Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

Часто, проезжая на бастионы мимо маленькой церкви, в которую сносили убитых с ближайших бастионов, он давал деньги, чтобы поставить к каждому убитому по три свечи, как это обыкновенно делается, и часто приезжал в эту церковь на панихиды; такие поездки требовали, можно сказать, самоотвержения, так как делались под неприятельскими штуцерными пулями. Все это, вместе взятое, и было причиной, что Нахимова, можно оказать, боготворили все подчиненные и что появление его на бастионах сопровождалось таким общим восторженным «ура!».

Павел Степанович обращал внимание не только на матросов, но и на солдат, которые также обожали Нахимова, как за его приветливость, так особенно за то, что он обращал особое внимание на довольствие солдат и по его ходатайству улучшался быт солдат, которые часто бывали в весьма плохом положении. Так, например, однажды приехал Нахимов на один из бастионов, который очень пострадал от неприятельской пальбы, и для исправления его было послано значительное число войск.

Люди работали в шинелях, день был очень жаркий. Нахимов и говорит им: «Что это, молодцы, вы работаете в шинелях? Ведь вам жарко; снимите шинели и работайте, вон как матросы работают, в рубашках». Только некоторые сняли шинели. Нахимов опять говорит: «Что же вы не снимаете шинели? Ведь вам будет легче работать». На это отвечают: «Мы, ваше высокопревосходительство, шинелей снять не можем». – «Отчего?» – «У нас нет рубах». – «Как нет рубах? Сними шинель!»

И действительно не было рубахи. Адмирал приказал снять всем шинели, и все не имели рубах. Причина этому была очень простая; обмундировка, как и все доставляемое в Севастополь, была наполовину разбросана в степи по беспутию, и в таком положении находилась большая часть армии. Нахимов принялся за это с своей обыкновенной энергией и добросовестностью, и все это было вскоре доставлено из степи, и солдаты сделались с рубахами и сапогами.

Нахимов постоянно бывал на всех бастионах и часто пробовал пищу солдат и находил, что пища матроса несравненно лучше солдатской; он настаивал, чтобы пищу улучшить, и вследствие этого вышел приказ барона Остен-Сакена по войскам, чтоб от мяса, отпускаемого солдатам, не обрезывать сало для смазки колес, а варить непременно в полном количестве. Вот причина, что войска, можно сказать, обожали Нахимова и что Нахимов имел на них такое магическое влияние.

Нахимов всегда ходил в эполетах, тогда как все ходили в солдатских шинелях. Для Нахимова не было опасных мест, и он очень не любил, когда его останавливали, говоря, что здесь идти сегодня опасно, что неприятель стреляет по этому месту; в таком случае он непременно тут и пойдет, да еще остановится рассматривать местность. Это ставили Нахимову в укор…

Нахимов очень хорошо понимал, что примером своим он поддерживает дух в войсках, как в старших, так и в младших чинах, дух севастопольских защитников, удививших весь свет своей беспримерной доблестью; поэтому, если его предостерегали при других, вслух – он непременно сделает наперекор и пойдет; но предостережение можно было делать не вслух, и тогда оно удавалось.

Например, ежели адмирал останавливался на опасном месте, куда направлена была усиленная стрельба, или смотрел на неприятеля в амбразуру, что бывало особенно опасно, так как лишь только от неприятеля закроется в амбразуре свет стоящим человеком, наверное в эту амбразуру летела штуцерная пуля и заслонившего свет убивала или ранила. На бастионах было известно, за которыми амбразурами неприятель особенно наблюдает и где больше бьют.

Сопутствуя постоянно адмиралу, я применился к нему и говорил ему тихо: «Ваше высокопревосходительство, отсюда смотреть опасно, тут убито уже сегодня столько-то человек». На это всегда адмирал отвечал: «Ну так что же-с?» – «Вас тут убьют». – «Так что же-с? Можно с другого места смотреть», и перейдет на другое место.

Нахимов каждый день ездил по бастионам, а иногда и по два раза в день, и действительно надо удивляться, как его Бог хранил, когда он находился, можно сказать, постоянно под пулями, как на бастионах, так и едучи на них по этой, открытой неприятелю, покатости на Малаховом кургане, или на так называемой Театральной площади, по дороге, прозванной «долиною смерти», или по ущелью, которое вело с Камчатского редута на Малахов курган…

Однажды едет адмирал на Волынский редут; разрывается над ним бомба, и один осколок пролетает над головой моей и ударяет в зад моей лошади, так что она села на задние ноги; следовательно, осколок пролетел над головой в нескольких вершках. Другой раз адмирал шел пешком и остановился рассматривать местность; заметя, что кусты по отлогости преклоняются и отбрасываются в разные стороны, так что делается как бы дорожка, я присматриваюсь и вижу ядро, катящееся прямо под ноги адмирала, смотрящего в другую сторону, разговаривать было некогда, я схватил адмирала за руку и дернул его с такой силой, что чуть оба не упали.

Такой странной выходкой моей адмирал был удивлен и спросил: «Что вы-с?» Тогда я указал на катящееся ядро. Другой раз я сопровождал адмирала к Малахову кургану; на покатости, осыпаемой пулями, лошадь адмирала приостановилась, отчего я очутился несколько впереди его, и в это время пролетает под самым моим носом пуля, так что нос сделался багровым; при этом случае адмирал сказал: «Ну-с, вы пороху уже нанюхались, но не нюхали, чем пахнут пули; а ведь пролети пуля на полвершка повыше, носика вашего не стало бы; вот и уверяйте после, что носика не стало от пули; да и свидетеля могло бы и не быть, так как свидетель этого казуса может быть убит следующей пулей. Однако подхлестните-ка мою лошадь, чтоб она не останавливалась».

Однажды ядро пролетело между ним и мною, так что у адмирала сорвало сюртук со спины, а я был порядочно контужен в спину; адмирал повернулся и оказал: «Слава Богу! Я думал, что вы убиты».

Когда были заняты неприятелем редуты Волынский, Селенгинский и Камчатский, адмирал сказал мне: «Теперь неприятель очень близко, и хотя вы живете через несколько домов от меня, но лучше, чтоб вы были ближе ко мне, чтоб за вами не посылать; сегодня же переберитесь ко мне в кабинет», что, разумеется, и было исполнено, а в ночь в дом, где я жил, влетает бомба, разносит весь дом и убивает всех, кто там был.

…Начинается сильная перестрелка на Волынском, Селенгинском, Камчатском редутах, на Малаховом кургане и вообще по первому отделению. Такая перестрелка удивила адмирала, так как приказом по Севастополю было строго запрещено тратить снаряды напрасно, по крайнему в них недостатку, а приказано беречь их на более нужный случай.

Адмирал немедленно отправляется туда, был недоволен, что не берегут снаряды, говорил даже, что такая пальба доказывает трусость. Между тем неприятель все усиливал пальбу и направил всю свою силу на эту часть укреплений. Незадолго перед тем приехал новый их главнокомандующий Пелисье, давший слово Наполеону во что бы то ни было взять Севастополь; был день рождения Наполеона, и в этот день Пелисье хотел подарить Наполеону Севастополь.