Вся трилогия "Железный ветер" одним томом - Игорь Николаев

— Профессор, — мелодичным басом произнес господин Клейст. — Позвольте мне выразить восхищение вашим научным талантом, который прославляет величие истинного человеческого духа, воли и стремления к здоровому утверждению. Вы еще не раз услышите слова уважения и признания от коллег по сословию. Увы, я не отношусь к ним… — оратор склонился в шутливо-виноватом поклоне, собрание разразилось аплодисментами и смехом, который отозвался в ушах Франца подобострастным воем гиен. — …Но я постараюсь выразить свое почтение иным способом.

Откуда-то из воздуха, прямо под боком профессора возник лакей с золоченым подносом, на котором возлежал большой конверт, похожий на тот, в котором доставили приглашения, только гораздо больше и с единственной печатью в виде красной капли, обрамленной сложным узором. Айзек взял конверт и повертел его в руках, при виде печати меж столов пронесся стон, в котором мешались удивление и лютая зависть.

Профессор аккуратно вскрыл плотную бумагу и взглянул на единственный лист, оказавшийся внутри. Долго, очень долго он вчитывался в строки, отпечатанные красивым готическим шрифтом старого, еще довоенного образца.

— Что это? — тусклым голосом спросил он. — Что это за …

В последний момент президент академии резким движением смахнул с белоснежной скатерти графин, и в звоне бьющегося стекла утонуло слово, которое Пропп прочитал лишь по губам.

— «…пакость».

Вебер вскочил со стула и подхватил профессора за локоть. Франц перехватил его умоляющий взгляд и встал с другой стороны.

— Господин профессор переутомился, он не привык к таким шумным собраниям! — воскликнул Вебер, не сводя с Проппа умоляющих глаз.

— Да-да, — подхватил ассистент. — Мы люди науки, мы не привыкли к такой роскоши и давно не были в обществе, простите нас!

Вдвоем они буквально силком потащили Айзека по проходу между столами. Айнштайн пытался отбрыкиваться и что-то говорить, но каждый раз, стоило ему открыть рот, упитанный Вебер встряхивал тщедушного профессора и тот давился невысказанным словом.

— Прямо и налево, — прошипел сквозь зубы Макс, сохраняя на лице широкую улыбку. — Там по лестнице к моему кабинету.

Только после того как крепкая дверь отгородила кабинет Вебера от коридора, президент перевел дух и отер вспотевший лоб.

— Господь наш милосердный, думал — все, конец… — пробормотал он, с трудом переводя дух. — Я все готовил заранее, хотел предупредить вас раньше, но не успел, все решилось выше, нас поставили в известность в последний момент. Даже мою подпись сделали факсимильно.

— Господин Вебер, я требую объяснений! — тонким фальцетом возопил Айнштайн. — В этой поганой бумажонке написано, что связь моей бабушки с немецким офицером официально признана некой комиссией проверки расовой чистоты. Значит, мой отец — незаконнорожденный, но все же сын чистого, евгенически здорового типа, и у этой … комиссии … нет ко мне претензий! Что это за профанация!? Вы всегда были честным человеком, кого вы здесь прикармливаете? Что за прилизанный хрен в мундире оскорбляет мою бабку?

Председатель с непонятным выражением покосился на Проппа.

— Что вы на него смотрите?! — крикнул уже во весь голос профессор. — Эти слова я готов произнести во всеуслышание, хоть по радио, и завтра напишу в «Вестник математических наук»!

— Сядьте! И заткнитесь! — рявкнул Вебер, и профессор послушно опустился на стул, исчерпав порыв возмущения.

— Пропп, — теперь президент обратился к Францу. — Когда вы последний раз были в Берлине? Когда вы покидали лабораторию?

— Думаю… Года четыре назад, — растерянно вспомнил ассистент. — Когда пришлось посещать дантиста, он отказался выехать на дом…

— Это моя вина, — понурился Вебер. — Я старался оберегать Айзека, думал, что вы будете связующим звеном между ним и миром. И не заметил, как вы и сами стали таким же затворником.

Из коридора донесся какой-то неясный шум, похожий на приглушенные шаги. Наверное, кто-то из гостей заблудился и искал выход.

А может быть, и нет…

Макс пристально, с подозрением посмотрел на дверь, прокашлялся и продолжил, на этот раз громко и очень официально.

