07-Требуется чудо (Сборник) - Сергей Абрамов

— Хорошая идея, — одобрил Стасик. — Давайте начинать, время — деньги. Я теперь сумасшедший, и с меня взятки гладки. Я могу все здесь поломать, и меня оправдают.

— Ты только выступи по делу, — попросила Манана. — А потом ломай на здоровье.

— Птица, — высокомерно спросил Стасик, — разве я когда-нибудь выступал не по делу?

— Что ты, что ты, Стасик! — испугалась Манана официально сумасшедшего артиста. — Я просто так, я автоматически… И Ленку тащи за собой.

— Ленка сама кого хошь потащит. Как паровоз… Мы сидим или стоим? Или бегаем?

— Сидите, сидите. Вон кресла… — Похлопала в ладоши: — Приступаем!

Давайте опустим все-таки долгие и крайне суетливые подробности подготовки к съемке, бессмысленную для непосвященного беготню гримеров, телеоператоров, звукооператоров, помощников, ассистентов, осветителей, давайте даже не станем описывать нудный момент поиска заставки и — наконец-то! — появление ее на экране монитора. Давайте сразу начнем с первой фразы Стасика, сказанной «в эфир» и весьма насторожившей битую-перебитую, видавшую виды, имеющую тыщу выговоров и полторы тыщи благодарностей усатую режиссершу Манану.

А первая фраза была такой:

— Привет, Ленка, — ослепительно улыбнулся Стасик, — рад поговорить с тобой на вольную тему. — И тут же добавил вторую: — Ведь нечасто приходится — именно на вольную, верно?

Ленка на секунду сдавила челюсти, мощно напрягла скулы — лучшее средство, чтобы сдержать смех, — и ровно ответила:

— Я тоже рада, Стасик.

В аппаратной звукорежиссер вопросительно посмотрел на Манану: не сказать ли «стоп»? Манана чуть помолчала, пораскинула мозгами. Переводя взгляд с монитора на огромное звуконепроницаемое стекло, через которое просматривалась студия сверху, отрицательно покачала головой: мол, подожди, успеем, а вдруг это как раз то самое…

— Так что за тема? — продолжал Стасик. — Как стать артистом? Об этом нам пишут тысячи юных дарований, мечтающих о карьере кинозвездочки, театральной кометки? Об этом, об этом, не отпирайся, — настаивал Стасик, хотя Ленка и не помышляла отпираться. — Но я изменил бы вопрос, а значит, и тему. Я бы спросил: зачем становиться артистом? Я задал бы этот вопрос шибко грамотным, умеющим писать письма — научили на свою голову! — и ответил бы им: незачем!

Ленка, знающая Стасика ничуть не хуже Натальи, а кое в чем даже получше, голову прозакладывала: Стасик говорил всерьез. Злость слышалась в его голосе, злость на всех тех, кто ему самому докучает милыми откровениями: «Ах, у вас такая насыщенная жизнь! Научите, научите!», тех, кто заваливает театры, киностудии и телецентры своими сопливыми мечтами, тех, кто с бессмысленным упорством штурмует актерские факультеты…

И, к слову, тех, кто придумывает передачи для молодежи, в коих всерьез пытается ответить на «вопрос века»: «Как стать актером?»

Ленка, как пишут в газетах, целиком и полностью была согласна со Стасиком, но он побывал в аварии, а она — нет, он сошел с ума, как утверждает мамуля, биясь о телефонную трубку, а Ленка — не сошла, увы! Ленка не могла себе позволить увести телепередачу от намеченного Мананой русла. Будучи грубоватой и прямой, она все же не обладала легкой наглостью Стасика и берегла свою репутацию «серьезной» актрисы. И еще она хорошо относилась к Манане. Поэтому Ленка сказала:

— Ты не совсем прав, Стасик. Далеко не всех, кто пишет такие письма, стоит осуждать, — когда надо, Ленка умела держать речь без обычных «на черта», «фуфло» или «до лампочки», умела строить фразу литературно грамотно, стройно и даже куртуазно. — Есть среди них наивные, не ведающие про тяготы нашей работы, а есть действительно влюбленные в театр, есть способные. Ты согласен?

