Эхо войны. - Ольга Шумилова

Идущий рядом сержант прицельным пинком отшвырнул тварь, безуспешно грызущую его бронированную ногу, и проорал сквозь грохот:

— Морровер, заряды световые остались?

Я кивнула, поскольку орать сквозь шлем вообще бесполезно.

— Тогда врубай светофильтры и вперед!

Я перехватила «мать» одной рукой, второй торопливо зашарив по поясу, пока сержант зычным голосом отдавал команду беречь глаза. Засуетились медики, торопливо набрасывая раненым на головы куртки, рубашки и просто тряпки. Я насчитала четыре заряда. Кто–то с другого края кольца поднял руку с растопыренными пальцами. Вот, еще пять.

— Пошли заряды! — рявкнул сержант.

Те, у кого были шлемы, щелкнули кнопками светофильтров, прочие же торопливо закрыли глаза одной рукой, продолжая стрелять на слух. Я швырнула заряды в гущу стаи, взлетели округлые бочоночки с другой стороны, уносясь навстречу еще одной стае, показавшейся из глубины пещер.

Тихо хлопнуло.

Солдаты машинально пригнулись, пряча головы, даже те, кто был в шлемах. Нестерпимо яркий свет прокатился по пещере, на какой–то миг выхватив из темноты даже недостижимый потолок. Кто–то вскрикнул, недостаточно плотно заслонив глаза, заорали сотенные стаи по всей пещере; закрутились на месте плакальщицы, вцепившись в морды своими слишком длинными когтями — процентов сорок ослепли уже навсегда, остальные опомнятся еще не скоро.

— Вперед, бегом марш! Покрыть максимальное расстояние! — холодный голос майора был не особенно громок, но услышали его все. Подхватились, и, не успев даже прогнать пляшущие перед глазами радужные круги, уже бежали. Медленно, но бежали, тяжело дыша под тяжестью носилок и оборудования, которое нельзя было отключать.

Центр пещеры пролетел мимо, будто и не бросались под ноги ничего не видящие твари, будто бежали мы по центральному проспекту города, а не по скользкому камню, заваленному горами трупов.

Триста шагов. Двести пятьдесят. Двести. Мы успеем. Успеем! Должны успеть…

Но плакальщицы оказались живучими. Слишком. До выхода к цепи озерец, а там — и к лабиринту оставалось всего ничего, когда за спиной зацокали по камню длинные когти, все быстрей и быстрей. Я рискнула оглянуться и тихо выругалась сквозь зубы — то, что я тогда приняла за новую стаю, выползшую из пещер, оказалось только ее началом, и вспышкой захватило только малую часть. Теперь, не встретив по дороге конкурентов, она неслась на нас. Огромная черная лавина, необъятная, как подгорные озера, которые ее породили.

У кого–то сдали нервы. Кажется, у меня тоже. И в летящую на нас лавину полетел рой разрывных снарядов и плазменные «веера».

Этого нельзя было делать.

Этого нельзя было делать никогда — потому что рядом был склад боеприпасов.

Мир взорвался с оглушительным грохотом, сорвался в карьер. Брызнули каменные осколки, пробивая куртки и добираясь до брони, застучали по шлемам камни, взметнулось рыжее чадящее пламя. Вздрогнули стены, замерли на вздохе и…

И обрушится небо на землю, и закроет зверю путь…

Свод рушился с разрывающим уши треском, с громовыми раскатами, небо падало на землю, у края Бездны мы видели конец мира.

Громадные глыбы рушились, выбивая в полу ямы, земля вставала на дыбы под ногами, и солдаты падали, заслоняясь руками. Над головами тускло светился силовой щит, прогибаясь под тяжестью летящих с огромной высоты камней.

— Дойти до выхода! Любой ценой!

Это не было сказано вслух, никто бы не услышал, а впечаталось, выжглось в мозгу раскаленным пыточным железом. Этому тебя учили, северянин?!

Щит слабел, по лицу уставшего еще до этого подростка тонкими струйками стекал пот. Мы рванулись вперед, оскальзываясь и падая, цепляясь друг за друга, за стены и каменный пол, и ползли, упрямо ползли к выходу из Бездны, не зная, зачем.

Лаппо переступил порог за полсекунды до того, как его же намертво перекрыл обвалившийся козырек с потолка, грохнувший так, что подпрыгнула земля под ногами. И успел выдернуть меня, которой этой половины секунды не хватило.

…и закроет зверю путь…

Я застыла в шоке, смаргивая отпечатавшееся на сетчатке видение летящей на голову каменной глыбы. И только оглянувшись, заметила, как опускает руку с дрожащими пальцами майор. Зачем же я так нужна тебе — до сих пор, северянин?… Нужна настолько, что, долженствовавшая умереть за сегодняшний день дважды, жива до сих пор?

Не осознавшие, что все закончилось, солдаты бежали дальше, и были правы. Никто не предскажет теперь, что обрушится следующим, и сколькими пещерами это ограничится. Я мотнула головой и потрусила следом, запрещая себе думать о тех, кого выдернуть из–под камня было некому.

О всех, кто не успел дойти до лазарета, всех, кто остался с той стороны. Всех, у кого уже не было шансов.

Самая большая на этой планете общая могила — и призраков здесь будет много. Стану призраком, приду послушать, что ты скажешь мне, Этан, узнаю, где ты оказался, и можно ли было тебя спасти.

Наше защитное кольцо потеряло шестерых солдат, не успевших поднырнуть под козырек — почти успех, и еще трех, не дошедших до него. Мы тащили то, что от нас осталось в итоге, — себя, женщин, детей и раненых к озеру, и медленно понимали, что спускаемся обратно в Бездну. На этот раз — огненную.

Здесь так же грохотали «матери», ревело пламя, растекалась вязкими потоками плазма, вгрызаясь в камень. Посеченные осколками, с формой, стремительно набухающей кровью, солдаты едва волокли ноги сквозь огонь, таща за собой носилки. И когда вырвалась из пляшущих теней знакомая морда, когда свербящий визг ударил по одуревшему от бесконечного грохота мозгу, сознание не выдержало — всколыхнулась, черной волной поднялась со дна звериная дикая злоба, и я бросилась вперед, собственными руками ломая, выкручивая на поверку непрочные позвонки, кроша кость и разрывая мышцы. Зашипели, разваливаясь, перчатки, оторванная голова полетела в темноту. Я пнула тело так, что его швырнуло о стену, и, уже не думая, на одной бешеной ненависти бросилась в черный тоннель, где который уже час полыхало пламя.

Здесь тоже лежали тела — грудами, черными обгоревшими, еще чадящими грудами — у источника, даже у цепи озерец. Те, что лежали ближе ко входу в тоннель, еще горели и перемежались с телами солдат. Это был прорыв, был недавно, и ушел далеко.

Слишком далеко.

И выдавить т'хоров обратно в тоннель стоило слишком больших сил. Я бежала вперед, забыв о том, что у меня наверняка опять открылись обе раны, и обгоняла привалившихся к стене солдат, шатающихся от усталости. Сколько часов здесь идет один сплошной бой, не затихающий ни на минуту?

Бесконечное напряжение сказывалось — медленные, заторможенные движения, упавшая на два порядка реакция, и координация вмести с ней…