Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

суконным пологом, поставили снеготаялку, переведённую на дрова, а в мыльной – газовую плиту для обогрева. Только первые моющиеся были не в восторге, так как вода согрелась недостаточно. Но их утешают – на Большой земле в бане так тоже бывает.

30 декабря

Чем меньше остаётся дней до наступления Нового года, тем сильнее возрастает наше беспокойство и ожидание: неужели погода воспрепятствует прилёту долгожданного самолёта? На пороге кают-компании десятки вопросительных взглядов встречают метеорологов, но они молча садятся за столики, словно именно они виноваты в том, что синоптическая обстановка не улучшается. Ветер на побережье продолжает дуть с неистовой силой. Конечно, в такую погоду ни один самолёт не сможет подняться с аэродрома.

Тем временем подготовка к Новому году идёт полным ходом. Художники, используя каждую свободную минуту, дорисовывают большой праздничный номер стенгазеты.

Газета получилась огромная – во всю стену кают-компании. Яцун вырезал из фотографий головы, а Змачинский пририсовал к ним туловища. Каждый дружеский шарж был снабжён соответствующей надписью.

Малкову

Малков повсюду ищет темы —

Пусть даже слушатели немы.

Барбосам пару новых строк

Читает он, окончив «срок».

Комарову

Кто рулём так смело правит,

Всё сметая без следа,

По пути баллоны давит,

Разрывает провода?

Ну конечно, Комаров!

С Новым годом!

Будь здоров!

Ефимову

Младой творец люля-кебаба!

Тебе, конечно, очень жаль,

Что нет привычного масштаба

И льдина – не «Универсаль».

Шагай вперёд под звон посудный,

И станет лёгким путь твой трудный.

Воловичу

Спасены от смерти музы,

А хозяйственные грузы

Оставляет он пока

На плечах Матвейчука.

Газета полна красок, юмора и веселья.

Саша Ефимов, разглаживая свои пшеничные усы, которые он недавно отрастил и которыми невероятно гордится, старательно обсуждает праздничное меню с Иваном Максимычем, снова на время ставшим кулинаром. Здесь и шашлыки, и фаршированная рыба, и пироги с разными начинками… им всё мало. Но ведь каждому хочется внести свой вклад в новогодний праздник.

В радиорубке стоит непрерывный стук пишущей машинки: Курко и Разбаш принимают поток поздравительных телеграмм, количество которых перевалило уже за пятьсот. А они всё идут и идут.

Работа продолжается своим чередом. Аэрологи выпускают радиозонды, борются со льдом гидрологи, опуская в океанскую бездну свои приборы, всё так же настойчиво охотятся за звёздами астрономы, и метеорологи восемь раз в сутки ведут наблюдения за погодой.

– Мазурук сегодня вылетает к нам на станцию! – радостно кричит с порога Лёня Разбаш, с шумом распахнув дверь кают-компании.

Как томительно тянутся часы ожидания!

Но вот настаёт час, когда Комаров включает электростарт. Огни загораются по обеим сторонам посадочной полосы. На аэродроме собрались все. Даже Ефимов на минуту оставил своё хозяйство, рискующее подгореть без присмотра.

Где-то на севере послышалось тихое гудение. Оно всё громче, громче. И вот машина уже над лагерем. Длинные голубоватые шлейфы выхлопов тянутся из-под моторов. Приветливо поблёскивают сигнальные огни на консолях – зелёный и красный. Ярко вспыхивает над нашими головами осветительная ракета и, медленно покачиваясь, опускается вниз, заливая невиданным светом пространство вокруг. Впервые за много месяцев воочию увидели мы, как неузнаваемо изменилась наша льдина. Это уже не бескрайнее поле сплошного льда. Огромные ледяные стены торосов замерли по её краям, и что там, за этими стенами, нам неведомо. Куда ни кинешь взгляд – всюду высокие снежные курганы. Пропадают вдали широкие трещины…

Когда ракета, шипя, ложится на снег, разбрасывая вокруг огненные брызги, непроглядная тьма только на минуту окутывает аэродром – в небе уже протягивается быстро несущийся ослепительный луч самолётной фары. Машина мягко касается колёсами ледяной дорожки и, поднимая винтами метель, катится по аэродрому. Моторы затихли. Лёгкая дюралевая лесенка упала вниз из широко раскрывшейся двери. Объятья, поцелуи.

Здравствуйте, дорогие, долгожданные друзья!

Из пилотской показалась широкоплечая фигура Мазурука – в неизменном синем свитере со стайкой самолётов на груди, такой же спокойный и весёлый, как всегда, точно это не он вёл сейчас машину через Северный полюс, пробиваясь сквозь непогоду.

– Кажется, успели вовремя? – широко улыбаясь, говорит он. – Принимайте новогодние подарки. Тут для вас много припасено всякого… А ведь мне досталось за вас.

Трёшников недоумённо посмотрел на Илью Павловича.

– Нас ведь всю дорогу пеленговать надо, а радисты уже собрались чуть ли не за стол садиться. Вот я и получил по радио от них новогодние стихи:

В далёком северном краю

Куда-то чёрт несёт Илью.

Придумали ж, черти! – Мазурук весело смеётся, довольный шуткой. – Ну, веди меня, Сусанин, в лагерь!

Уже не раз прилетавший на станцию Мазурук сразу же направился в привычную сторону.

– Что это вы без света сидите? – вдруг остановившись, спросил он, вглядываясь в темноту. – Электростанция, что ли, не работает?

– Просто вы не туда смотрите, Илья Павлович. Лагерь теперь – за вашей спиной, оглянитесь, – проговорил Трёшников, показывая рукой в том направлении, где приветливо поблёскивали огоньками наши заснеженные домики.

Идёт обычная разгрузочная суета. Скоро на льду возле самолёта выросла гора посылок, ящиков, оленьих туш. Есть среди подарков даже две ёлки, аккуратно завёрнутые в брезент. Их прислали череповецкие лесорубы.

Мазурук торопится с отлётом: стихший на время ветер снова закрутил снег, и маленькие смерчи побежали по полю.

Самолёт заруливает на старт. С сожалением мы провожаем его, в сущности, не успев встретить. Задерживается там он недолго; моторы то набирают обороты, то затихают. Вот наконец рёв их становится оглушающим. Машина рвётся с места, всё ещё сдерживаемая тормозами. Ещё ярче загорелись фары. Самолёт понёсся вперёд, увеличивая скорость, но дорожка уже кончается, а машина никак не может оторваться от земли. До торосов остались считаные метры. По спине ползут холодные мурашки. Неужели не вытянет? Секунда, вторая – колёса оказываются в воздухе и проносятся над торосами, едва не задев их. Вздох облегчения вырывается у нас из груди: опасность миновала. А как она была близка! Мы-то хорошо знаем, чем это могло кончиться. Нет, не лёгок этот «накатанный путь» Москва – Северный полюс.

…В лагере радостное оживление. Каждому есть весточка из дому, письма, посылки. Особенно много писем, адресованных всем нам, вместе взятым. Они пришли из Москвы и Ленинграда, из Ташкента и Новосибирска, из сёл и деревень, от рабочих Урала и колхозников с целины, от учёных, инженеров, врачей и, конечно, множество писем от