Большая Охота. Разгром УПА - Георгий Санников

Политические диспуты велись с Куком почти ежедневно. Спорили горячо, с обеих сторон убежденно. Ссылались на факты.

— Да, — говорил Кук, — я убежденный украинский националист, и горжусь этим. Я предан своей нации и я всего себя до конца отдал борьбе за свой украинский народ. Все свои личные интересы я подчинил интересам народа. Мы, украинцы, не ставили себя выше других наций, в том числе и русской. Но вы, русские, угнетали нас не одно столетие и продолжаете угнетать сегодня.

В этой части бесед я всегда прерывал Кука и доказывал ему обратное, приводил многочисленные примеры равноправия многочисленных национальностей, населяющих Советский Союз.

— Украина, как и Белоруссия, имеет свое представительство в ООН, активно функционируют украинские театры, украинские школы.

— Это формальные представительства, — возражал Кук, — а что касается украинских школ, их число с каждым годом уменьшается.

— Но это, к сожалению, естественно, — возмущался я. — Российская Федерация в несколько раз превосходит Украину и по территории, и по населению, и по промышленности, да и по сельскому хозяйству, хотя Украина всегда была и остается житницей страны. А кто развивал промышленность на Украине? Кто осваивал Донбасс, Криворожье? Кто строил Днепрогэс? — И сам себе отвечал: — Весь Союз вместе с Украиной.

В конце таких бесед Кук обычно замыкался, уходил в себя, замолкал, показывая всем своим видом, что разговаривать дальше не желает. Какое-то время мы молчали. Потом я исподволь заводил разговор на любимую тему Кука — история Украины, ее национальных героев, украинская литература и вновь возвращался к украинскому языку. Об этом можно было говорить безгранично.

Часто говорили о церкви. О проникновении в Центральную и Восточную Европу католицизма, что, по мнению Кука, означало победу латинского языка над славянским. Латынь в средние века стала официальным языком церковной службы, государственной документации, школьного образования. Позже этот язык обязательно учили в украинских бурсах.

В беседах с Куком я находил многочисленные точки соприкосновения, но мне так и не удалось развить их в стройную систему идеологического воздействия на него.

Частые встречи с Куком на протяжении длительного времени выработали у нас обоих несколько странное, как тогда мне казалось, чувство своеобразного уважения друг к другу. В чисто человеческом плане, разумеется. Я старался быть искренним с Куком. Частое общение людей всегда вызывает определенную взаимную откровенность, со временем исчезает отчуждение, возможная между людьми неприязнь, настороженность.

Я достаточно много, однако в рамках существующей конспирации и правил работы с подобными людьми, — как их тогда называли, «объектами», — рассказывал о себе, своем прошлом. Конечно, стараясь быть искренним и откровенным, я все-таки несколько лукавил. Мне своей искренностью хотелось вызвать на откровенный контакт и Кука. Тот был более сдержан в своих эмоциях. И не потому, что был намного старше меня, а потому, что был безусловно более мудрым, опытным конспиратором, обладал громадным жизненным опытом, приобретенным им в тяжелых условиях подполья, где даже малейшая ошибка означала смерть…

Москва неожиданно и как всегда срочно потребовала доставить дело Кука. Речь шла о предстоящем этапировании Кука и Уляны в Москву, где с ними планировался ряд встреч с высшим руководством КГБ и возможная беседа с кем-то из руководства ЦК КПСС.

Мне поручили доставить дело Кука в Москву, где я должен был передать его уже находившимся там Николаю Ивановичу и заместителю начальника управления Василию Ивановичу для доклада руководству.

Короткие сборы, и я в новой офицерской шинели, с пистолетом на портупее и темно-желтым пухлым портфелем в руках прибываю самолетом в московский аэропорт Внуково. В сопровождении встретившего меня незнакомого московского оперработника я доставляю дело на Лубянку, прохожу вместе с москвичом в громадный дом КГБ СССР и передаю портфель Николаю Ивановичу.

В Киев я вернулся через два дня, в канун Нового года. Прибывший вслед за мной из Москвы Николай Иванович объявил, что моя работа с Куком закончена. Кука вместе с Уляной днями этапируют в Москву. На мой вопросительный взгляд Николай Иванович пояснил:

— Прощаться с ним тебе не следует. Так лучше. С ним продолжат работу москвичи. Может быть, у них это получится. Мы сделали все от нас зависящее. — Он помолчал, потом улыбнулся мне. — Спасибо тебе. Ты тоже сделал все возможное. Москвичи получили полный материал твоих бесед с Куком. В принципе они довольны. У них четкая картина политического лица Кука…

Больше я не встречался с Куком вплоть до 1998 года, но каждый раз бывая в своем родном Киеве, спрашивал о Куке, интересовался его судьбой…

Я уважал этого человека, своего противника, за его идеологическую стойкость, за непокорность судьбе, за бесстрашие и мужество.

