Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

безымянную девицу, и, скорее всего, в каждом стишке — новую. Розы, слёзы и алмазы прилагаются. Нет, конечно, я никогда не верила в гламурный образ вампиров из телесериалов, но почему-то оказалась неготова обнаружить в их рядах графоманов. С другой стороны, я когда-то не представляла кого-нибудь из них в роли Казановы — до встречи с Ловашем Батори. Я была твёрдо уверена, что женщина в их бесконечное существование вписывается только одна, и та недолго, и лекция о том, что даже у мёртвого мужчины есть, мол, свои мужские потребности, потрясла меня до глубины души. Что же касается стихов Урбена Граса, то человек, который берёт себе подобный псевдоним — «городское милосердие» или «благовоспитанное изящество» — на дурной вкус и огромное самомнение должен быть подозрителен изначально. Не представляю, чтобы так решили подписываться Федерико Гарсиа Лорка или Михал Козимиренко.[56]

На всякий случай я быстро перебираю ещё пару десятков «книжиц» в поисках поэзии, например, Ференца, но претерпеваю неудачу. Чем-то оказался мил Твардовскому-Бялылясу именно Грас.

А я возвращаюсь к методическому прочтению прозы вполне человеческой, продираясь сквозь легенды о дьяволопоклонниках, уверения о существовании маленького хвостика у младенцев-«волков» и еврейских чародеев, историй о тех или иных молодых упырях и снова — бесконечных раввинах-тайнокнижниках (причём авторы-католики уверяют, что те тайные книги переплетены кожей негров, непременно прошедших крещение). Время от времени попадаются работы, в каждой строке которых сквозят уверенность и знание очевидца; эти рукописи действительно по-настоящему интересны. Оттуда я выбираю, словно ягоды из густой листвы, отрывки, чем-то меня цепляющие.

«Известен случай, когда помешавшийся упырь из трансильванских дворян погубил своей похотью вдову, но не остановился за этим, а год за годом разыскивал похожих на неё девиц и женщин и пытался обратить их, чтобы жениться. Они погибали одна за другой, пока, наконец, одна не превратилась в упырицу. Но и эту он сгубил, зачав ребёнка, который умер в её утробе и стал причиной её собственной смерти, теперь уже последней.

Иудейские тайнокнижники уверяют, что смерть ребёнка и матери неизбежна, когда упырица зачинает от упыря. История трансильванского дворянина показывает правдивость их слов.»

Надеюсь, на той несчастной упырь всё-таки прекратил свои опыты. Хотя до маньяков туго доходит. Эх, жалко, что умирает только мать. Если бы горе-зачинатели тоже упокаивались, уверена, количество желающих поэкспериментировать резко бы сократилось.

А вот, наконец-то, и свиток о жрецах.

Колокол.

Первое, что я замечаю, войдя в столовую — запах жареной баранины, да такой, что слюнки текут. После беспрестанной курицы этот аромат вызывает ликование. Потом я понимаю, что стол накрыт на двоих и что возле моего плеча стоит Твардовски-Бялыляс. Я непроизвольно отшатываюсь; Марчин делает вид, что не заметил, и, подойдя к столу, отодвигает для меня стул.

Ужин можно объявлять праздничным: закрытое крышкой блюдо с жареной бараниной, кастрюля, из которой кузен кладёт на мою тарелку рассыпчатый рис с изюмом, орехами и мёдом. Коврижка пшеничного хлеба, которую Марчин разламывает так же торжественно, как и в первый наш совместный ужин. Разбавленное вино.

Мой кузен выглядит ещё болезненнее, чем обычно. Все его движения немного замедлены, брови и губы постоянно подрагивают. Надеюсь, это не признаки обострения какого-нибудь психоза.

— Ты нашёл Люцию? — спрашиваю я.

— Примерно так. Нашёл её пояс.

— Она его сняла?!

— Она его не могла снять, — Марчин смотрит на меня с лёгким укором. — Кто-то помог ей.

— Кто?

Взгляд кузена становится ещё укоризненней. Он молчит несколько секунд, но всё же снисходит до ответа.

— Я этого не видел. Но, полагаю, помог ей не случайный прохожий. Потому что нормальный случайный прохожий, когда видит выскакивающую из кустов бабу, зубами держащую подол для демонстрации на голом теле какого-то пояса, сплюнет и отвернётся. И её не нашли люди Шимбровского, они бы не стали снимать заклятье.

— И где она теперь?

— Скоро узнаю.

— Ты уверен?

— Уверен ли пёс, взявший след?

Рис кажется слишком сладким для того, чтобы есть его вместе с жарким. Должно быть, Твардовский-Бялыляс внезапно разбогател и решил сразу разгуляться на всю катушку — чтобы и мясо, и сладости, всё вместе. Вот только с его возвращением «Ядзибаба» снова перестала солить еду, и мне приходится мазать баранину подсоленной сметаной, что немного мешает наслаждаться вкусом мяса. Я вглядываюсь в бледное лицо Марчина — не похоже, чтобы он страдал от приступов повышенного давления. Больные почки? Аллергия на натрий? Интересно, такая бывает?

— А те жрецы, ну, с которыми разногласия у тебя, они её тоже ищут?

— Не думаю. Им удобнее вернуться и отыскать кого-нибудь из «волков», подходящих под условия. Недавно у вас была война. Кто-нибудь из ваших мог в ней участвовать. Конечно, пересмотреть фотографии из архива тоже требует времени… но вырыть яму для «волка» гораздо легче, когда он ничего не подозревает.

Чтобы протолкнуть вниз по пищеводу комок из мяса и риса, мне приходится разом выпить половину бокала вина.

— Ты примерно знаешь, кого они могут отыскать? Где?

— Нет.

Это хорошо. Это хорошо, что он не знает. Потому что как бы я ни относилась к Кристо и этой разнесчастной помолвке… он цыган, он «волк» и он мой родственник. Моя семья. Домине Деус! Патер ностер![57] Только бы Кристо всё ещё был у безопасников! Он раз десять упоминается на сайте имени меня, там висит его портрет. Фанатики его вычислят сразу. Да, он такой дурак бывает, но я не желаю ему умирать длительно.

Увы, но, скорее всего, его уже отпустили. После моего исчезновения в «Фехер кирай» всеми задержанными ранее «волками» занялся бы лично Ладислав Тот, а он умеет разобраться, что к чему.

— Тебе нехорошо? — спрашивает Твардовский-Бялыляс.

— Поперхнулась, — говорю я. Марчин подливает мне вина в бокал, разбавляет водой из кувшина.

Мне надо отсюда выбраться. К ежам лесным все эти рукописи, Люцию с её зловещими планами, мне надо как-то отсюда выбраться и дойти до Батори. Другой силы, могущей противостоять этим сумасшедшим язычникам, я просто не знаю.

— Самое страшное, если возня вокруг могил привлечёт внимание венского императора.

Очередной кусок мяса встаёт у меня поперёк горла — на какую-то секунду мне кажется, что мой безумный кузен умеет читать мысли. А он продолжает, как ни в чём не бывало:

— Этот упырь будет рад прибрать к своим рукам всю Европу. Он помешан на власти. Могилы будут осквернены без жалости. Человечество захлебнётся гноем, когда разгневанные боги выпустят спящую чуму на города.

Марчин печально качает головой.

— А вампиры болеют чумой?

— Вампиры болеют только тремя болезнями. Юношеским безумием, голодом и старческим сумасшествием.

— Они стареют?!