— В настоящий момент, согласно недавно принятому Закону о расовой чистоте науки, — с уверенным голосом президента страшновато контрастировал взгляд загнанного зверя. — Все частные лаборатории переходят под государственный контроль. Бывшие владельцы могут продолжать заниматься исследованиями, но, согласно утвержденному Министерством науки плану, все руководители и сотрудники должны подтвердить свою евгеническую чистоту начиная с тысяча восемьсот первого года. Таков закон!

Вебер сглотнул.

— Вот, ознакомьтесь с этими бумагами, — все так же нарочито громко сообщил он. — Завтра к вам приедет курьер, чтобы забрать подписанные документы.

Макс положил что-то объемистое в конверт, на этот раз простой, из обычной бумаги, написал на нем что-то и протянул, было, Айнштайну. После короткого колебания передумал и отдал Францу.

— «Уже третий за сегодняшний день», — подумал ассистент, с дрожью в руке принимая «дар». На нем не было ни печатей, ни каймы. Только два слова, написанные карандашом и дважды подчеркнутые.

«Бегите немедленно».

— Пропп, помогите профессору. Пусть посидит здесь, пока ему не станет получше, потом я вызову машину.

Айнштайн заглянул в конверт и с изумлением обнаружил там пачку банкнот и расписание поездов во Францию.

Из-за двери вновь донесся шум, Вебер испуганно оглянулся. Но это была всего лишь песня, которую запели в банкетном зале несколько десятков глоток. Не обычная застольная, а какой-то угрожающий, ритмичный марш.

— Я сейчас выйду, — хрипло прошептал он. — Вызовите такси с моего телефона. Уходите с черного хода, сторож вас выпустит. Берите первую же машину, не торгуйтесь, не экономьте, немедленно на вокзал. Из Франции — первым же пароходом в Штаты. Я потяну время до утра. Бегите, черт возьми! Не оставайтесь в Европе! Если не попадете на пароход, стучите в американское посольство, они наверняка дадут убежище светилу науки такого уровня. Не медлите, вот-вот начнется…

Президент Королевской академии наук подавился каким-то словом, слишком страшным, чтобы его произнести.

В дверь постучали. Резко и требовательно.

— Извините, профессор Айнштайн нуждается в отдыхе, — непреклонно произнес Вебер через дверь, — Он совершенно отвык от собраний, и не ожидал такой чести!

Умоляюще посмотрев на Проппа, он открыл дверь, вышел и тщательно ее за собой закрыл.

Пропп понял. Уже много лет он, по примеру Айнштайна, вел жизнь затворника, но оказалось, что в глубине души все это время дремал тот, давний Франц, вечно голодный и скорый на подъем юноша. Ассистент одернул костюм, проверил, не выпадут ли из кармана деньги и буквально стащил со стула Айзека. Тот недоуменно озирался и пожимал плечами, но безропотно позволил себя вывести. Пользоваться телефоном Пропп не рискнул, машину можно поймать и на улице.

Вот так и получается — промелькнула в голове шальная мысль — история идет мимо, а потом внезапно наступает на вас…

Глава 17

Настоящее.

«Культ здоровья и силы», — написал Радюкин. Какое-то время, минуты две, взирал на белый листок с черными неровными буквами. Зачеркнул и написал ниже «абсолютизация   молодости», затем добавил сбоку «масскульт усечен до предела, граничит   и пересекается с самой низкопробной пропагандой». И завершил логическую цепочку размашистым приговором «АССИРИЯ и деградация социума, максимальное упрощение общественных связей».

Снова задумался.

— «Должно быть, я ошибся, объясняя вторжение исключительно экономическими причинами… Есть что-то еще…»

Радюкин никогда не считал себя мастером слова, но помнил семь основных концепций составления сюжета и теорию многоактового разделения эпизодов при постановке радиосериалов. Поэтому, даже отметая в сторону натурализм местного масскульта, слушать развлекательные радиопостановки становилось невыносимо. Одинаковые, как патроны в обойме, они буквально долбили мозг убожеством и нарочитой жестокостью. Похоже, от всего богатства сказочных архетипов здесь остался только сюжет «обретение божественной силы», приправленный «возвращением и местью Одиссея». Но все равно каждый день ученый водружал на голову наушники и по семь-восемь часов внимал эфиру, вылавливая крупицы ценных сведений из однообразных подвигов очередного борца за расовую чистоту.

Подходила к концу третья неделя путешествия «Пионера». Субмарина неспешно курсировала над Бразильской котловиной, в районе острова Мартин-Вас. Крамневский хотел, было, попробовать подкрасться поближе к Юго-Западной Европе, но севернее Срединно-Атлантического хребта развернулись масштабные маневры вражеского флота, и командир не рискнул искушать судьбу.