, и на коже нашего командира осталось глубокое отверстие с рваными краями, из которого сочилась кровь и черный гной. Оно пахло лакрицей и гнилью.

Венерианцы прошли мимо, бросая на меня косые взгляды. Я остановился перед Хестоном. Он посмотрел на меня замутненным от боли взглядом.

– Чарльз…

– Кто вас предал? – спросил я с состраданием.

Хестон закашлялся.

– Сначала я думал, что ты. Но это венерианец. Телькет. С южных болот. Он встал здесь и объявил всем, что я задумал. Зачем? Зачем ему это понадобилось?

– По той же причине, по какой это происходило всегда. Даже если бы ваше восстание удалось, большинство из наших сожителей-рабов умерло бы. Рабовладельческое общество жестко реагирует на восстания, и рабы знают это. А за предательство им гарантировано небольшое послабление. Большинство людей предпочитают синицу в руках.

Хестон заплакал.

– Они хотят продолжить эту пытку. Хотят убить меня.

– Может быть, нет, – ответил я, теребя браслет. – Живой, но искалеченный раб сам по себе убедительный пример для остальных.

– О боже, – слабо всхлипнул он.

Я подумал секунду, затем продолжил:

– Вы должны были предвидеть это, учитывая то, что я вас предупреждал. Некоторые из моих предков были рабами. Мой прадед боролся. Как вы. Был бит кнутом. Закован в кандалы. Клеймен. Но в один прекрасный день, после долгой, упорной борьбы он перерезал себе горло, потому что не мог жить под кнутом. Не то чтобы я знал, что все так и произойдет с вами, но я всегда вспоминал это с того момента, как нас поймали.

Хестон посмотрел на меня потерянным взглядом. Я сломал браслет и вытащил капсулу с цианистым калием.

– Вы не успели взять свою, – сказал ему я, – может быть, они не убьют вас. Просто будут продолжать мучить. Не знаю. Но я хочу дать вам это. На всякий случай.

Я положил капсулу ему на язык, как священник, дающий причатие.

– Спасибо, – прохрипел он.

Один из надзирателей ударил меня, крича, чтобы я пошевеливался. Я ушел, а они продолжили пытать его своими страшными пиявками. На этот раз насекомые ели его лодыжки, и Хенсон провис на бревнах.

К закату он был мертв. На губах его была пена от цианида.

5

– Я беременна, – сказала мне Мэйт, когда нас построили во дворе.

Мой взгляд расстроил ее. Она сжала мне руку.

– Не будь таким печальным, Чарльз с Земли.

– Я не знал, – произнес я.

– Чего не знал?

– Что у нас могут быть дети.

Она была венерианка. Мы все были гуманоидами, как отметил это Эрик еще в первый день, когда нас поймали. Он говорил об общем развитии, панспермии. И о других, еще более необычных причинах, почему тут возникли человеческие существа. А потом я осознал весь ужас произошедшего.