Рота, подъем! - Александр Ханин

Электричек не было, и я слонялся без дела в ожидании. Чуть в стороне от здания станции стоял фургон, рядом с которым прогуливались солдаты с автоматами и собакой. На погонах малинового цвета были две буквы ВВ, что означало – внутренние войска. В моем взводе тоже были два таких солдата, присланных из дивизии Дзержинского для получения классности наводчиков-операторов. Солдаты были нормальные и, когда ротный сказал порекомендовать кого-то из солдат для поощрения, то я подал одного из вэвэшников на звание ефрейтора, которое ему и было присвоено.

– Зачем Вы это сделали, товарищ сержант, – чуть не плакал солдат.

– Нас же заставят носить полоску.

– Дурак. В случае отсутствия командира отделения, ты автоматически получишь следующую. Ты меня благодарить должен.

Солдат моего мнения не разделял и, сжав зубы, пришивал полосу под присмотром забирающего его из части прапорщика дивизии Дзержинского.

На станции около фургона рядом с солдатами переминался прапорщик, к которому приставала размалеванная дешевой косметикой такая же дешевая проститутка. Я подошел к отшучивающемуся "куску".

– Зэков ждете?

– Если привезут.

– А потом на зону?

– А куда же еще?

– А меня можете с собой взять?

– Куда? На зону? Да тебе, судя по значкам, скоро домой.

– Мне в танковый полк надо. Высадите меня около части.

– Ну, подожди чуток. Поедешь с нами. Что ты от меня хочешь, красавица? – дал по рукам проститутке, пытающейся раздеть военного, не отходя от места. – Тебе в школу ходить нужно.

– В какую школу? Пошли со мной, тебе хорошо будет.

– Да ты и мужика-то в своей жизни еще не видела.

– Я не видела? Да в меня столько спермы слили, сколько солдат за два года киселя не выпил.

– Ух ты, какая бойкая. Ну-ка, отвали, поезд идет. Отвали, а то буду рассматривать как нападение при исполнении служебных обязанностей.

Поезд никого не привез, и прапорщик направился обратно к машине.

– Залезай в "сетку".

Я полез в фургон.

– Ну, что солдатик, ты меня еще навестишь? – не могла угомониться проститутка, хватая прапорщика через штаны за гениталии.

– Руки убери. Государственное имущество, руками не трогать.

– Чего ты боишься? В меня столько тыкали, что если бы столько тыкали в тебя, ты бы уже был как ежик.

– Ха-ха-ха, – разошелся диким смехом прапорщик, – шутница. В зеркало на себя посмотри. У тебя же еще молоко на губах не обсохло.

– Молоко? Да я столько спермы проглотила, сколько твои солдаты киселя за два годы не выпили.

– Брысь, – насупил брови прапорщик, захлопывая дверь кабаны. -

Поехали, чего уши развесил?

И машина, фыркнув горячим двигателем, понеслась. Я сидел в

"сетке" за дверью с решеткой на окнах и думал, что даже для того, чтобы быстрее добраться, не стоит забираться в пусть и временную, но тюрьму. Не стоит искушать судьбу лишний раз. Солдаты части поддерживали контакты с зеками, отправляя письма, перебрасываемые осужденными через забор. Делали они это, конечно, не просто так.

Письма была завернуты в небольшие выкидные ножи, которые посыльные оставляли себе. Большие или очень красиво сделанные ножи пацаны меняли на пачки чая, которые очень ценились уголовниками. Я никогда в таких мероприятиях не участвовал. От зоны веяло чем-то потусторонним, жутким. Веяло злом и гнилью, грубостью и колючей проволокой. Когда я видел проволоку на заборе части, я не воспринимал ее той границей, которую я видел в металлических рядах зоны строгого режима. И не то, что попадать, но даже приближаться к трем рядам колючей проволоки, за которыми виднелись страшного вида бараки, мне никогда не хотелось, хотя в России, как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Машина бежала по дороге. В решетку за дверью, отделяющей меня от наряда, я не видел даже кусочка неба.

Только трое солдат тихо переговаривались между собой, покачиваясь на лавке, изредка исподлобья посматривая на меня. Я понимал, что никто меня тут держать не будет, но поджилки все-таки сжимались. Машина остановилась.

– Вылезай, – крикнул прапорщик. – А то могу упаковать.

– Спасибо, – крикнул я, выпрыгивая из машины. – Я как-нибудь сам.

Высадили меня прямо около ворот танкового полка.

– Эй, солдат, – окрикнул я проходящего мимо бойца явно кавказского происхождения, – ты не видел, где тут новые каптерки строят? Мне оттуда воина забрать надо.

– Пойдешь прямо, потом направо. У тебя закурить есть?

– Не курю и тебе не советую.

– А сам откуда?

– Из пехоты.

– У вас, я слышал, гоняют по-страшному. Ты сам…

– Слушай, а у вас все солдаты к сержантам на "ты" обращаются?

– А как еще надо? – оторопел солдат. – Ах, да. Я слышал, что у вас там сержантам выкают. Нэ, у нас сержанты очки драют.

– Чего? – пришла моя очередь удивляться.

– А кто будет чистить? Я? Мне нельзя. Я – чеченец. И все чеченцы.

Три роты. А русскому можно, а кто русский? Сержант. Вот пусть и чистит, – и он заулыбался, показывая два золотых вставных зуба.

– А офицеры?

– А что офицеры? Они жить хотят. Вмешиваться не будут. Нас много.

Кто рискнет, того… – и он провел большим пальцем по горлу.

– Ну, ну. Так говоришь: прямо и направо?

Магомедова я нашел довольно быстро. Азербайджанец был рад оставить танковую часть, и к обеду мы вернулись в мотострелковый полк.

– Взвод! Равняйсь! Смирно! Товарищи солдаты. Я покидаю наш полк…

– Ууууууу…

– Разговорчики в строю. Не знаю, каким я был командиром, хорошим или плохим, но у вас теперь будет новый заместитель командира взвода

– сержант Зарубеев. Сержант Зарубеев проходил, как и вы, курс в первой роте и прибыл к нам по обмену сержантского состава с высших курсов "Выстрел". Сержант Зарубеев является специалистом третьего класса и кандидатом в мастера спорта по боксу. Так что прошу любить и жаловать. Давай, Серега. Тебе слово.

– Значит так, духи, – чуть наклонившись, Зарубеев опустил длинные накаченные руки так, что они, раскачиваясь, почти касались пола, – если будете меня слушаться, то… будете живы. А если нет, чурки, то хана вам всем. Лучше сами вешайтесь.

Я не стал вмешиваться и слушал, улыбаясь, Зарубеева. В мыслях я уже был в пути.

– О чем задумался, Ханин? – ротный как всегда незаметно оказался передо мной. – Старших по званию разучился приветствовать?

– Виноват, товарищ старший лейтенант, задумался.

– Солдат думать не должен. Ему по должности думать не положено.

Солдат должен выполнять приказы. Или, как говорит майор Егерин, плох солдат, который стоит и тем более сидит. Солдат хорош, когда он бежит или хотя бы идет строевым шагом.

– Да, я пока вроде бы сержант, – посмотрел я на свои погоны. – Но я готов Вас обрадовать, товарищ старший лейтенант. Я передаю взвод сержанту Зарубееву и покидаю Вас. Не плачьте и помните обо мне.