Манана в аппаратной облегченно перевела дух.

Не рано ли?..

— Ничуть! — не согласился Стасик. — Не могу согласиться. Все, кто пишет, — потенциально бездарны. Исключений нет! Возможно, они будут хорошими инженерами, слесарями, они станут славно рожать детей и гениально жарить блинчики, но актеров из них не выйдет никогда. Ни-ко-гда! Ну-ка скажи, птица, ты в юности мечтала об актерской карьере?

— Ну, — привычно бросила Ленка, нечаянно подпадая под тон, заданный Стасиком, под тон, явно не подходящий для официальной телепередачи, даже на минутку — с этим «ну»! — становясь обыкновенной, а не экранной Ленкой — умной и интеллигентной дамой-эмансипе.

— Баранки гну, — автоматически ответил Стасик, но, вспомнив, где находится, поднял лицо к окну аппаратной и крикнул невидимой из студии Манане: — Вырежи потом, ладно? — И продолжил: — А письма любимым актерам писала? На «Мосфильм» писала? На Шаболовку, на тогдашний телецентр, писала?

— Нет, конечно, — засмеялась Ленка. — Мне некогда было.

— А чем ты, интересно знать, занималась?

— В школе училась. В Щукинское готовилась.

— С первого захода попала?

— С первого.

— А те, кто пишет, на предварительном туре отваливают, как в море корабли. И ладушки: туда им и дорога! Может, писать перестанут, гра-фо-ма-ны… О чем мы здесь говорим, Ленка? Ты не хуже меня знаешь, как эти дураки и дуры — дур, правда, гораздо больше! — портят нам жизнь. Как они нас караулят, как звонят по ночам, как пишут — опять пишут! — записочки. Взял бы автомат, выстроил бы всех и…

— Стоп! — прогремел в студии командирский бас Мананы. — Ну-ка, родненькие, подождите, я сейчас спущусь, разберемся…

Осветители вырубили свет. Стало значительно темнее и прохладнее.

Ленка встала из нагретого кресла, прошлась по жесткому коверону, расстеленному на подиуме перед молчащими камерами, остановилась перед Стасиком:

— Ты, брат, спятил?

— Сговорились вы все, да? — возмутился Стасик. — В чем я не прав, в чем?

— Ты забыл, где находишься?

— Я прекрасно помню, где нахожусь. Но я, прости меня, не понимаю, почему я должен говорить не то, что думаю, а то, что нужно Манане и ее начальству.

— Потому что ты в данный конкретный момент работаешь на Манану и ее начальство. — Тяжелая, с толстыми ногами-тумбами, Манана ходила по студии в мягких растоптанных тапочках, вот и подкралась неслышно, хотя не ставила перед собой такой цели. Скорее, она бы сейчас охотно выполнила недосказанное последнее желание Стасика — про автомат, только прицелилась бы как раз в Стасика с Ленкой, а вовсе не в тех телеабонентов, что вызвали к жизни описываемую передачу. — Стае, я тебя не узнаю.

— Сумасшедший, да?

— Нет, дорогой, ты не сумасшедший, ты хуже: ты провокатор. Ты зачем про автомат сказал? Ты хочешь, чтоб меня уволили? Ты говорил, что все бездарны, — я молчала. Ты говорил, что они дуры, — я не вмешивалась. Я все писала! Ты со мной не первый раз работаешь. Нам с тобой хорошо было: ты меня понимал, я тебя понимала. — Манана, родившаяся и выросшая в Москве, говорящая безо всякого намека на акцент, когда волновалась, строила фразы так, что они выглядели этаким подстрочником-переводом на русский. — Я тебя просила: Стасик, дорогой, поговори о работе актера, расскажи о том, какая она очень трудная, объясни, что слава — ерунда, тактично поговори, как с детьми, не обижай их. А ты что?