Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик. - Андре Лори

— Но уж, конечно, не от обильной пищи я так поправился, — оправдывался майор, — я за это время не видал ничего, кроме кокосовых орехов да кое-каких ракушек, улиток и крабов!

Один из докторов, явившихся привести в чувство госпожу О'Моллой, при этом громко рассмеялся.

— Вот эта-то диета и изменила вас, майор. Я готов держать пари, что вы теперь не страдаете больше печенью!

— Да, это правда! Тем не менее, я не желал бы навсегда оставаться на такой диете!

— А между тем это было бы самое лучшее для вас. Кокосовый орех и молоко этого ореха, миндаль и улитки, и ни единой капли шампанского, виски, водки и шерри — это наилучший для вас режим. Впрочем, надеюсь, что и здешний стол не будет вреден для вас. Надо вам сказать, что мы не имеем еще ни вина, никаких спиртных напитков, а климат здесь лучше для вас, чем климат Калькутты.

За ужином господин О'Моллой рассказал еще раз свою историю жене. Шлюпка лейтенанта, в которой в числе пассажиров находился и он, разбилась на подводных рифах, преграждавших путь к острову с южной стороны. Все погибли, кроме майора, который почему-то долго держался на воде, вероятно, благодаря присутствию в его карманах двух пустых бутылок. Сначала его перебрасывало волнами с утеса на утес, пока ему не удалось наконец укрепиться на скале, значительно выдающейся над поверхностью воды. Под вечер, когда буря стихла, он перебрался частью вплавь, частью ползком с утеса на утес и добрался до островка, на котором и жил все время.

Он вел там самое жалкое существование. За исключением двух десятков кокосовых пальм, все плоды которых он съел один за другим, за это время на островке не было решительно ничего. И там он жил, не имея ни крова, ни пресной воды, ни какого бы то ни было занятия. Плоды кокосов были уже все съедены, и бедный майор с ужасом помышлял о том, что ему грозит голодная смерть, когда так кстати заехали на его островок шлюпки экспедиции и спасли его от ужасной смерти — воскресили его, так сказать.

— Именно воскресили! — подхватила госпожа О'Моллой, — знаешь ли, друг мой, я даже готовила там, на берегу, памятник тебе с надписью: «Памяти майора О'Моллоя 111 стрелкового пехотного Ее Королевского Величества Королевы Великобритании полка», если хочешь, я тебе после покажу это место.

— Брр!… да у меня от этого мороз по спине проходит! Действительно, на некотором расстоянии от острова тянулся целый ряд рифов и маленьких островков, так что доступ сюда со стороны моря был слишком затруднительным, и экспедиции пришлось вернуться через залив «Следов Босых Ног». Что же касается владельца этих ног, то экспедиция не открыла никаких признаков человеческого присутствия. Конечно, на неудачу нельзя было сетовать, так как все же удалось разыскать майора О'Моллоя.

Кхаеджи, слушавший весь этот разговор с величайшим вниманием, по обыкновению ни единым словом не высказал своей мысли. Но он заметно стал чем-то озабочен и с этого вечера снова стал ложиться поперек дверей комнаты Чандоса и бродить за ним всюду следом, как тень. Чандос, заметив это, спросил его даже шутя, уж не боится ли он, чтобы Рана воскрес, как воскрес майор О'Моллой. Кхаеджи как-то неопределенно покачал головой и сделал вид, что заснул.

По прошествии двух месяцев со времени возвращения майора О'Моллоя, остов фрегата был уже почти готов, и плотники настилали палубы.

Все работы продвигались на удивление быстро: выстроен был из заготовленного, прекрасно обожженного кирпича большой каменный образцовый дом и громадные склады для материалов и запасов, так как следовало ожидать наступления дождливого времени года, когда невероятные ливни не прекращаются по целым неделям. Была сделана и первая паровая машина для труднейших работ по строению; изготовление металлических изделий, орудий и других предметов также шло чрезвычайно успешно. Кроме того, был проведен электрический и солнечный телеграф между всеми десятью селеньями. Сельскохозяйственные работы также не оставляли желать ничего лучшего.

Все в маленькой колонии шло как нельзя лучше, и все, за исключением Кхаеджи, Рэти и господина Глоагена, были вполне счастливы и довольны.

Почему Кхаеджи не был счастлив, этого он никому не хотел сказать, но было ясно, что его снова стали одолевать былые страхи и опасения за жизнь детей полковника Робинзона. Он как будто чуял беду.

Ну, а Рэти о чем горевал? А вот о чем. Поль-Луи, несмотря на самые тщательные розыски, не мог найти ни малейшего признака меди, а медь была ему безусловно необходима для паровой машины фрегата, и вот он осмелился заметить, что духовые инструменты музыкантов, главным образом тромбоны, саксофоны, гобои и тому подобные представляют собой настоящее сокровище в данном случае, и предложил отобрать эти инструменты. Предложение это было передано на обсуждение целого совета, состоящего из полковника Хьюгона, капитана Мокарю и всех офицеров, морских и сухопутных, и было решено, что при первой надобности все медные инструменты будут конфискованы на пользу общего дела. Вот почему господин Рэти каждый вечер оглашал воздух самыми печальными похоронными маршами и другими душераздирающими звуками.

Господин Глоаген скорбел, что этот остров не представлял собой никакого археологического интереса, так что ему оставалось только изучать свою драгоценную Кандагарскую пластинку, которую он теперь знал наизусть. Ни малейшего памятника древности, ни старинной надписи, ни медали, ни даже старого бронзового гвоздя, над которым можно было бы призадуматься. А Поль-Луи торжествовал и подтрунивал над ним.

— Ну, что, отец, где теперь ваша археология, не она ли поможет нам выбраться отсюда?

«А ведь он прав, — мысленно вздохнул господин Глоаген, — отчего только я не посвятил себя смолоду изучению ботаники или минералогии, — тогда я даже и здесь мог бы найти себе развлечение и занятие».

Едва только он успел произнести эти святотатственные слова по отношению к своей излюбленной науке, как судьба взялась доказать ему всю его несправедливость.

Работавшие на постройке фрегата люди, имея надобность в более удобной дороге для подвоза каких-то громоздких частей, принуждены были предпринять на самом берегу большие нивелировочные работы. Разрывая землю, они случайно наткнулись почти на самой поверхности на толстое бревно, род балки или верстового столба, с несомненными признаками тщательной отделки. Во-первых, оно было обтесано со всех четырех сторон, и затем, на всех четырех сторонах были сделаны глубокие зарубки в определенном, систематическом порядке. Кроме того, на одном конце можно было различить буквы Н. Д., очевидно, некогда выжженные, а в самом низу цифра девять. Бревно это, или столб, казалось чрезвычайно древним, оно было уже совершенно черное и обуглившееся от долгого пребывания в земле и сохранялось, вероятно, только вследствие того, что песчаная почва этого прибрежья сильно пропитана соляными осадками. Рабочие посмотрели на этот столб, поворочали его, да и откинули в сторону.