Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Более фундаментальное значение имеет то, что в актуальных условиях, в которых все люди стремятся к аристотелевской хорошей жизни, неясно, должны ли все налоговые поступления направляться на увеличение заработной платы наименее обеспеченных участников за счет субсидирования занятости. Возможно, они и сами хотели бы, чтобы налоговые поступления использовались для повышения динамизма экономики, а не для субсидирования их занятости. Даже если наименее обеспеченных интересует только их заработная плата, могут существовать государственные проекты, которые приносят больше пользы в плане увеличения занятости низкооплачиваемых работников, а потому в большей степени повышают планку наиболее низкой заработной платы, чем могло бы сделать субсидирование занятости. К таким государственным проектам можно было бы отнести те, что сняли бы значительные препятствия на пути к эффективности и динамизму. К сожалению, наименее обеспеченных принято считать, пользуясь термином Маркса, «люмпен-пролетариатом», которому почти все безразлично, а не людьми с нормальными желаниями, которые в определенной степени увлечены своим делом и рады задачам и возможностям, связанным с ним. Этот взгляд заставил разработчиков экономической политики ролзовского направления принять ту посылку, будто для наименее обеспеченных ценность может представлять лишь заработная плата. Тот факт, что работники, в том числе самые низкооплачиваемые, имеют интересы помимо своей заработной платы, свидетельствует о том, что они, возможно, не выбрали бы тот вариант, при котором правительство тратит все свои налоговые поступления на их субсидирование. Возможно, у них есть интерес к национальному проекту, который захватывает их воображение. Слишком узкий подход — считать, будто принципы справедливости выполнены, если есть годовой бюджет, который расчищает все препятствия для эффективности и динамизма, возникшие в прошлом году, а потом направляет на субсидирование занятости все средства, оставшиеся от бюджета, если от него вообще что-то осталось.

Есть и другие вопросы экономической справедливости, помимо вмешательства за счет налоговых средств в жизненные перспективы людей после того, как их таланты и способности уже сформированы. Классический вопрос — это ранее вмешательство в образование детей, поставленных в невыгодные условия социальными обстоятельствами,— эта тема изучалась экономистом Джеймсом Хекманом. Можно доказать, что справедливость в современной экономике требует, чтобы в первые годы обучения в школе государство каким-либо образом воздействовало на неблагоприятные условия, которые могут нанести урон способности на равных конкурировать с другими людьми, занятыми инновационными начинаниями. (Например, было бы ненормально, если бы государство тратило 5% национального дохода на увеличение заработных плат малообеспеченных и ни гроша — на увеличение потенциальной заработной платы людей с плохими перспективами в плане заработка.) Хотя большинство граждан уже знает, что их дети растут в удовлетворительных или даже благоприятных условиях, они могут мысленно поставить самих себя в ролзовскую изначальную позицию, чтобы беспристрастно рассмотреть, каким был бы справедливый уровень, до которого следовало бы воспитывать наименее обеспеченных детей210.

«Теория справедливости» смогла добиться простоты в трактовке блага, предположив, что все члены общества ищут «первичные блага» и что все они понимают то, что средством для достижения последних является заработная плата. В предыдущем параграфе, посвященном современной экономике, мы точно так же достигли простоты, предположив, что все члены общества стремятся к хорошей жизни в том смысле, в каком ее понимали Аристотель и его последователи, и что все они понимают то, что необходимым условием этой жизни является наличие интересной, увлекательной и связанной с важными задачами работы. Эта предпосылка не была столь фантастичной, как может показаться. В Америке с 1870-х годов по 1960-е, то есть в эпоху расцвета современного капитализма, курсы по гуманитарным дисциплинам позволяли студентам элитных учебных заведений прочувствовать смысл человеческой жизни и приобщиться к нему, а также освоить комплекс ценностей и убеждений, действовавших на протяжении всей западной истории. В Колумбийском колледже в 1919 году Джоном Эскином был введен обязательный курс «Современная цивилизация», посвященный истории и философии, а в 1937 году Жак Барзен и Лайонел Триллинг начали вести курс «Гуманитарные науки А» или «Гумлит» [HumLit]. В Чикагском университете программа «Великие книги», разработанная Мортимером

Адлером и закрепленная в качестве постоянной президентом Робертом Хатченсом, начала преподаваться в 1942 году. В Амхерстском колледже курс гуманитарных дисциплин, читавшийся с 1947 по 1968 год, знакомил всех первокурсников с пантеоном эпических лидеров, искателей истины, гуманистов, индивидуалистов, виталистов и прагматиков, дабы подготовить всех их к «жизни, достойной того, чтобы ее прожить», как говорил президент колледжа Александер Миклджон. Энтони Кронман, преподаватель гуманитарных дисциплин и права в Йеле, пишет о курсах гуманитарных наук, которые преподавались в Америке со времен вступления Чарльза Элиота в должность президента Гарварда в 1869 году и до «переломного» 1968 года:

Есть такие закономерности жизни, которые всегда привлекали людей <...> Гуманитарные науки знакомят нас с основными принципами этих закономерностей <...> Их понимание никогда не может устранить [нашего] желания <...> жить жизнью, которая признает, уважает и выражает нашу собственную уникальность <...> как не может оно само по себе и ответить на вопрос о том, ради чего жить <...> Однако гуманитарные науки могут показать нам путь <...> [Курс по гуманитарным наукам] <...> приглашал каждого студента посмотреть на самого себя как участника «большого разговора» <...> подумать о предыдущих участниках — поэтах, философах, писателях, историках и художниках — так, словно бы они вели друг с другом долгий и непрерывный разговор о самых важных вещах в жизни <...> [Гуманитарные науки], сформированные своей верой в значимость идеи человеческой природы и уверенностью в вечном значении ограниченного числа образцовых типов человеческого самоосуществления, многие годы определяли ядро программы, посвященной смыслу жизни211.

Судя по всему, эти гуманитарные науки, хотя они и приветствовали многообразие талантов и карьерных предпочтений в любом человеческом обществе, признавая различия в «формах» реализации человека, проистекающие из подобного многообразия, все же выделяют некую «человеческую природу», которая имеет универсальное значение с тех времен, когда люди стали использовать пещеры для концертов для флейты. Эта общая природа включает — в качестве своей высшей составляющей — желание реализовать себя в творчестве, тягу к сложным задачам, удовольствие от решения проблем, стремление к новизне и постоянную нужду исследовать что-то и мастерить. Стремление к этим «высшим благам» и связанный с ними опыт — это путь к человеческому самоосуществлению, к «становлению», которое составляет значительную его часть. Человеческая природа и самоосуществление такого рода свойственны, к примеру, художникам и ученым, а также множеству людей, занятых более прозаичной деятельностью, включая бизнесменов, инженеров, врачей и юристов. Таких людей часто называют «современными», поскольку подобный образ жизни, предполагающий работу с новыми идеями, и такое человеческое самоосуществление закрепились только после того, как идеи позднего Ренессанса, научной революции и Просвещения побудили к формированию современных обществ с современными экономиками, возникшими в XIX веке. Однако потенциал для такой жизни и самоосуществления был всегда, о чем свидетельствуют некоторые впечатляющие фигуры досовременных обществ, вроде вечно вопрошающего Сократа, мудрой Клеопатры, предприимчивого Лейфа Эрикссона и прозорливой Екатерины Великой.