Подметный манифест - Далия Трускиновская

Катиш, пока Тереза не догадалась ее удержать, выскочила из спальни.

Когда она вернулась с узлом, Мишель уже стоял обутый, притопывая и морщась- он отвык от узких туфель. Иван Иванович уговаривал Терезу ехать - пусть сама убедится, что красавчик безопасен от сквозняков, крепких напитков и бойких вдовушек.

Наконец Мишель и Тереза спустились вниз.

Иван Иванович несколько задержался.

- Слушай, девка, - строго сказал он Катиш. - Собери свое добро да и беги отсюда дня на два, на три. Поняла? За мебелями своими потом явишься. Коли не послушаешь - пеняй на себя. А я тебя и на дне морском достану.

С тем он, не прощаясь, поспешил следом за Мишелем и Терезой, вскочил в карету - только его и видели…

Тереза, в красивой наколке поверх кое-как убранных волос, в шелковой накидке, спереди завязанной на два банта, но почти не нарумяненная и не напудренная, сидела рядом с Мишелем, а Иван Иванович сидел напротив. Экипаж катил по незнакомым ей улицам, а Иван Иванович развлекал Мишеля беседой. И Терезе вновь приходилось бороться со своим взглядом на обстоятельства: та Тереза, что уже летела во Францию, спрашивала у той, что сидит в экипаже, для чего все это, и совершенно невинное сожительство с вернувшимся Мишелем, и поездка в Лефортово, и Тереза-путешественница была настоящей, Тереза же, вдруг оставшаяся в Москве, - большой нарядной куклой, которую поместили в экипаж и везут неведомо куда. Или же спящим телом, неспособным сделать усилие, чтобы закричать и проснуться.

- А вот уж и Яуза, - сказал бодрый Иван Иванович. - Мы театр минуем, далее проедем, туда, где квартирует ваш драгоценный генерал, дай ему Боже здоровьица. Столько странствовать, как он в эту зиму, и с такими скверными людишками встречаться, и живу остаться - это особое небесное покровительство требуется. И ведь встречался он с самозванцем, непременно встречался, я немцев знаю - они господа без затей, наметят себе некую цель и преспокойно к ней движутся…

Экипаж меж тем ехал заброшенным парком, и в окно были видны то остовы старых оранжерей, то белые фигуры древних богов и нимф, то столбы беседок, крыши коих давно рухнули, то причудливые берега фигурных прудов. Наконец кони встали.

- Ну, сударь мой, Михайла Иваныч, приготовьтесь, беседа будет нелегкая, - сказал Иван Иванович. - Генерал наш зол на вас неимоверно, его князюшка настроил. Вам же следует одно ему толковать - что о князе он может более не беспокоиться, что князя, может статься, сыщут, когда пруды будут спускать и чистить, а может, и вовсе никогда, Господь милостив, и такое случается… Идите, Михайла Иваныч, идите, князь вам более не нужен, а генерал-то как раз и нужен, ведь без него вас господин Пугачев и слушать не станет…

Мишель, выйдя из экипажа, постоял несколько, держась за дверцу, свежий воздух был для него уже противоестествен, и Тереза, взяв его под руку, раз или два удержала, когда он делал стремительные и головокружительные первые шаги. Но потом походка наладилась, и Иван Иванович повел по аллее к домику, невзрачному домику в два жилья, и Тереза даже удивилась - как нетерпелив Мишель…

Показалось было ей прежнее - словно не сама она идет, а некая сила несет куда-то ее спящее тело, заставляя для видимости перебирать ногами, а душа ее напрасно возражает и, пребывая в оцепенении, пытается проснуться. Странная мысль, мысль из давнего времени, достойная чумного года, образовалась вдруг - ведь так же идут, пожалуй, на эшафот, понимая, что впереди погибель, но не в силах прекратить это движение тела, этот равномерный шаг, это стремление плоти следовать приказанию.

Вдруг она поняла - нечто похожее происходит и с Мишелем. Он тоже видит в этой странной поездке какую-то глубоко скрытую фальшь, но его тащит вперед по заросшей дорожке не приказ, а некая слепая блажь, ослушаться которой он не в силах.

Навстречу вышел пожилой человек в старом пехотном мундире, поклонился.

- Что он? - спросил Иван Иванович. - Угомонился?

- Ругаться изволит, ваше сиятельство… - начал было человек, да осекся.

- Молчи, дурак, - беззлобно сказал Иван Иванович. - Входите, сударыня, входите, сударь, простите, что тут нечисто. Он наверху, в горнице, там для него все устроено, мои людишки постарались. Ступайте же к нему оба.

И тут Тереза проснулась.

- Я не пойду! - воскликнула она и потянула Мишеля за руку - прочь отсюда, прочь от этого низкого крыльца, от облупившейся двери, от десятилетиями не мытых окон.

