Русско-Прусские хроники - Вольдемар Балязин

Под Эйлау Барклай убедился в том, что Наполеон может быть остановлен, и в борьбе с ним нет никакой фатальной предрасположенности в его пользу.

Барклая перевезли в Мемель (ныне город Клайпеда Литовской ССР), где было не так много раненых, как в Кенигсберге. Жена Барклая Елена Августа с приемной дочерью Каролиной тотчас же выехала в Мемель. По существовавшей тогда традиции солдаты, унтер-офицеры, а иногда и обер-офицеры, если у них не было свободных денег, лечились от ран в военных лазаретах. Штаб-офицеры и генералы лежали на частных квартирах в более комфортных и спокойных условиях.

Барклая поместили на частную квартиру, где вместе с ним жили приехавшие к нему жена и приемная дочь. Лишенный возможности активно действовать, лежа в чистой и удобной постели, Барклай чаще всего думал о том, как развернутся события далее, искал ответа на вопрос: «Что делать, если Наполеон когда-нибудь вторгнется в Россию?»

Эта мысль не давала ему покоя, заглушала испытываемые им физические страдания. Опытный сорокапятилетний генерал понимал, какую угрозу представляют французские войска, стоящие в ста верстах от русской границы. Барклай знал, что у России недостанет сил и средств, чтобы задержать или отбросить их, если они начнут поход на его родину.

После длительных размышлений, не сразу, Барклай пришел к выводу, что Наполеон может потерпеть поражение только тогда, когда удастся если не навязать ему свою волю, то хотя бы противопоставить стратегии и тактике Наполеона нетрадиционные решения.

Предварительные первые самые общие контуры стратегического плана противостояния Наполеону Барклай изложил в беседах с навещавшим его видным прусским чиновником, будущим историком Бартольдом Георгом Нибуром, занимавшим в то время должность финансового советника при премьер-министре Пруссии Гарденберге.

Прусский король и его семья жили в Мемеле. Пруссаки были союзниками русских, и у Барклая не было оснований скрывать от Нибура свои соображения, будоражившие его мозг. Об этих беседах стало известно из воспоминаний главного интенданта французской армии генерала Матье Дюма.

«В случае вторжения его (Наполеона. — Прим. авт.) в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем с сохраненными войсками и помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвою, новую Полтаву».

Эта идея легла затем в основание стратегической концепции первого периода войны 1812 г., которую неотступно проводил Барклай. Однако от возникновения концепции до ее реализации пройдут целых пять лет, произойдут события, утвердившие Барклая в правильности его военно-теоретических изысканий.

А между тем в феврале — марте 1807 г. Александр I считал одной из главнейших внешнеполитических задач всемерное укрепление союза с Пруссией. 27 марта Александр известил Беннигсена о своем выезде в действующую армию и о намерении вести в Мемеле переговоры с Фридрихом Вильгельмом III.

1 апреля Фридрих Вильгельм встретил русского императора в пограничном местечке Поланген, и на следующий день оба они приехали в Мемель. 4 апреля монархи провели смотр прибывшей из Петербурга гвардии. При этом Александр поклялся в неизменной верности Фридриху Вильгельму III, воскликнув со слезами на глазах: «Не правда ли, никто из нас двух не падет один? Или оба вместе, или ни тот, ни другой!»

Александр и Фридрих Вильгельм решили проследовать в деревню Бартенштайн, где находилась главная квартира Беннигсена. По пути Александр I заехал в Мемель и 6–7 апреля находился там. Здесь он узнал, что Барклай находится в Мемеле и что состояние его здоровья оставляет желать лучшего.

Дело в том, что хирург-немец, которому показали раненого Барклая, предложил произвести ампутацию руки, а личный врач генерала А. В. Баталии настаивал на операции, но ни в коем случае не ампутации. Время шло, а ни то ни другое не делалось. Узнав об этом, Александр послал к Барклаю своего личного врача лейб-медика Джеймса Виллие.

Виллие вынул из раны 32 мелкие косточки. Ему ассистировала тринадцатилетняя Каролина, воспитанница Михаила Богдановича, так как в момент визита Виллпе дома не оказалось более никого. Барклай не проронил ни звука.

После операции к Барклаю пришел Баталии, и в то время когда он сидел у постели Михаила Богдановича, раненого навестил Александр I.

До этого Барклай всего дважды видел Александра I, но никогда не разговаривал с ним. Едва ли визит царя был простым актом вежливости. Александру нужны были помощники, приданные, с незаурядными способностями, и он их искал.

Барклай отвечал этим требованиям, он был честен, смел, прямодушен и обладал широкими познаниями в военном дело. Александра при встрече с Барклаем могли интересовать как его личные впечатления о минувшей кампании, так и его воззрения на самое существо и формы ведения войны о Наполеоном. Присутствовавший при встрече Барклая с царем Баталин называет лишь одну тему, затронутую в разговоре. Александра интересовало подробное описание хода сражения при Прейсиш-Эйлау и анализ всего там происшедшего. Баталин не упоминает о том, высказывал ли Барклаи царю хотя бы самые общие, самые предварительные соображения о возможных новых стратегических принципах в борьбе с Наполеоном. Царь интересовался, не нужна ли Барклаю материальная помощь, на что последний ответил, что ни в чем не нуждается. На самом же деле Барклаю при отъезде из Мемеля нечем было расплатиться за квартиру, и он ждал от своего двоюродного брата — бургомистра Риги — денежного перевода. После ухода царя жена тут же стала пенять Михаилу Богдановичу, «зачем он не признался в своем бедственном материальном положении».

А положение Барклая и впрямь было незавидным. Не имея крепостных, усадьбы и земли, он жил лишь на жалованье, которое при его большой семье оказывалось недостаточным. Еще в 1801 г. Барклаю царем была обещана аренда земли за государственный счет, но вопрос этот долго не решался. В 1802 г. лифляндский военный губернатор писал, что Барклай-де-Толли до сих пор не пользуется арендой и «но неимуществу своему даже детей своих воспитать, как должно, не в состоянии».

В июне 1803 г. Барклай просил о воспомоществовании. «Никогда не стал бы утруждать и просить милости монарха, — писал Барклай, — коли совершенное мое неимущество меня к тому не принуждало. Не имея никакого собственного имения, не могу я достичь желаемой цели — воспитание малолетних моих детей, и сверх того, чувствуя от понесенных в войне трудов приближение старости моей, беспокоит меня то жалостное состояние, в котором я, может статься, и скорости должен буду оставить жену и детей моих».