Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

материала, чтобы можно было рассчитывать на какой-то более или менее спокойный выход из кризиса. Слишком много вспыхивало искр и вспышек пламени в виде все новых сообщений или слухов о поражении на фронтах, о победах вандейцев, о заговорах аристократов. Взрыв должен был произойти. По иронии истории его ускорили жирондисты, заключившие в тюрьму вместе с Эбером председателя секции Сите Добсана и неутомимого яростного революционного агитатора Варле. Им предоставили тюремную камеру, чтобы они смогли наконец, вырванные из обычной для них сутолоки, обдумать положение и составить какой-то план действий. Естественно, что, как только их выпустили 27 мая, они сразу начали действовать.

Вечером 29 мая по призыву Добсана в Епископате собралось общее революционное собрание Парижа. Явились представители 34 секций из общего числа 48. Собрались люди «14 июля» и «10 августа», которые горели желанием действовать, используя свой прошлый опыт. Нашлось и руководство в виде Комиссии шести, которую возглавил инженер Добсан, член клубов Якобинского и Кордельеров. Беспорядочное бурное собрание с частично обновляющимся составом заседало непрерывно. Вечером 30 мая Париж был объявлен «в состоянии восстания против аристократической н угнетательской клики». В событиях этих дней, как, впрочем, и вообще в революции, напрасно было бы искать точного соответствия слов и формул с фактами и реальностью. Господствовали страсти, после того как образованные люди «точных» формул из Конвента обанкротились. Важно другое: в то время как Конвент, облеченный официальной властью и ореолом законности, оказался совершенно бессильным, здесь теперь центр реальной власти, которая действовала и которой подчинялись. Слово не расходилось с делом: закрывают городские заставы, назначают командующего Национальной гвардией Анрио, человека с очень темной биографией и с очень ясными признаками склонности к выпивке. Комитет шести становится Комитетом девяти, в него входят Варле и Добсан, другие секционные активисты. К ним присоединяется приехавший из Лиона Леклерк, тоже молодой человек самых крайних взглядов.

Вечером 30 мая в Епископат явился мэр Парижа Паш. Он предлагает представителям секций собраться вместе с Коммуной в Якобинском клубе, чтобы совместно решить вопрос о восстании. Революционный Комитет десяти тоже не прочь сблизиться с Коммуной, но осуществляет это другим способом. Рано утром 31 мая Комитет в сопровождении сильного вооруженного отряда является в здание Ратуши. Добсан от имени Комитета объявляет мэра, прокурора, муниципалитет, словом, все законные власти Парижа отстраненными от власти. Но вслед за тем он провозглашает их восстановление, но уже в роли Революционной Коммуны. Комитет обосновывается в Ратуше, расширяет свой состав и дает себе новое название: Революционный комитет Парижского департамента. Впрочем, его называют также Центральный комитет. В нем представлены все направления и оттенки левых: «бешеные», эбертисты, кордельеры, просто революционно настроенные люди без ясной политической принадлежности.

Какова программа нового революционного центра? Фактически здесь столько программ, сколько и людей. Но можно условно выделить две основные линии. Первая — крайняя, ультрареволюционная. Ее цель не только изгнание из Конвента жирондистов, но и разгон самого Конвента. Для людей, представляющих это направление, неприемлемы не только жирондисты, но и монтаньяры, включая Робеспьера и даже Марата. Некоторые из самых крайних требовали: «Истребите всех этих злодеев: родине достаточно, чтобы в ней остались санкюлоты и их добродетели».

Вторая линия более умеренная, сдержанная и осторожная. Она предусматривает лишь очищение Конвента от лидеров Жиронды, причем не с помощью применения оружия, а методом «морального восстания». Эту линию поддерживают мэр Паш, прокурор Шометт, Эбер, Добсан и вообще большинство Революционного комитета. По некоторым данным на формирование такого курса оказал влияние прокурор-синдик Коммуны Люлье, который якобы был близок к Робеспьеру.

Но каких бы взглядов ни придерживались вожаки революционного движения Парижа в конце мая 1793 года, по одному вопросу они не только стояли на общей позиции, но и подтвердили ее особо торжественной клятвой. Самая воинственная и самая инициативная из всех секция Сите так выразила эту позицию устами своего видного представителя и члена Революционного комитета Ассенфранца: «Обсуждение было посвящено вопросу о том, как рассеять тревоги собственников. С этой целью секция постановила, что все имущества находятся под охраной санкюлотов, которые все возьмут на себя обязательство предавать мечу правосудия всякого, учинившего малейшее посягательство на собственность, и все члены этой секции поклялись умереть, но заставить соблюдать этот закон».

Как обычно, в дни революционных кризисов Неподкупный осторожно выжидал появления признаков решающего перевеса той или другой стороны, чтобы занять окончательную позицию. Дантон, со своей стороны, сделал все, чтобы не дать Комитету общественного спасения воспрепятствовать восстанию. Правда, Барер в своих мемуарах показывает, что он играл значительно более важную роль: «После 31 мая, но уже слишком поздно, я узнал, что Дантон и Лакруа, хотя они были членами Комитета общественного спасения, стояли во главе этого движения, которое приписывали Парижской коммуне». Если дело обстояло так, то Дантон действовал скрытно, оказывая свое влияние через своих многочисленных друзей.

Непосредственную, огромную роль в восстании играл Марат. Вечером 30 мая он прямо явился в Епископат и согласно запискам его сестры Альбертины выступил там с речью: «Он призвал народ подняться наконец, окружить Конвент с оружием в руках и потребовать выдачи наиболее скомпрометированных жирондистов. Он отнюдь не призывал к избиениям. Он хотел передать Жиронду в руки революционного правосудия». Марат официально не связывался с Центральным комитетом. Его имя пользовалось такой одиозной известностью среди буржуазии, что его прямое участие резко усилило бы сопротивление батальонов «умеренных» секций и тем самым повредило бы восстанию, за которое он усиленно ратовал.

Рано утром 31 мая набат и барабанный бой быстро собрали батальоны Национальной гвардии. Несколько «умеренных» отрядов жирондисты расположили у Конвента. Но никто на него не нападал! На прилегающих к Тюильри улицах собралось около 30 тысяч вооруженных людей, но никто не знал, что же делать. Во второй половине дня набат прекратился.

А в Конвенте царила напряженность. Делегация повстанческого Центрального комитета потребовала обвинительного декрета против 22 жирондистских депутатов, членов Комиссии двенадцати и двух министров. Начались прения, бурные, смутные и неопределенные.

Одновременно в Ратуше заседала и Коммуна. Здесь колебались и предлагали самые противоречивые меры. Прокурор Шометт призывал к осторожности. Об этом же твердил и Эбер. Мэр Паш прямо осудил «бесноватых» и предостерегал от гражданской войны. Только неугомонный Варле требует ареста депутатов-жирондистов. Но его никто не