Хей, Осман! - Фаина Гримберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В просторной столовой круглый стол слоновой кости отделан был золотом. Но Феодора задерживалась теперь в домовой церкви после утренней службы и пропускала первую трапезу. Церковь была выстроена большая, с куполом на восьми колоннах, с хорами. Шесть больших и семь малых икон - все в золотых ризах, паникадила, золотые священные сосуды... Феодора опускалась на колени и молилась истово о спасении бабушки... Богоматерь на иконе представлялась девочке матерински доброй, а грозного Пантократора Феодора немного побаивалась... Уходила в свою комнату, садилась подле резного сундука, но открывать сундук не хотелось, не хотелось снова видеть подарки бабушкины - платья, красивые уборы... Садилась на постель, на покрывало жёлтое шёлковое поверх мягкого тюфяка, набитого травой... Приходила няня, звала за стол. Теперь отец чаще оказывался в битвенной навалице, нежели в кругу семьи. Но кушанье подавалось роскошно, как прежде. Серебряная посуда сияла позолотой и эмалью, а стеклянная - яркими красками — синей, красной... Жареная и копчёная рыба, чёрная и красная икра, белый мягкий сыр - «бранза», чёрное и золотистое сладкое вино, разбавленное ключевой водой. Рыбу приправляли корицей, гвоздикой, грибами, уксусом, мёдом... Феодора откладывала двузубую вилку, и мать Ирина устремляла на девочку тревожный взгляд. Тогда Феодора отворачивала лицо и отщипывала виноград от большой грозди на стеклянном синем блюде. А если мать, вздохнув, уговаривала девочку поесть, та молча уходила от общего стола в свою горенку...
В постные дни ели бобы без масла, ели солёную рыбу, жажду утоляли водой, куда был добавлен уксус в память о крестных муках Господа нашего Иисуса Христа. В посты Феодора молилась ещё истовее...
Однажды в крепость долго не подвозили новых припасов, еды оставалось мало, все тревожились и унывали. Одна лишь Феодора терпела недостатки радостно, будто заслуженное наказание! А когда Иоанн Кантакузин прорвал блокаду и снова явилась в крепости хорошая пища, девочка тотчас помрачнела.
- Милая моя, - говорила мать Ирина, - зачем же губить себя излишней воздержанностью? Этим ты не поможешь бабушке.
- Нет! - упрямо повторяла Феодора. - Нет! Нет! Нет! Я не могу вкусно, сладко есть и наряжаться, покамест бабушка в заточении!.. Нет! Нет!..
* * *Меж тем война велась и велась. Империя была истощена, казна пустела. Анна распорядилась переплавить церковную утварь и золотые оклады икон, чем ещё более раздражила народ. Богатства императорского дворца - драгоценные украшения, посуда - всё было продано, потому что нужны были средства для платы итальянским наёмникам.
Имущество знатных семейств конфисковывали, людей безвинно заключали в тюрьму. Тех, которые искали убежища в храме Святой Софии, вытаскивали оттуда силой! Личная сокровищница Анны полнилась, страна нищала. Анна пыталась привлечь на свою сторону царя сербов, обещала в жены его сыну свою дочь. Анне и дела не было до горестной участи её подданных. Она даже радовалась, когда сербский царь Стефан Душан опустошал византийские города. Она хотела, чтобы у Кантакузина было как возможно меньше крепостей.
Но при всём при том Анна ведь не умела управлять. Вся власть перешла в руки Апокавка. Он всё более обогащался. Но страх за свою жизнь не оставлял его. Его дворец представлялся укреплённой крепостью, а выходил на улицы Константинополя Апокавк лишь в сопровождении отряда стражников. Он распорядился строить новую обширную тюрьму. Как-то раз он явился на место этого строительства для того, чтобы отдать распоряжения. Из-за чего-то он рассердился на одного раба и ударил его палкой. И вдруг этот раб вырвал палку из руки господина и принялся отчаянно его колотить! Сотоварищи подоспели, также с палками, и вырывали у стражников оружие. Кто-то из рабов взбунтовавшихся отсек Апокавку голову секирой. Перепуганные стражники бросились бежать. Рабы- бунтари выволокли окровавленное, обезглавленное тело Апокавка на площадь, подняли его голову на кол... Дворец был захвачен восставшими. Анна двинула на приступ войска итальянцев-наёмников. Дворец был взят. Восставшие прятались в церкви дворцовой, но их вытаскивали из самого алтаря и убивали. Руки, ноги и головы убитых носили по улицам. Всех, кто осмеливался высказывать слова сострадания, простой жалости, хватали и нещадно стегали плетьми. Анна хотела было приказать бросить искалеченные тела в море, но патриарх решительно отсоветовал ей поступать подобным образом, дабы вконец не раздражить народ.
