Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

— Махнём! — и мы смеёмся, объединённые нашей тайной.

Отсмеявшись, вежливо спрашиваю у второй, хмурой, дамы:

— А вы зачем припёрлись? Опять с плановой лекцией о борьбе пеонов против латифундистов и влиянии её на выполнение нашей пятилетки в четыре года?

— Да пошёл ты! — огрызается с присущей ей вежливостью. — Коган, — жалуется, — послал, — но не уточняет куда, на сколько букв. Против послания руководства не попрёшь — может послать и подальше.

— Чем хотели бы заняться? — осведомляюсь ещё вежливее.

— Ничем! — как отрезала.

— Я, — говорю согласно, — как раз хотел предложить это же.

Алевтина так и покатилась, обрадовавшись согласию по коренному вопросу пребывания Сарнячки в таёжных тенётах.

— Будешь, — уточняю, — считать журналы и варить вкусную пищу. — Распоряжение начальника на поднадзорной ему площади земного шарика непререкаемо, и она это хорошо знает.

— Вот! — показывает дулю, даже не дулю, что особенно обидно, а — дулечку. На том и договорились.

— Надо же! — притворно радуюсь, чтобы замять грубость одной из приличных мымр. — Вся идеологическая тройка партии здесь. — Алевтина опять громко смеётся — смех у неё нервный, наверное, сам собой выскакивает после долгого конторского воздержания. А до Сарнячки справедливая цифра доходит с опозданием, и потому она выражает положительное отношение одними губами: «Ха-ха!» — Теперь, — не сомневаюсь, — не подведём прозорливца и сдадим в закрома Родины бедное месторождение. А где Колокольчик? — спрашиваю, затаив дыхание. — Что он-то не пришёл, не порадовал нас? — Сарнячка скривилась как от наикислейшего борща из банки плодовитого «Плодовощторга».

— Его в Опытно-методическую партию перевели, — и самой, наверное, хочется на денёк потеряться, может быть, для этого и заявилась. Я мысленно восторгаюсь краснодипломным прохиндеем: «Ну, Бубенчик! Надо же, пристроился на экспедиционную звонницу». И от сердца отлегло, хотя и не сомневался, что Марья, т. е., Машенька — я даже улыбнулся, ощутив непередаваемо приятный вкус имени — покажет нахалюге от ворот загогулистый поворот. Всё, эту тему можно закрыть, запечатать и папочку завязать красивым бантиком. Ну не мог я, сердцеед и душевед, ошибиться в невесте. Четыре не смогли надуть, пятая не такая. Не каждой даю ключ от квартиры, где в тумбочке лежат остатки крупной суммы денег.

Чтобы разместить дорогих гостей, пришлось освободить четырёхместный склад, распределив имущество по палаткам. Я даже не пожалел валяющейся без дела разодранной и связанной проводом раскладушки, от которой Алевтина решительно отказалась в пользу молодой подруги с нежной кожей, а сама принялась ладить топчан. Я, конечно, помог, но прежде, высунув от усердия язык, написал на листе бумаги крупным красивым шрифтом вкривь и вкось: «Тематическое отделение здешнего отряда» и вывесил над входом. Но старания мои пошли прахом, потому что Сарнячка с остервенением сорвала вывеску, смяла и бросила в костёр.

— Идиот! — поблагодарила в свойственной ей манере, на том и закончилась наша ознакомительная встреча, тем более вернулись рыбаки с богатым уловом, а в сумерки — охотник с богатой добычей — связкой рябцов, которая и не снилась Колокольчику.

Бывают люди, которые несут другим радость и счастье — я из числа этих. А бывают такие, что за ними волочится шлейф бед. Сарнячка — из тех. Иначе чем объяснить, что с её появлением начался обложной дождь?

Ночью проснулся от настойчивого туканья по крыше палатки сначала редкого, но тяжёлого, потом полегче, но частого, пока всё не слилось в шум дождя. Здешние дожди начинаются тихо, спокойно, без предупреждения и льют, не переставая, по нескольку суток. Вторая половина июля и август — самое время для них, и божья канцелярия, в отличие от человеческих, никогда не изменяет и не пропускает сроков. Коган, когда настропалял меня на ударный труд, или намеренно забыл об этом, или понадеялся на удачу. Не вышло. Мелкий частый дождь, а порой просто морось сдерживали наш трудовой порыв ровнёхонько три дня и на одну полночь больше, пока низко стелющиеся тучи не выжались и не уползли за дальние сопки, цепляясь по пути за островерхие пики деревьев.

Долгий дождь в тайге выматывает бездельем не только душу, но и силы почище любых маршрутов. Надоедает всё: и спячка, и валянье, и жратва, и беспрерывный чай, и перечитанные по нескольку раз книги, и хорошие люди, и даже карты. Все ходили с опухшими и обвисшими багрово-лиловыми носами и ушами, отбитыми потрёпанной колодой, и даже носики дам слегка пострадали. Надо набраться терпения. Настоящий таёжник никогда не жалуется на природу, никогда не причитает и не клеймит вся и всех, он просто терпит, терпит и ждёт, чего нам не велел дяденька Мичурин, который всё делал вопреки ей, но объегорить так и не сумел. Таёжник должен уметь ждать и терпеть.

