Есенин. Путь и беспутье - Алла Марченко

«Житейские тяготы. Нужна квартира, а ее нет. Нужны деньги – из-за них приходится мыкаться по редакциям. И при этом со всех сторон долги и со всех сторон требуют и требуются деньги: старикам, сестрам, Толстой; наконец, в это же время З. Н. потребовала на Танечку сразу 1000 рублей. А деньги в Госиздате приближаются к концу; за семь месяцев были уже получены, осталось еще 4–5 месяцев. А дальше? Опять мытарства по журналам из-за построчного гонорара? Ведь в Госиздат продано все. Никаких книг он в течение 2-х лет издавать не мог. А прожить на гонорар за новые вещи было трудно, да и вещей этих не было. А тут еще – некуда голову прислонить. Толстую не любил, презирал и, убедившись в этом, разошелся; своего дома нет. Жить по знакомым с его состоянием он не мог. И в конечном счете – некуда деться. Сел – подытожил, что ждет в будущем и ради чего можно принять это?»

Прояснилось, но не все. Вот и брачный союз Сергея с Софьей Толстой Бениславская объясняет ревниво и неглубоко, по-бабьи: не любил, а женился, не связывая этот поступок с их, ее и Есенина, отношениями. На самом же деле в цепи обстоятельств, стечение которых довело психологическую депрессию поэта до последней крайности, и разрыв с Галиной Артуровной, и женитьба на Софье Толстой, дочери Андрея, любимого сына Льва Николаевича Толстого, сыграли далеко не последнюю роль. И не поврозь, а в самой прочной «узловой завязи».

Глава девятнадцатая Молодая, с чувственным оскалом… Март 1925 – сентябрь 1925

С Софьей Толстой Есенина на свою голову, нечаянно, 10 марта 1925 года познакомила Галина Артуровна, пригласив ее тогдашнего любовника Бориса Пильняка на свой день рождения. Пильняк был талантлив, энергичен, входил в моду. Есенин дорожил его вниманием. Естественно, тот пришел не один. По воспоминаниям Бениславской выходит, что графиня-внучка в тот же вечер положила глаз на С. А., но, кажется, она торопит события. Судя по письму Толстой к поэтессе Марии Шкапской (20.04.1925), Борис Пильняк еще и в апреле находится в зоне ее внимания. Да и в марте, 10-го, когда Пильняк, приревновав Софью к поэту, повел себя как посторонний, Софья Андреевна пришла в ужас. Вот запись в ее дневнике:

«На извозчике – о посторонних вещах. И так далек, далек. Ко мне – ни за что. И тут напал на меня такой ужас. Еду и думаю: не пойдет, конец – я без него не могу. Голова с вина дикая, и мысли острые, острые. Вот подымусь на балкон и кинусь. Вероятно, он почуял что-то… Пошел ко мне. Шепотом, чтобы мать не услыхала, говорили… Вот: думал, что у нас с С. было больше, чем целовались, и т. д. Много, долго, мучительно и как-то тупо потому, что может быть непрошибимее мужской ревности. А потом пришла больная, изломанная, но настоящая страсть и как будто стерла все недоговоренное. А на другой день еще хуже. Пришел такой несчастный, измученный. Сказал, что уезжает. Должен наедине решить – будет он мне мужем или любовником или просто другом будет».

Что решил Пильняк, мы не знаем, но 25 июля 1925 года Толстая, уже невестой, укатила вместе с Есениным в Баку. 18 сентября они зарегистрировались, в конце ноября Есенин лег в клинику нервных болезней (к Ганнушкину), через месяц оттуда сбежал. А 23 декабря, забрав все свои чемоданы, выкатился из графской квартиры и тем же вечером последним поездом уехал в Ленинград.

О Софье Андреевне Толстой современники вспоминают по-разному. Одни уверяют, что внучка Толстого искренне любила Есенина, другие предпочли промолчать. Ничем особым не запомнилась последняя жена отца и его дочери Татьяне. Самый польщенный из литературных портретов Есениной-Толстой – стихи поэтессы и переводчицы Веры Константиновны Звягинцевой:

Слежу тяжелых плеч понурость,

Лица славянского овал…

Какой Коненков вырезал

Упавших рук немую хмурость?

О прелесть рода над тобой!

Ее таинственная сила

С твоей трагической судьбой

В одно русло соединилась.

Простоволосой головой

Клонясь упрямо, – входишь в море;

Тебе бы волжские предгорья

Пристали – русских ветров вой…

Твой смех что в горсточке песок,

Куда еще размахом грубым

Его закинет терпкий рок?

Каких питий еще пригубишь?

До встречи с Есениным Софья Андреевна многое «пригубила». Ее первого мужа, Сергея Сухотина, принимавшего участие в убийстве Распутина, разбил паралич, вскоре он эмигрировал. Ребенок, рожденный в этом браке, умер в раннем детстве. Еще более драматичным оказалось второе замужество. Но это был последний удар «терпкого рока». Всю оставшуюся жизнь (с 1926 по 1957 год) Толстая-Есенина прожила благополучно. Рев русских ветров ее не коснулся. Все так, по крайней мере, ежели смотреть со стороны и вчуже, да еще и не забывая: вдова великого поэта, как и жена Цезаря, вне подозрений. Но если ввести в биографическую схему подробности, то и портрет графини-внучки, и картина в целом меняются.

До недавнего времени документально заверенных подробностей у биографов Есенина не было. После публикации дневников Корнея Ивановича Чуковского они появились. К. И. Чуковский познакомился с Софьей Андреевной в Коктебеле, в 1923-м. Общение, судя по тексту дневника, было довольно тесным и для Корнея Ивановича, блистательного психологического портретиста, – чрезвычайно интересным. Поскольку интересующий нас фрагмент отсутствует в широко известном двухтомнике, цитирую по полному, в пятнадцати томах, собранию сочинений [53] :

«…Я думал о Соньке. Она воспитанница Черткова, ее мать – родная сестра Чертковой; она вегетарианка, толстовка, а сладострастна, честолюбива, вздорна, ветрена… В детстве она читала только “Маяк”, а теперь она может только с вожделением смотреть на мужчин, истинно страдать, если какой-нибудь мужчина увлечен не ею, ненавидеть ту, кем он увлечен (все равно кто, все равно кем), жаждет нравиться кому бы то ни было, какой угодно ценой. А с виду монахиня, очень застенчивая. Зубы у нее редкие – знак ревности, нос курносый, толстовский, тело все в волосах, отчего ее прозвали “Сонька – меховая нога”. История ее страшная: когда ей было 17 лет, она сошлась с 47-летним Оболенским, мужем ее тетки, и жила с ним года четыре, к великому скандалу всей семьи Толстых. Вдруг обнаружилось, что один из ее родственников Сухотин в чрезвычайке, что ему угрожает расстрел. Она стала хлопотать о нем, спасла его, его стали отпускать к ней, он влюбился в нее (он был мужем Ирины Этери и имел от нее дочку); Сонька кинула Оболенского, которому теперь за пятьдесят, и сошлась с Сухотиным. Его освободили – она вышла за него замуж, и обнаружилось, что у него сифилис, на почве которого с ним случился удар. Тогда она пустилась в разврат – сошлась с каким-то, как она говорит, жидом, и т. д. А ей всего 23 года – и все вокруг благоговеют пред ее чистотой. Она та самая девочка, которой Толстой рассказывал об огурце. Она очень много читает, кажется, не глупа…»