Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

это голосование имело во многом символическое значение. На другой день после горячих прений провели решение о восстановлении Комиссии и об отмене принятого накануне декрета. Тогда Дантон взорвался гневной речью: «Если эта Комиссия сохранит тираническую власть, которую она осуществляла и которую она хотела, я это знаю, распространить на членов этого Собрания, тогда, после того как мы доказали, что превосходим наших врагов в осторожности, в благоразумии, мы превзойдем их в смелости и в революционной силе».

Угроза возымела действие: Конвент решил освободить арестованных Эбера и его товарищей. Тем самым Комиссия была дезавуирована, провокационный характер позиции жирондистов обнаружился с новой ясностью. Идея прямого народного вмешательства в решение проблемы Конвента для восстановления его эффективности получает сильнейший импульс. Все происходящее бурно обсуждалось в секциях; резко возросло количество активных сторонников восстания.

Это внешне пока не слишком эффектное новое положение означало неудачу попыток Дантона примирить враждующие фракции. Не дала успеха и линия Робеспьера решить вопрос внутри Конвента, используя только «моральное» воздействие народа. Возобладал лозунг Марата, призывавшего к спасению республики путем народного восстания. Так, ощупью, от случая к случаю, вслепую прокладывала себе путь революционная тенденция выхода из кризиса. Инстинкт народа, санкюлотов играл более значительную, определяющую роль, нежели соображения, маневры или интриги политиков Жиронды и Горы. Но пока это только тенденция. Враждебные политические армии лишь занимают позиции для предстоящего впереди неизбежного жестокого боя. Будет ли он кровопролитным? Кто выиграет сражение? Пока никто не мог определенно ответить на эти вопросы.

Жиронда отнюдь не собиралась сдаваться. Напротив, она наступала. Мобилизуя буржуазные, «умеренные» секции Парижа, она главным образом рассчитывала на провинцию. Жирондисты готовили восстание департаментов против Парижа, они решили развязать гражданскую войну в момент, когда Франция была в смертельной опасности. Так они поставили свои жалкие личные интересы выше интересов Революции. Они отрекались от нее, ослепленные ненавистью, уязвленные в своем тщеславии, они сами копали себе могилу.

А в провинции все, казалось, играло им на руку. Комиссары Конвента, все монтаньяры, слали тревожные донесения. Впрочем, друзья жирондистов сами давали о себе знать. Из Бордо 8 мая направили Конвенту угрожающее послание, что там готовы пойти в поход на Париж: «Да, мы все жирондисты, и мы будем ими до смерти». Но это была вотчина Жиронды. Плохо для монтаньяров обстояли дела и в Марселе. Еще недавно там царили якобинцы. Ведь в Революции 10 августа славную роль сыграл марсельский батальон, отсюда пришла «Марсельеза». Но в конце марта секции захватывают жирондисты и… роялисты. Неумолимая логика борьбы, потребность в союзниках толкнула жирондистов к прямому союзу с врагами Революции. Комиссаров Конвента фактически выгнали из Марселя. «О, благодатная контрреволюция!» — восклицал Гюаде с иронией, за которой скрывалось предательство.

В Нанте в начале мая принимают резкий манифест против монтаньяров. Повсюду на юге и на западе страны складывается тревожная обстановка. 12 мая вспыхнуло восстание в Тулоне. И здесь жирондисты при поддержке роялистов захватили власть. Тулон — важная база флота перешел в руки мятежников. Комиссаров Конвента заключили в тюрьму. Особенно тревожно в Лионе, где жирондисты и монархисты создают единый фронт против якобинского муниципалитета и готовят восстание. Партия жирондистов становится почти роялистской, хотя ее вожди в Париже еще продолжают обвинять монтаньяров в роялистских замыслах.

Вот почему они самоуверенно отвергают все попытки примирения, хоть какого-то соглашения перед лицом внешних врагов. Дантон, гордый, самоуверенный человек, идет даже на уговоры, на унижение, идет на все. Это он устроил неофициальную, тайную встречу монтаньяров с группой жирондистов. Он взывал к ним от имени родины. Как патриот, он просил и уговаривал: «Из наших раздоров возродится королевская власть с неутолимой жаждой мести. Питт и Конде наблюдают за нами». Некоторые жирондисты уже склонялись к примирению. Один Гюаде оставался непреклонным: «Война! — кричал он. — И пусть одна из партий погибнет!» Его друзья неохотно подчиняются авторитету этого фанатика ненависти. Дантон берет его руку и с грустью говорит: «Ты хочешь войны, и ты получишь смерть».

Что там Дантон, сам Робеспьер склонялся к примирению. Член Конвента Мор 17 марта подошел к нему в Якобинском клубе и рассказал о примирительном настроении Петиона. «Этот разговор, — сообщает он, — привел к очень дружескому объяснению между Робеспьером и Бюзо. Вчера надеялись на слияние. Но мои надежды подверглись жестокому разочарованию, и я убедился, что союз был невозможен».

Борьба обострялась с каждым днем. Причем наступательной, агрессивной была политика жирондистов. С их стороны не только не предпринималось никаких попыток примирения, напротив, они-то все и обостряли.

Последняя попытка примирения делается 29 мая Комитетом общественного спасения, до сих пор державшегося как бы над схваткой. Ее предприняли Дантон и Барер, подготовившие циркулярное письмо комиссарам Конвента в армии. Хотели, чтобы парижские распри не распространились и на войска, что могло вызвать катастрофу перед лицом внешнего врага. Но письмо оглашалось в Конвенте, и, возможно, именно для воздействия на него оно и было составлено. Дантон, который почти никогда ничего не писал, на этот раз сочинил большой раздел письма на тему о жизненной необходимости единства. Он мечтал и пытался увлечь этой мечтой других, как можно скорее создать Республику, сильную своим единством, заключить мир и дать народу наконец какие-то реальные плоды Революции. Он предупреждал: «Если вы упустите эту возможность учредить Республику, вас все равно заклеймят, и ни один из вас не ускользнет от победителей-тиранов. Вы погубите права народа, на вашей совести будет 300 тысяч человек. И о вас скажут: «Конвент мог дать свободу Европе, но своими раздорами он выковал цепи для народа и своими склоками услужил деспотизму».

Запоздалые усилия Дантона оказались уже напрасными, и приведенные слова интересны как тоскливое пророчество, которое осуществится в таких масштабах, перед которыми померкнет картина, нарисованная Дантоном. Судя по той вялости, по отсутствию страстной энергии, на которую в критические моменты способен Дантон, он уже и сам отдает все на волю, инициативу и энергию народа. Фактически никто из видных монтаньяров не проявил желания возглавить народное движение или тем более возглавить восстание санкюлотов, хотя все понимали, что восстание неизбежно.

ВОССТАНИЕ 31 МАЯ — 2 ИЮНЯ 1793 ГОДА

К концу мая в Париже накопилось слишком много взрывчатого