Тем не менее война продолжалась. Наёмники из Савойи однажды осадили Дидимотику. Мужественная Ирина устроила оборону крепости. Её юные дочери, Елена, Мария и
Феодора, словно бы заразились бесстрашием матери. Феодора плакала, когда Ирина запретила младшей дочери подняться на стену и бросать оттуда шары глиняные малые, начиненные зажигательной смесью. Но осада затягивалась. Тогда Ирина посоветовалась с командирами гарнизона, но они не знали, что сказать. И она приняла решение сама. Была она охотница разводить голубей. И теперь пошла она на голубятню, взяла лучшего голубя и, поднявшись на стену, бросила его в небо. Голубь уносил послание к Иоанну Кантакузину, который не мог прорваться в Дидимотику. Иоанн получил послание жены и отослал голубя назад. В его письме она прочла согласие, он заранее одобрял её будущие действия. Среди её челяди был один раб-тюрок. Ирина призвала его к себе и говорила так:
- Я дарую тебе свободу, но не скрываю от тебя, что обрести эту свободу истинно будет нелегко! Ты должен выбраться из осаждённой крепости и доставить моё послание, куда я тебе укажу. Выбирай! Или ты навеки останешься рабом, а возможно, и погибнешь, если Дидимотика будет взята; или ты доставишь моё послание, тайком выбравшись из крепости, и будешь свободен...
- Я доставлю твоё послание, госпожа, - отвечал смело тюрок, - но назад в Дидимотику я не возвращусь!
- Можешь не возвращаться, — отвечала Ирина. - Я ведь всё равно буду знать, что решит правитель, которому я посылаю письмо!..
Тюрок сумел выбраться из осаждённой Дидимотики и доставил послание Ирины в Бурсу. Ирина просила султана Орхана о помощи. Она напоминала ему об их общем болгарском происхождении и при этом тонко льстила ему на византийский манер:
«Мне известно, — писала она, — что Ваше Величество происходит из одного знатного болгарского рода по материнской линии. Я также происхожу от болгарского рода Асеней, известного своей доблестью...»
Далее она молила султана спасти Дидимотику и вмешаться в войну Иоанна Кантакузина с Анной Савойской, приняв сторону Кантакузина. «Мой супруг и я сама, - писала Ирина, - давно уже мечтаем о родстве с могучим правителем государства османов. Мы были бы счастливы видеть его супругой любую из наших дочерей, которые все добродетельны и воспитаны, как подобает будущим жёнам правителей...»
Дочитав до этого места, Орхан усмехнулся, как усмехались его отец и дед, видя или слыша нечто забавное, занятное... Мраморное море, Фракия, прежние владения сельджукских султанов - всё это уже было его... И сейчас он призадумался о Константинополисе-Истанбуле... Заменить корону императоров тюрбаном османов... Если Кантакузин займёт престол, Орхан сделается зятем императора Византийской империи, которую полагают наследницей древней империи Рима... Орхан повёл головою, словно бы отгоняя мечты, и продолжил чтение. Ирина писала, тонко выводя греческие буквы, но и султан Гази Орхан хорошо читал по-гречески...
«Находясь на склоне своих лет в своём поместье, — читал Орхан, - мой отец, несправедливо низложенный государь Болгарского царства Иоанн Асен, сдружился с одним из пращуров Вашего Величества, который признавал право моего отца и моей матери на царский престол Болгарии. Я с детства слыхала о подарках, коими обменивались мой отец и пращур Вашего Величества. Я и посейчас бережно сохраняю золотой гребень, сделанный в землях пращура Вашего Величества; и в памяти моей Всё ещё живы рассказы моей почтенной матери о сундуке, прекрасно сделанном, который она приказала наполнить разнообразными дарами и отослать с чувством благодарности и дружества самого искреннего...»
Орхан вспомнил, что видел этот старинный сундук в покоях своей матери, Мальхун Хатун. Сундук этот достался ей в наследство после смерти свекрови. Отец Осман любил, будучи ребёнком, разглядывать узоры, вырезанные на стенках этого сундука, украшавшего юрту его матери...
«...Болгарское родство... зять императора... Была не была!.. - думалось Орхану. - Дорога османов не минует Истанбул! Я сделаю первый шаг...»
Возможно, он бы ещё некоторое время сомневался, но эмир Айдынского бейлика Сулейман изменнически присоединил своё войско к армии итальянских наёмников Анны, осаждавшей Дидимотику. По пути к Дидимотике войско айдынского князя вторглось в пределы Болгарии и разгромило воинов болгарского полководца Момчила. Тогда Орхан начал действовать быстро и грозно. Осаждавшие Дидимотику бежали, Айдынский бейлик был разгромлен. Правитель Болгарского царства Иоанн Александр принял торжественно послов Орхана, который передавал в распоряжение болгарского царя Кричим, Косник и ещё несколько крепостей, но в обмен на невмешательство Иоанна Александра в борьбу Кантакузина и Анны...