Том 2 - Валентин Овечкин

Степан Романович. Прощайте!

Федор. Будьте здоровы!

Андрей. Чего вы меня толкали, Степан Романович?

Степан Романович (качает головой). Дернул тебя черт, Андрей Николаич, прости за выражение, при нем такие вещи говорить! Ты же не знаешь этого человека.

Андрей. Как не знаю? Знаю. Бывший секретарь партбюро МТС.

Степан Романович. Ох, не знаешь!.. Он где-то в другом районе работал секретарем райкома, не то вторым, не то третьим. Там его прокатили на конференции. Потом прислали его к нам. Два года сушил он нам мозги. А на прошлых выборах и мы его прокатили. Не прошел тайным голосованием в бюро. Но ему уже за пятьдесят, инвалид какой-то группы — в общем, вышел на пенсию. А живет здесь и на учете состоит в нашей парторганизации. Никак не можем от него отделаться! Вот видишь — берет партпоручения, ходит по бригадам, копается, как скорпион, в бумажках!

Вера. Какой ты неосторожный, Андрей!

Федор (грустно). Уже на «ты» перешли!..

Степан Романович. Когда он был у нас секретарем, не проходило партсобрания, чтоб он в заключительном слове не предложил либо исключить из партии кого-то, либо выговор ему записать. Только и видел одно средство, как помочь человеку, если он в чем-то ошибается или слабо работает: наказать его! Не собрания были, а судилища! И, знаешь, так заговорит всех, так подведет вопрос, как будто он и прав! Нельзя с ним не согласиться!

Вера. О политэкономии он верно говорит. Так и написано там о формах собственности.

Андрей. Только не написано, как выйти из такого положения, когда колхозной землей два хозяина распоряжаются! Наш главный агроном приказывает трактористам: «Так надо сеять!», а колхозный агроном говорит: «Нет! Не позволю, надо сеять так-то!» Кому-кому, Вера, а тебе это лучше, чем мне, известно. Разве это порядок?

Вера (пожала плечами). Не нами он установлен, не нам его и ломать. Надо просто договариваться как-то между собою.

Андрей. А если я говорю на черное — черное, а ты говоришь на черное — белое, сможем мы с тобой когда-нибудь договориться?

Вера (улыбнулась). Ну, может быть, сойдемся на том, что скажем на черное — серое.

Андрей. Нехорошо сказала. Не хочу слышать от тебя таких слов даже в шутку!..

Степан Романович. Нет, это тебе так не пройдет, Андрей Николаич, вот посмотришь! Он тут чего-нибудь раздует. Записал что-то в свою книжечку.

Андрей. Пусть пишет! Подумаешь, какие страхи!

Вера. Мальчишество!..

Андрей. Что я такого сделал? Что из этого можно раздуть? Я же не открыл тут распродажу тракторов. Не в моих это правах. Ты куда хотела идти, Вера? К сеялкам? Пойдем, провожу… Ты чего надулась? Разве я сказал что-нибудь обидное?.. Или ты, в самом деле, за меня боишься?

Вера. Да, боюсь…

Андрей. За меня?.. Почему?

Вера. Я много слышала хорошего о тебе, Андрей… Я позавчера была в райисполкоме. Наш председатель ездил отчитываться за посевную и меня взял. И секретарь райкома там был, и ваш директор. Секретарь спросил его: как там у вас работает молодой инженер? И директор ваш такую блестящую характеристику тебе дал! Энергичный, способный!.. Всего не буду рассказывать, а то еще зазнаешься… Зачем же давать возможность какому-то Лошакову на тебя капать?

Андрей (взял Веру под руку). Вера! Да при чем тут Лошаков? Я же вот это все, что сказал здесь, и самому секретарю райкома скажу! Ничего я не говорил такого, чтоб оглядываться — не слышит ли меня кто… Ну, пойдем, а то и посевная закончится, пока к твоим сеялкам доберемся. А я там, Степан Романыч, возьму у Савченко мотоцикл, добегу в Макаровку и позвоню оттуда в мастерскую. Может, там наша «походка» стоит — пусть привезут вам радиатор.

Степан Романович. Давай, давай, позвони! Чтоб не застрять нам тут до завтра.

Андрей. До свидания!

Степан Романович. Всего хорошего!

Федор. Будьте здоровы!

Вера и Андрей уходят.

Федор (сидя на ступеньках вагончика, смотрит им вслед). Инженер… Все-таки высшее образование украшает человека. А у меня — среднее, незаконченное… (Достал из вагончика бутылку молока, выпил.)

