Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Такие большие страны могут быть особым случаем. Насколько небольшие страны больше ориентированы на жизнь в рамках сообщества и меньше заинтересованы в успехе, чем крупные? Когда экономиста Гилфи Зоега в середине 1990-х годов спросили о том, каково отношение общества к новым предпринимателям Исландии, он сказал: «Людям это совершенно не режет глаз. Они думают только о том, как самим добиться успеха». Так что гипотезу о том, что витализм отражает основные стремления и что связанные с ним мотивы определяют нашу жизнь и наши достижения в обществе, можно считать вполне убедительной.

Как уже отмечалось, Аристотель считал, что этика является универсальной для всех людей в целом. Можно ли говорить о господстве сегодня аристотелевской этики в ее виталистском и прагматическом изводе? У нее никогда не было недостатка в соперниках. Говоря, очевидно, о своей стране, итальянский экономист Паскуале Лучо Скандиццо отметил, что поклонников хватает и у созерцательной жизни. Всегда были люди, мотивом которых было желание служить некоей группе или обществу, например «Врачи без границ», или стремление к благочестию, как у Баха с его кантатами. Также люди живут социальным предпринимательством, примером которого может служить карьера Флоренс Найтингейл, но иногда их жизнь сводится к сексуальным поискам или завоеванию, как в случае с Маркизом де Садом или Казановой; однако такие жизни не являются контрпримером силы витализма, это лишь особые его ответвления. Но, с точки зрения большинства людей, важной альтернативой аристотелевской позиции представляется материалистическая концепция хорошей жизни, которая, возможно, в некоторых странах выражена сильнее, чем в других.

С материалистической точки зрения большинство людей стремится заработать денег или получить прибыль, чтобы накопить богатство или власть. Богатство накапливается до тех пор, пока оно не сможет поддерживать высокий уровень потребления, досуга или того и другого вместе. Главный реформатор Китая Дэн Сяопин заявил, что «славно быть богатым». С точки зрения учения Кальвина, накопление богатства осуществляется по благословению Бога, и если человек достиг богатства — это признак божественного расположения: чем он богаче, тем больше расположение. В Америке обычно считается, что значительные богатства накапливались ради социальных целей, которым они могут послужить. Однако два наиболее известных примера отсылают к аристотелевской интерпретации, поскольку в их случае, видимо, двигателем выступало стремление к знаниям. Билл Гейтс, создав состояние в Microsoft, основал огромный благотворительный фонд, нацеленный на апробацию новых инструментов стимулирования экономического развития в бедных странах. Немецкий бизнесмен Генрих Шлиман всеми силами сколачивал огромное состояние — только для того, чтобы впоследствии потратить его на поиски древнего города Трои. Состояние, зарабатываемое предпринимателем, можно считать простым побочным продуктом его одержимости какой-либо странной идеей, например империей Макдоналдс, придуманной Рэем Кроком, считавшим, что ни у одного филиала не должно быть возможности проявлять какую-либо инициативу, что полностью противоречит идее Хайека о пользе восприимчивости к практическим суждениям и его акценту на низовой креативности. (Преемники Крока затем отказались от этой его навязчивой идеи.) Карьеры Джорджа Сороса и Уоррена Баффета, вероятно, строились на желании показать, что они лучше остальных знают толк в рынках активов и инвестициях. Однако у большинства людей накопление богатства, в том числе и значительных размеров, может подчиняться не-аристотелевским целям: безопасности, комфорту, красоте, гордости, почету и т. д. Согласно теории Фрейда, из которой следует, что карьеры, отличающиеся демоническим упорством и огромными амбициями, являются признаком некоей травмы, которую человек пытается вылечить за счет достижений. Гораздо хуже тем, кто, сколотив большое состояние, не знает, как применить его с пользой. Примером может быть высокий уровень самоубийств среди миллионеров в современном Китае206.

Как бы ни были переплетены друг с другом мотивации заработка и учения, созидания и накопления, немногие стали бы отрицать, что жизнь, построенная на заработке и накоплении богатства, не приносит той же радости и гордости, что и жизнь, нацеленная на созидание и инновации. Концепция «высшего блага», которая, как мы видели, превозносится у Аристотеля, Вергилия, Челлини, Ницше, Джеймса и Бергсона, то есть концепция, связанная с опытом процветания, отражает тип жизни, которым мы восхищаемся и к которому стремимся, лучше, чем этика Вебера и других экономистов, которые превозносили экономический прогресс.

Даже сегодня этика процветания по-прежнему жива на Западе, несмотря на соперничество со стороны материалистической и других этик. Она раскрылась благодаря научной революции, начавшейся около 1675 года; английскому Биллю о правах 1689 года, который расширил права на невмешательство со стороны короля; Просвещению, вдохновителями которого в середине XVIII века выступили Юм, Джефферсон и Вольтер. Преобладание аристотелевской этики было необходимым, хотя и не обязательно достаточным условием рождения современных экономик в XIX веке. (Развитие отдельных современных экономик также могло быть необходимым фактором сохранения аристотелевской этики в некоторых других частях света.)

Эту главу нельзя понимать в том смысле, будто за внешними проявлениями современной экономики XIX века стояло желание процветания, а ослабление этой этики обусловило упадок современной экономики или экономического динамизма, имевший место в ряде стран в XX столетии. Аристотель был уверен, что желание процветания является универсальным человеческим качеством, хотя возможности для него необязательно были доступны для каждого человека или каждой страны. В главах 9 и 10 рассматривалась вероятность ослабления некоторых элементов экономической культуры в последние десятилетия. Но в этих главах не говорится о том, что каким-то образом было утрачено само желание жить в процветании. Самое большее, эти главы готовят нас к возможности эрозии трудовых установок, необходимых для экономического динамизма или способствующих ему. В то же время в этих главах приводятся подтверждения формирования конкурирующих ценностей, в частности коммунитарной или корпоративистской этики, а также семейных ценностей, но не утраты современных желаний.

Преобладающая культура (или культуры) и преобладающая этика (или этики) — это не одно и то же. Люди могут утратить — возможно, под давлением общества — некоторые из правильных установок, необходимых для того, чтобы удовлетворить их «хорошие» желания, которые остались неизменными.