Игры в «Русский М&А» - Юрий Борисов

Необходимость режима публичности собственности назрела настолько, что его отсутствие стало тормозом для развития экономики страны. Должны быть отдельные статьи прямого действия в Конституции России, фиксирующие, что собственность священна, неприкосновенна и публична. Должен быть и единый государственный реестр собственности, открытый для всех, так как собственность и ее владелец не есть коммерческая, государственная или иная тайна. Публичность собственности покончит с ее недооце-ненностью, потому как тайное всегда дешевле явного. Пока собственность не публична, ее покупка схожа со скупкой краденого.

Наконец, публичность собственности есть режим ее естественного (обычного) и юридического существования, в чем обе ветви человеческого права непротиворечивы.

Москва, 2003 г.

Экзит-план по-русски

«Секретарь обкома выписал мать из деревни к себе на ПМЖ. Та, осмотрев его пятикомнатные хоромы и городе, мебеля, хрустали, заскучала и забилась на кухню. Он отвез ес на свою обкомовскую дачу, решив, что та привыкла к земле и в городе скучает. Но и там мамаша, осмотрев поместье, забилась в сторожку и молчит. Он ее спрашипает.

— Мама, тебе что, у меня не нравится?

— Нравится, — отвечает, — но боязно.

— А чего бояться? Власть же наша, советская.

— Ой, сынок, красные-то как придут, так все и отнимут».

Инвестиции в экономику градуируются по степени риска возврата средств и получения прибыли. То есть, риск потерять деньги обязательно должен компенсироваться повышенным размером прибыли, иначе инвестиции утекут в менее рискованные вложения, которые, хотя дают и меньший процент прибыли на вложенный капитал, но более предсказуемы и надежны. Выход из инвестиций — экзит-план — есть неотъемлемая часть каждого приличного бизнес-плана. Это справедливо как для инвестиций внутренних, так и внешних. Для стратегических, портфельных и прочих инвесторов. Смысл инвестиций — прибыль, нажива и терять свои деньги не хочет никто.

В так называемом «цивилизованном» мире наиболее гарантированные инвестиции — в государственные обязательства. Правительство США имеет сумасшедший долг свыше $500 миллиардов. Однако его облигации пользуются повышенным спросом только потому, что правительство этой страны за 200-летнюю историю еще никого не окинуло».

Инвестиции в российскую экономику до сих пор по определению венчурные. Поэтому именно в России,

точнее еще в СССР, на «угаре перестройки» нарождающимися русскими бизнесменами была изобретена новая юридическая дефиниция — «политический форс-мажор». Это когда к классическому списку «неодолимой силы» стали добавлять «а также запретительные акты и действия государственной власти», что у западных партнеров встретило полное понимание и одобрение.

«Вот так, вот так…

Живет Америка с Европой

Вот так, вот так…

Ну, а у нас все через…

тернии к звездам».

Игорь Тальков

В кооперативные времена, когда бизнес действительно был творчеством масс и начал уже показывать тенденцию к развитию по классической схеме от мелкого — к крупному, чиновники в Советах, отвечающие за развитие кооперативного движения, сделали все, чтобы не остаться без взятки. Это хоть и вызвало бурное негодование новых «красных купцов», но они смирились. Бюрократия советская была страшной силой, а размеры взяток — терпимыми. Экономический либерализм КПСС воспринимался кооператорами как второй нэп, который, по словам Ленина, был введен «всерьез, надолго, но не навсегда». И они торопились делать деньги, обеспечивая себя тем, что не могли позволить себе долгие годы коммунизма: квартирами, машинами, дачами, дубленками… чтобы не остаться у разбитого корыта, когда власть решит, что она уже «расшила узкие места» экономики. Но, тем не менее, это был период, когда можно было честно заработать по советским стандартам очень приличные деньги.

Первый удар по репутации государства как финансового партнера нанес премьер Павлов с обменом сотенных и пятидесятирублевых купюр, дав всего три дня на обмен. Но работники сберкасс еще неделю меняли старые банкноты, правда, их маржа росла с каждым днем, потому что были желающие вернуть хотя бы треть «непосильно нажитого». Остальное шло в карман работникам банка. Именно этот обмен «стольников» сделал достоянием широких масс соотечественников мысль о том, что «маржа выше репутации».

Второй удар — разрешение торгово-закупочных кооперативов. Их законность мгновенно развратила директорский корпус. С 1990 г., когда директора предприятий стали независимы от единственного собственника — государства, начались перекосы в сознании всех участников хозяйственной деятельности страны. Торгово-закупочные кооперативы (впоследствии они перешли на более безопасную форму сохранения личного имущества — ООО), руководимые родственниками и знакомыми директоров, облепили предприятия, как мухи, паразитически высасывая материальные ценности по госрасценкам и обменивая их на деньги по рыночным ценам. Благо дефицит тогда был просто всеобъемлющим.

Достаточно вспомнить первых отечественных миллионеров: Германа Стерлигова с его биржей стройматериалов «Алиса» или Артема Тарасова, которые моментально исчезли из отечественного бизнеса, как только исчез дефицит. Стерлигов разорился, а Тарасов вполне уютно чувствует себя в Лондоне. Может он и корит себя за поспешно осуществленный экзит-план из российского бизнеса, но видно не было у. него, как сейчас говорят, серьезного «административного ресурса» для выживания в новых условиях.

Видоизменяясь, бизнес «красных директоров» образно прозванный «дербанкой» просуществовал до 1996–1998 гг., когда в результате «передела собственности» на промышленных предприятиях появились хозяева, реально контролирующие собственность, которым эти паразиты стали мешать выводить деньги из страны через новые офшорные схемы. Да и делиться с родственниками бывших директоров никто уже не хотел. Но суть осталась прежней. Деньги как вывозили, так и вывозят, только вместо ста отечественных посредников у шахты появился один «иностранный» трейдер.

Повальным явлением догайдаровского бизнеса было существование «правой» и «левой» цены на один и тот же товар. Причем не только на покупку товара с госпредприятия, но и на продажу товара госпредприятию. «Правая» была государственная, безналичная, в кассу предприятия, а «левая» — наличная, в карман торгующего госчиновника и многочисленных посредников. В случае продажи госчи-новник был готов заплатить любую цену при определенном «откате» с нее наличными ему в карман. Правда, записывались они наоборот, но у нас до сих пор правое с левым путают, даже в политике.