Но однажды уже под утро я проснулся от невероятной тишины. Встал, не поленился, выглянул из палатки — ба! Сколько звёзд-то на промытом небе! Я и забыл, как они выглядят. Ни одной не пропало! Радость неимоверная. Но преждевременная. Целую неделю работали, но не в полную силу, а поочерёдно с дождями, и мной всё чаще овладевало разумное желание избавиться от Сарнячки. Но как? Кто чего-то очень хочет… да, но ждать долго не хотелось. Помог случай, который всегда на стороне хороших людей.

Началось нашествие чёрных жуков. Огромные усачи, сантиметров по пять-семь, жёсткие и колючие, устрашали одним своим видом, а если попадали на открытое тело — избави бог, на лицо! — то ползли, вонзаясь когтями в кожу, и отдирались с болью. Приятные насекомые завели привычку к ночи заползать в тёплые палатки и медленно лезли по опорам вверх, обсуждая на ходу ситуацию с помощью усатых антенн, и скапливались на верхней перекладине. Некоторые, стремясь спрямить путь, ползли по потолочному полотнищу и, не удержавшись, шмякались прямиком на спальники. Лучшее укрытие — спрятаться по-страусиному с головой в спальном мешке и спокойно дрыхнуть, если не приснится что-нибудь пострашнее, вроде Сарнячки. Алевтина, знакомая с экзотической фауной, так и делала, а Сарнячка нервничала, и из складской палатки то и дело слышались ночью истошные вопли и яростное стуканье ладонями по мешку. В конце концов, там стали оставлять свечу на ночь, приманивая любопытных усачей в ещё больших количествах. Сарнячка ночами сидела на ватнике с задранными ногами и прутиком сбивала непрошеных визитёров, а они с упорством лезли и лезли, лишая ценного работника восстановительного сна. Сердце у меня не камень, советую, как избавиться от напасти:

— Видишь, — объясняю, — они стремятся вверх, к звёздам? Вырежь, — советую, — дырку в палатке над головой, и пусть вылазят и ползут дальше. — А сам смекаю: какой-никакой, а пятый-десятый жучок обязательно не удержится и свалится на осунувшееся личико, переполнит чашу страдания, и рванёт бедолага домой, освободив нас от тёмных чар. Ей почему-то эффективное предложение не понравилось.

— В твоей башке, — рычит, — надо дырку проделать, — и разговаривать по-дружески не хочет, делай после этого добро людям. Ходит днями как чумная, все жалеют, правда, на словах — так себе недорого. Вызвалась даже помогать Алевтине, чтобы не оставаться днём с усачами. Крепится, как может, но чувствуется, что чуть-чуток не хватает, чтобы сломаться. И этот чуток случился.

Как-то на третье, четвёртое ли утро нас разбудил ну совсем душераздирающий вопль, а потом длинный вой в одной тональности. Что почём разобрались быстро. Оказывается, бедная девушка, напрочь утомившаяся от ночных бдений, невзначай прикорнула, свернувшись клубочком. А когда засветло развернулась, то увидела рядом с собой тоже свернувшуюся в клубочек здоровенную змею. Хладнокровная тварь, оказавшаяся безобидным полозом, настыв на мокрой земле под непрерывными дождями, нашла свободное тёплое сухое местечко, не стала толкаться и качать права, а тихо-мирно пристроилась рядом. И чего, спрашивается, надо было поднимать вселенский хай? Я примчался первым и первым подумал, что свой свояка видит издалека даже ночью. Полоза, опасаясь расправы, срочно выпустили на свободу. А Сарнячка, разрыдавшись и не слушая утешительных увещеваний с моим соло, решительно собрала вещи и, ни с кем не попрощавшись, подалась в базовый лагерь к Горюну, а с ним — на базу. У меня сразу отлегло от сердца.

— Не возьмёшь, — спрашиваю, — парочку жучков на память? Упакую. — У неё и сил не осталось на обычный вежливый ответ. Вот так и теряем на трудных дорогах боевых комсомольских товарищей. Из-за каких-то жучков! Обидно! Добро бы из-за двуногих, каких тоже предостаточно ползает по земле.

Но что ни говори, как ни крути презрительно носом, а погода с этого дня наладилась. Пришёл Горюн за пробами, а вместе с ним Фатов с записатором и прибором. Говорит, барахлить стал после того, как невзначай долбанул слегка о дерево. Вот подфартило, так подфартило, не верь после этого в мракобесие: не успела ещё пыль улечься за нечистой силой, а сразу и погода, и вторая радость. Теперь посыпятся, надеюсь, как из кулька с шоколадным ассорти в красивых фантиках.