Степан Романович (кончая прибирать инструмент). Помню, нагрянул как-то Лошаков ко мне на полевой стан — это еще когда он секретарем работал. Осенью было дело, зябь пахали. Все машины пашут, никаких поломок, ну и я прилег отдохнуть. Как налетел Лошаков! «Что за безобразие! Трактора все в борозде, работают, а бригадир спит!» Здрасьте, говорю, Григорий Софроныч, мое вам почтение! А что же мне делать, когда трактора исправные и работают? Бегать вокруг вагончика, заголясь? Почему они исправные? Значит, я возле них потрудился, полазил, настроил всё! Теперь мне только и отдохнуть, пока они работают… Ох, и понятие же у человека! Ругает бригадира за то, что у него все трактора в борозде! И чем только такие люди думают!

Федор. Вот именно! Чем они думают!.. (Вынес из вагона гармошку, сел на ступеньки, играет и поет какую-то грустную песню. Оборвал песню, посмотрел на солнце). Когда же нам привезут обед?..

Занавес.

Комната партбюро в конторе МТС. Обстановка в беспорядке — мебель только что перенесена из другого помещения. На полу связки книг, свернутые в трубку плакаты. Соловьев подвинул на место письменный стол, прибивает на стену диаграммы и плакаты. Входит Шубин.

Шубин. С добрым утром!

Соловьев. Привет!

Шубин (оглядывает комнату). Ну, тут тебе лучше будет, на новом месте?

Соловьев. Мне и там было неплохо, не обо мне речь, Павел Арефьич. Тесно было там. Придут три человека — и негде им сесть. А тут мы и партсобрания сможем проводить.

Шубин. Да, тут кубатура подходящая. Мебели надо добавить.

Соловьев. Десяток стульев надо еще поставить. Не таскать же всякий раз из твоего кабинета. И тот диван взять, что в бухгалтерии стоит.

Шубин. Да. А для книг стеллажи надо поделать. Ладно, пришлю к тебе столяра и выпишу десяток досок.

Соловьев (смотрит на стену). А сюда что прибьем?.. Еще можно один плакат. (Разворачивает плакаты.) Ну вот. «Соблюдайте правильный режим кормления грудного ребенка». Это нам не подходит. Не по нашей специальности. (Разворачивает другой плакат.) «День морского флота». Тоже к нам не относится, мы люди сухопутные… Да, слушай, Павел Арефьич! А День тракториста или День механизатора, как они тут называют, будем проводить? К воскресенью, пожалуй, закончим вспашку паров, трактора станут, люди свободные — самое подходящее время. Междупарье.

Шубин. Не знаю, как с этим Днем тракториста… Нет же Указа Верховного Совета насчет такого праздника.

Соловьев. Указа нет, но здесь люди сами издавна начали его проводить. Во всех МТС. Мы с тобой люди новые, а тут это уже в традицию вошло. Праздник проводят на вольном воздухе, в роще, на берегу реки. Выезжают туда машинами, пищепром вывозит мороженое, безалкогольные напитки. Самодеятельность выступает.

Шубин. В прошлом году тут, говорят, в День железнодорожника двое пьяных в речке утонуло.

Соловьев. Ну что ж, теперь из-за двух пьяных все праздники прикрыть? Ничего, Павел Арефьич, все будет аккуратно, беру ответственность на себя. Поговорим с бригадирами, с коммунистами. Жены трактористов приедут, тут же будут, с мужьями, присмотрят за порядком.

Шубин. Какая жена, а то еще больше мужа выпьет…

Соловьев. Нет, нет, нельзя, надо провести! Обидятся люди.

Шубин. Если проводить такой праздник, то надо бы как-то отметить на нем передовиков весеннего сева. Я-то вообще не против. Это, конечно, поднимает дух. Премии бы дать ребятам, подарочки хорошие, кому часы, кому велосипед. Но денег на это дело у нас, кажется, ни гроша. Сейчас узнаем. (Открывает дверь в соседнюю комнату, зовет.) Татьяна Ивановна! Зайдите на минутку!

Входит Татьяна Ивановна, бухгалтер МТС.

Татьяна Ивановна. Слушаю вас, Павел Арефьич.

Шубин. Татьяна Ивановна! Будем проводить День механизатора.

Татьяна Ивановна. Очень хорошо! Я в прошлом году выступала на этом празднике в самодеятельности. Кажется, имела успех. Подготовлю новый репертуар.

Шубин. Вот и прекрасно. А деньжата на премии у нас найдутся?