Впереди идущие - Алексей Новиков

– Так вот почему нет-нет да и промелькнет ныне в «Отечественных записках» статейка, проповедующая умеренность и в политике, и в науке, и в литературе…

«Пятницы» шли своим чередом, а Петрашевский вплотную занялся «Словарем». Михаил Васильевич отправился к штабс-капитану Кириллову. Кириллов тщетно разыскивал сотрудников для продолжения издания, которое, судя по первому выпуску, сулило барыш. Штабс-капитан был в восторге от предложения Петрашевского. Новый сотрудник предлагал расширить список слов, он брал на себя всю авторскую работу. «Словарь» станет энциклопедией социально-политических знаний для русских людей.

Свои мысли о России Петрашевский изложил в статье «Нация». «Россию и русских ждет высокая и великая будущность, – писал он. – Но когда это будет? Народ может внести лепту в сокровищницу человеческих знаний, может дать толчок общечеловеческому развитию, когда будет усвоена им вся предыдущая образованность и пережиты им все страдания путем собственного тяжелого опыта».

Михаил Васильевич Петрашевский ходил на службу, а дома до ночи писал статьи для «Словаря». Только в пятницу отрывался от рукописей.

Первым приезжал на сходки Салтыков.

– Кто это был в прошлую пятницу, – однажды спросил он, – молчаливый мужчина в очках?

– Мой сосед по дому, сенатский чиновник Барановский. Вполне порядочный человек.

– Надобно соблюдать осторожность, Михаил Васильевич. А то, смотрю, приходят люди и исчезают. Как бы не раздразнить гусей.

– Только заяц всего боится, – отвечал смеясь Петрашевский. – Побольше бы собрать людей – вот о чем следует думать. К тому же даже в Российской империи нет закона, запрещающего заниматься философией.

– Стало быть, я до сих пор не знал, какова она, философия, – усмехнулся Салтыков. – Вполне согласен, что надобно привлекать на наши сходки как можно больше людей, но об одном думаю: чтобы между надежных людей не просочилась, прости господи, какая-нибудь нечисть.

О такой опасности никто не думал. Не было ни одной отрасли управления в России, которая бы не подверглась на «пятницах» резкому осуждению. Чаще всего говорили о бедственном положении закрепощенного крестьянства.

Может быть, можно разрешить этот наболевший вопрос при помощи тех фаланг – хозяйств в складчину, – которые рекомендовал Фурье? Ведь в этих объединениях капитала, труда и таланта не было ничего противозаконного. Не требовалось насильственного переворота. Сам Петрашевский, первый пропагандист учения Фурье, еще верил в возможность насаждения фаланг в России…

А в реальной жизни России существовали рабовладельцы и рабы. Тут нетерпеливая мысль участников «пятниц» обращалась к решительным мерам.

Однажды, когда шел об этом долгий разговор, Михаил Васильевич бросил короткую реплику:

– Никакая революция не разрешит задач социальных, прежде чем не решит задач политических.

Это противоречило учениям признанных учителей социализма на Западе, чуравшихся политики. Но именно эта мысль прокладывала единственный верный путь в будущее.

Петрашевский все больше уходил в работу для словаря. «Пятницы» продолжались. По скрипучей лестнице, освещенной ночником, поднимались новые люди.

Глава девятнадцатая

В министерствах заседали комиссии. Работа кипела.

По воле императора, в России, идущей в ногу с просвещением, должно было быть введено в 1845 году новое уложение о наказаниях уголовных и исправительных.

Проект закона был представлен на благоусмотрение его величества. Император Николай Павлович, рассмотрев проект, одобрил все кары, вводимые новым законом, но пожелал заменить наказание кнутом наказанием плетьми. Плети больше соответствовали, конечно, духу просвещения.

Министерские комиссии снова заработали. Перерасчет ударов кнутом на удары плетьми был произведен таким образом, чтобы не пострадали ни справедливость, ни человеколюбие. Члены комиссии действовали с полным беспристрастием, поскольку принадлежали к дворянскому сословию, освобожденному от телесных наказаний. Зато высочайшей милостью, утвердившей плети на место кнута, мог воспользоваться теперь каждый простолюдин.

Издавая новый закон, правительство значительно расширило попечение о фабричных рабочих. В перечень преступлений были занесены стачки, и каторга была обещана непокорным. Дух прогресса сказался и в том, что кары за стачки были заимствованы из иностранных законодательств. Одновременно было объявлено для всеобщего сведения, что «язвы пролетарства чужды России».

Впрочем, смуты и бунты на фабриках уже доставляли немало хлопот даже высшей полиции.

Кстати сказать, в высшей полиции тоже произошли важные перемены, хотя и не зависевшие от воли императора. Всевышнему было угодно прекратить жизнь и многополезную деятельность бессменного шефа жандармов графа Александра Христофоровича Бенкендорфа. Освободившийся пост занял граф Алексей Федорович Орлов. Преуспел при этом и испытанный помощник покойного графа Бенкендорфа, генерал Дубельт. Дубельт стал непосредственным руководителем Третьего отделения и полномочным хозяином секретных казематов Петропавловской крепости. Златокрылый ангел по-прежнему охранял твердыню самодержавия с высоты крепостной колокольни.

Кто же, глядя на эту величественную картину, мог усомниться в благоденствии России? Тем более что для сомневающихся и были предназначены крепостные казематы.

Правда, из года в год в разных губерниях и уездах бунтовали мужики. Закон грозил им суровой расправой. Иногда помещики довольствовались мерами отеческого вразумления. В Курской губернии, например, некий владетель ревизских душ, увещевая строптивого мужика, израсходовал сорок два пучка розог. Мужик же, не оценив господской заботы, отдал богу многогрешную душу. Курская уголовная палата не признала помещика виновным в убийстве: люди одних лет с засеченным мужиком выносят несравненно сильнейшие наказания.

На том бы и кончить дело. Но курским судьям ответил пензенский мужик, хотя и понятия не имел он о том, что произошло в далеком Курске. Пензенский мужик, вызвавшись избавить своих односельчан от помещика-злодея, подстерег барина на плотине, взял его вперехват – и вместе с ним в омут. Пензенской уголовной палате уже не было нужды ни оправдывать помещика, ни судить мужика: оба утонули.

Мстители вставали один за другим. Все чаще действовали они скопом. В Тамбовской губернии возмутились против поборов государственные крестьяне. Наделали кистеней и пик и вооруженной рукой прогнали полицию.

Министр государственных имуществ доложил императору, что тамбовский случай произошел единственно по непривычке крестьян к порядку; благосостояние их растет, и порядок управления следует не переменять, но только развивать на основании оправдавшего себя опыта.