В июле 1956 года приехавший в Киев сотрудник отдела кадров ПГУ КГБ СССР предложил мне учебу в разведшколе в Москве. Я был в командировке в Ровно, и звонок из отдела кадров Киева застал меня в кабинете начальника УКГБ Ровенской области П. Е. Арнаутенко, которого я по праву называю своим крестным отцом по работе в разведке. Я колебался с ответом, и Петр Егорович уговорил меня дать положительный ответ. Я все же перезвонил Николаю Ивановичу Зубатенко, который, как оказалось, и рекомендовал меня на эту учебу и новую для меня работу.

Из моих друзей-сотрудников того времени мне особенно дороги Николай Семенович Радул, Игорь Юрьевич Куприенко, Александр Леонтьевич Агеев. Они давно ушли из жизни, оставив о себе легендарную память.

Коля Радул в 19 лет десантировался в сентябре 1944 года в Словакию, где командовал партизанской бригадой. Его и сегодня помнят как советского офицера Радова участники Словацкого восстания. Игорь Куприенко ушел добровольцем на фронт в 17 лет, герой Великой Отечественной. Валя Агеев — доброволец 1944 года в 16 лет. Фронтовой разведчик, чудом оставшийся жить. В одном из ночных поисков получил смертельное ранение — пуля пробила сердечную сумку. И все же выжил и продолжал много лет оставаться в боевом строю.

Не могу не сказать теплые слова благодарности моему доброму товарищу и в те годы начальнику, ныне полковнику в отставке Василию Ивановичу Педченко. В конце 1943 года курсант эвакуированной из Харькова спецшколы ВВС Василий Педченко, приписав себе для верности год, ушел добровольцем в артиллерийское училище. Воевал. Был тяжело ранен. Вернулся с фронта с тремя орденами. Мужественный, смелый, принципиальный человек.

Живет в Киеве полковник в отставке Николай Антонович Анненко. В мое время он работал в аналитическом подразделении КГБ Украины. Ближе я познакомился с ним на беговой дорожке стадиона «Динамо». Я увидел на его теле несколько синеватых и розоватых пульсирующих пятен. Это следы пулевых и осколочных ранений. Фронтовой разведчик Коля Анненко форсировал Вислу и Одер. С фронта пришел с тремя орденами. Участник Парада Победы в Москве. Он не любил рассказывать о войне — она досталась ему тяжело. Мы работали в разных подразделениях, но дружили и часто общались. Я многому научился у этого человека, всего-то на пару лет старше меня, но хорошо и сполна хлебнувшего в жизни. Еще бы, то, что пришлось пережить ему, не уместилось бы и в несколько жизней другого человека. Он часто говорил мне, что самое главное в нашей работе — оставаться человеком, и прежде чем ты решишь что-то сделать или сказать, прикинь еще разок, стоит ли это делать. В общем, мне было у кого учиться и с кого брать пример. Я благодарен им всем, и живым, и тем, кого уже нет, кто был со мной рядом, помогал мне словом, советом и делом.

Майские праздники 2000 года мы с женой провели во Львове, куда нас пригласили в гости старые друзья. Я не был здесь несколько десятилетий. Город стал еще краше. Львов относится к городам-жемчужинам мира, поэтому и взят под охрану ЮНЕСКО. И все же что-то новое появилось в облике города. Это памятники жертвам ГУЛАГа, новые и необычные названия некоторых улиц: Степана Бандеры, Евгена Коновальца, Тараса Чупринки. В глаза бросаются памятные доски на местах гибели от чекистских пуль известных руководителей ОУН, и… пустое пятно от разобранного и вывезенного на Урал памятника легендарному советскому разведчику и партизану Н. И. Кузнецову.

Что это? Сквозь свежую светлую краску на остатке стены старой синагоги «Золотая роза» проступают свастика и звезда Давида, выведенные охальной рукой местного хулигана…

На Лычаковском кладбище осквернен ударами молотка или, может быть, топора могильный памятник писателю-коммунисту Ярославу Галану, зарубленному в 1950 году топором по указанию руководителей оуновского подполья… Львов — столица Западной Украины, здесь был центр ОУН. Здесь все еще хорошо помнят и зверства немецких оккупантов, и жестокие ответные меры советского правительства на любые проявления украинского национализма. Людей можно понять. И все же это вызывает неприятное чувство. Чувство обиды и оскорбления.