- Не кобенься, сударыня. Не то тебе же хуже будет, - ласково произнес Иван Иванович. - Государь-то новый, поди, не пожелает, чтобы ему заведомый карточный шулер служил. Я поглядел на вексельки-то, кому даны да когда подписаны. А про то, как обер-полицмейстер в Кожевниках французских шулеров ловил, и до нас в Санкт-Петербурге вести дошли. Ступай в дом да гляди, чтобы кавалеры меж собой договорились!

Голос был таков, что даже мысли об ослушании возникнуть не могло.

- Какого черта?! - вдруг возмутился и Мишель. - Ты, сударь, не забывай, с кем говоришь! Я граф Ховрин!

- А я - знаешь ли, кто я?… - шепотом спроси Иван Иванович. - Ага-а… Ну?… Догадался ли?…

И вдруг закричал:

- Трекай ховренят на хаз!

Это было столь неожиданно, что Тереза, имея возможность оттолкнуть Ивана Ивановича и убежать, окаменела.

Из-за угла выскочил детина в одной рубахе, удержал рванувшегося было прочь Мишеля и ловко выхватил висевшую у него на поясе дворянскую шпагу. А человек в грязном солдатском мундире вдруг нанес графу Ховрину удар, да такой, что Мишель кубарем полетел в распахнутую дверь. Следом Иван Иванович без всякой галантности впихнул Терезу. Дверь захлопнулась. И более того - в комнате, где оказались Тереза и Мишель, вдруг стало темнеть. Это незримые сообщники Ивана Ивановича закрыли ставни обоих окон поочередно. И раздался стук - поверх ставней окна забивали заранее приготовленными досками. Остались лишь две узкие продольные щели - они давали довольно света, чтобы видеть друг друга.

- Боже мой! Боже мой! - закричала Тереза, бросаясь на дверь и стуча обоими кулаками. - Мишель! Они нас заперли!

Мишель сел на полу, держась за щеку. Потом сунул палец в рот, что-то там ощупал, вынул палец окровавленным. И выругался совершенно недостойным графа образом.

- Мишель, я говорила, нам нельзя было сюда ехать, это разбойник, он хочет убить вас!

- Хотел бы - так и убил бы, - отвечал Мишель по-русски, - что я, разбойников не видал? Видал, да еще каких! Ох, что за мужики были у меня на Виноградном острове - голодные, злые, крови не боялись! Чертовы драгуны… Не вопи, дура, будем выбираться…

Но Иван Иванович очень хорошо подготовил дом к приезду графа Ховрина и его подруги. Попасть во второе жилье не удалось, лестница оказалась забита всякой дрянью. Тереза разбила оконное стекло, но выставить ставни оказалось нечем. Дверь же и подавно…

- Ну что же, будем сидеть и ждать избавления, - сказал, очень быстро умаявшись, Мишель. - Для чего-то же мы этому мазурику нужны.

- Надо кричать, - решила Тереза. - Нас услышат…

- Кто тебя здесь услышит? Местность пустынная… А коли кто и забредет, подумает - мерещится, нечистая сила разгулялась.

Тереза принялась ходить по небольшой комнате, которая более всего напоминала сени - несколько сломанных стульев, большая печь, какая-то каморка без окна сбоку… В домике уже давно никто не жил, деревянный пол прогнил, лестничные перила частично были выломаны, слой пыли на подоконниках тоже о многом свидетельствовал.

Мишель перебрался на стул.

- О, дьявол! - сказал он по-французски. - Чего ему нужно, этому мерзавцу?

- У него остались твои векселя! - вспомнила Тереза.

- Это значит, что меня, по крайней мере, он убивать не станет - иначе он не получит денег…

Тереза подошла к лестнице и попробовала сдвинуть с места загромоздивший ее шкаф. Его, очевидно, спускали сверху и убедились, что он застрял основательно. Тогда она выломала балясину и попыталась, действуя ею, как рычагом, отжать ставни. Тут тоже ничего не вышло.

- Остается ждать, любовь моя, - сказал Мишель. - Если бы я хоть мог понять, для чего этот обман! Я не вижу в нем смысла…

- Но он привез нас, куда обещал, в Лефортово, ты сам это видел. Для чего ему везти нас в Лефортово?

- А для того, что тут можно спрятать в парке кавалерийский полк - и никто о нем не догадается. Тем более, что именно тут… Да не ходи, присядь, я боюсь, что ждать нам придется долго.

- Нет, я справлюсь с этим окном, - отвечала Тереза.

Она призвала бы Мишеля на помощь, но его затянувшаяся болезнь все еще не позволяла ей относиться к любовнику как к взрослому и способному хоть за что-то нести ответственность мужчине. Выломав осколок стекла, она стала скрести им по ставню, пытаясь расширить щель. Мишель посмотрел на часы и заметил, что будет крайне удивлен, если у нее на четверть вершка уйдет менее двух часов. И он оказался прав - Тереза взмокла, дело же почти не продвигалось. Наконец она села с ним рядом, глядя на свои покрасневшие от работы руки - крупные сильные руки, способные играть на клавикордах по три-четыре часа, беря аккорды любой сложности, но сейчас совершенно бессильные.